Смекни!
smekni.com

Мастерство режиссера: Пространство и время спектакля (стр. 17 из 38)

Назначением каждого вида искусства, по утверждению Лес­синга, «может служить только то, для чего приспособлено исклю­чительно и только оно одно, а не то, что другие искусства могут исполнить лучше его»1.

Обосновывая идею хронотопа в искусстве, М. Бахтин отмечал преимущественную материализацию времени в пространстве, ха­рактерную для произведений литературы. Столь же естественно и равноправие категорий времени и пространства для искусств пространственно-временных, и потому различение качественных характеристик пространства и времени при их диалектическом сочетании, объективные критерии материального бытия героев

1 Лессинг Д. Лаокоон. М., 1957, с. 43.

«второй реальности» могут и должны стать основанием предла­гаемой нами системы координат зрелищных искусств.

Различие зрелищных искусств — прежде всего в различии бы­тия героев драмы во времени и пространстве. Из этого вытекают различия в строении, структуре самих художественных произве­дений.

От этого же бытия героев зависят в конечном счете и особен­ности восприятия искусств зрителями.

Мера условности искусств неизобразительных, как известно, значительно больше, нежели искусств изобразительных. Так, на­пример, условность радиоспектакля предельная. Совмещения вре­мени и пространства, причудливое их сочетание — орудие радио­художника, адресующегося к воображению радиослушателя. От­сутствие у радио зрелищности, его авизуальность — не только недостаток, или вовсе не недостаток, но достоинство, преимущест­во радиоискусства. Мы пользуемся термином «радиотеатр», ана­лизируем его явления, утверждаем, что «можно говорить о радио­театре как о театре со своим комплексом выразительных средств». И хотя не родился художник, чтобы поведать о жизни языком радио, не будем сбрасывать со счета опыта радиотеатра самых разных стран, не забудем о наличии радиопьес Пристли и Бёлля. Эти «порывы» в радиоискусстве, может быть, и есть пророчества. И наступит время, когда отыщется радиохудожник, вровень со Станиславским или Гриффитом, и будет узаконена радиодрама как особый вид искусства, сочетающего условное время с услов­ным пространством.

Одна из первых радиопьес США «Серебряный доллар» Вик Найта (1930-е годы) в семнадцать минут радиовремени вмести­ла двадцать два места действия и пятьдесят лет жизни — одно из вполне возможных проявлений условности времени и простран­ства!

Малая изученность и малая освоенность специфики радио­искусства, то обстоятельство, что далеко не в полной мере и не в полную силу в своей художественной практике использует радио те неограниченные возможности, которые дают ему временные и пространственные его координаты, вовсе не изменяет наших за­ключений о возможностях радиоискусства.

Отсутствие зрелищности, повторяем, не недостаток, а преиму­щество радио, ибо оно активизирует временное и пространствен­ное воображение слушателя. Возможности отхода от бытового течения времени дают неограниченные сценарные и монтажные возможности соединения, сопоставления, столкновений самых различных кусков действительности. Сгустки информации, сплав разнородного, монтаж ассоциаций, фактов — вот специфика ра­диоискусства.

Наряду с жанрами телевидения, где безусловность времени и безусловность пространства являются абсолютным законом, воз­никали, возникают и будут возникать иные жанры, иные ветви искусства, условиями бытия героев которых будут противоположные координаты времени и пространства — явления, схожие с иде­алом радиоспектакля. Вот почему мы рассуждали пока только о телефильме, зарезервировав другое название — телеспектакль, которое и попытаемся теперь раскрыть.

Этот процесс зеркальной «театрализации» и «кинематографи­зации» телевидения начался давно, но особенно интенсивные его «прорывы» мы наблюдаем сегодня. В фильмах А. Белинского, А. Эфроса возникают порой кадры, относящиеся к другой эстети­ке. Вспомним в «классическом» уже «Платоне Кречете» круго­верть вокруг героя в финале, или палец Броневского — Аркадия, грозящий окружающим, или те же крупные планы, когда нам становится совершенно неважен их жизнеподобный фон, стираю­щий безусловность пространства.

Эта тенденция заставляет задуматься о будущем телетеатра.

Новые сочетания, соотношения театральных и кинематографи­ческих приемов, возникающие в современном телевидении, все чаще обращают внимание исследователей и критики. Так, Т. А. Марченко, например, замечает, что «подчеркнуто условное оформление в теледраме зачастую оказывается эквивалентом на­турности в кино»1. Неожиданное, но точное наблюдение! Жаль, что Т. Марченко на этом прерывает своей анализ. Между тем если его продолжить, то выяснится, что это «условное оформле­ние» необходимо сочетается с условным монтажом.

Попробуем оперировать хотя бы нашими зрительскими ощу­щениями. Заметим, что долгие монтажные куски с условной де­корацией в кадре вызывают ощущение искусственности, между тем как дробный монтаж условных объектов воспринимается как вполне оправданный. Как объяснить этот парадокс восприятия? Чем оправдана, обусловлена необходимость сочетания условно­го пространства с условным временем? Разумеется, особенностя­ми художественной стилистики, природы телевизионного спек­такля.

Телеспектакль и телефильм — явления принципиально отлич­ные, и потому нельзя их нивелировать, как это зачастую бытует в художественной практике, и объединять, анализировать совме­стно, как это происходит в художественной теории. Когда Т. А. Марченко пишет: «теледрама может сочетать в художест­венном синтезе документальную достоверность, доступную только кино, с театральной свободой игры, с условностью»2, — она пра­ва, однако следует еще точно указать, что именно условно в те­леспектакле, что именно безусловно в телефильме. Разграниче­ние этих понятий и точное понимание пространственно-временных координат в каждом из видообразований телеискусства — необ­ходимо. Телеспектакль по своей природе, как мы видим, близок к радиоспектаклю.

Попытаемся теперь выделить единицу художественного текс-

1 Марченко Т. А. Телевизионный театр. М., 1978, с. 120.

2 Там же, с. 123.

та каждого из драматических искусств. Элементарной художест­венной клеточкой драматургической ткани принято считать диа­лог. Словесный поединок двух характеров, столкнувшихся друг с другом в некоей событийной «ситуации», служит элементарной моделью драматургии как литературного рода. Но вряд ли пра­вомерно, как рекомендует исследователь, по этой модели изучать все законы театра «в чистом виде» Структура диалога — словес­ная, мы отвлекаемся от зрелищной, пластической стороны теат­рального представления. Диалог — временная, но не пространст­венная характеристика театра. Между тем элементарная клеточ­ка театрального представления (равно как и «молекула» любого другого вида пространственно-временных искусств) должна зак­лючать в себе, как в зародыше, и временные и пространственные возможности драмы.

Такой клеточкой является мизансцена. Сама двучастность этого термина — суть характеристика театрального времени и пространства. «Миз» — положение в данный момент — временная характеристика, «сцена» — пространственная. Таким образом, и в элементарной клеточке, мельчайшей единице художественного текста, так же как и в произведенном выше анализе особенностей театрального искусства, мы получаем уже известное нам сочета­ние времени и пространства.

Что является единицей художественного текста в кинемато­графическом искусстве? Кадр? Он не может стать такой едини­цей, ибо односторонне характеризует лишь «пространство». К то­му же один кадр не есть еще кинематографический образ. Он стано­вится образом в сопоставлении, сочетании, монтаже.

«Монтаж кадров» — здесь и образная модель и целостная пространственно-временная характеристика условности («мон­таж») времени и безусловности («кадр») пространства. (Кадр — «сфотографированная реальность», по определению Базена.)

Единица художественного текста телевизионного фильма — мизанкадр. Это определение С. Эйзенштейна, относимое к кине­матографической мизансцене, как нельзя лучше характеризует именно телевизионное искусство. Оно закрепляет слияние безус­ловного («миз» — из модели единицы художественного текста театра) времени и условного («кадр» — из модели кино) прост­ранства.

Итак, рассмотрев мельчайшие единицы художественного тек­ста театра, кино, телевидения (радио), мы получили еще одно (и с этой стороны) подтверждение закономерности системы про­странственно-временных координат зрелищных искусств.

Театр — единственное из искусств, где возможна встреча гла­зами с героем художественного произведения, единственное, где возможно участие зрителей в самом процессе творчества. И имен­но этот парадокс зрительского восприятия предопределяет осо­бенности выразительных средств театрального спектакля, требует особых «гарантий» непременного участия зрителей в каждом представлении.

Вот эти-то «гарантии» и заключены в особом сочетании про­странства и времени. Безусловность времени, его импровйзацион­ность (столько, сколько нужно сегодня) и условность простран­ства, по-разному, с разных сторон, но одинаково действенно активизируют воображение зрителей, способствуют их участию в театральном представлении.

На многих фронтонах и уж во всяком случае во всех фойе кинотеатров можно прочесть: «Из всех искусств для нас важней­шим является кино». Эти ленинские слова известны всем. К со­жалению, значительно меньше популярна ленинская мысль о призвании театра. Вспомним: «Я не вижу ни одного органа, кроме театра, способного заменить религию... Место религии заступит театр»1'. Эти слова сказаны Лениным уже после того, когда ве­личайший из мыслителей определил сугубую важность киноис­кусства. В них — не только свидетельство огромной идеологиче­ской функции театра, но, как нам кажется, и оценка его струк­турных особенностей.