"Во время празднований этих годовщин жрицы Афродиты доводили себя до состояния дикого исступления, и термин Истерия стал отождествляться с состоянием эмоционального расстройства, которое ассоциировалось с такими оргиями... Слово Истерия употреблялось в том же смысле, что и Афродизия, то есть как синоним праздников этой богини".[86]
Мы можем также упомянуть, что именно Афродита в ее первоначальной сущности Великой Матери насылает "Манию Афродизии". (афродизиак – средство усиливающее половое чувство)
Это не только подчеркивает связь архетипа Великой Богини с сексуальностью и "истерией", но еще более важно то, что гермафродитное празднество с его взаимообменом полами и одеждой называлось "Гибристика". Отречение патриархальной Греции от гибридного, уроборического состояния выражено в этом названии, которое, как предполагается, происходит от одного корня со словом гибрис ("разврат", "безобразие").
Таким образом, свинья символизирует женщину, плодоносное и восприимчивое лоно. Как "маточное животное" она относится к земле, зияющей яме, которая во время Тесмофории оплодотворяется через жертвоприношение свиньи.
К символам пожирающей бездны мы должны отнести лоно в его угрожающем аспекте, сверхъестественные головы Горгоны и Медузы, женщину с бородой и фаллосом и паука, пожирающего мужчин. Открытое лоно является пожирающим символом уроборической матери, особенно когда оно связано с фаллическими символами. Скрежечущая пасть Медузы с кабаньими клыками совершенно отчетливо выдает эти черты, в то время как выступающий язык очевидно связан с фаллосом. Кусающее — то есть, кастрирующее — лоно представляется челюстями ада, а змеи, извивающиеся вокруг головы Медузы, являются не личностной составной частью — лобковыми волосками — а агрессивными фаллическими элементами, характеризующими пугающий аспект уроборического лона.86а
К этой группе символов можно отнести паука, не только потому, что самка пожирает самца после совокупления, но также потому, что он в целом символизирует женщину, которая расставляет сети на неосмотрительного мужчину.
Этот опасный аспект значительно усиливается элементом плетения, как в случае Богинь Судьбы, вьющих нить жизни, или Норны, плетущей паутину мира, в которую попадает каждый мужчина, рожденный женщиной. И наконец мы приходим к покрывалу Майя, которое и мужчины и женщины считают "иллюзией", засасывающей пустотой, ящиком Пандоры.
Повсюду, где пагубный характер Великой Матери превосходит ее положительную и созидательную сторону или равен ей, и везде, где ее разрушительная сторона — фаллический элемент — появляется вместе с ее плодородным лоном, на заднем плане все еще действует уроборос. Во всех этих случаях юношеская стадия Эго еще не пройдена, и Эго еще не отвоевало независимости от бессознательного.
Отношения между сыном-любовником и Великой Матерью
В отношениях юного любовника к Великой Матери мы можем различить несколько стадий.
Самая ранняя из них отмечена естественной покорностью судьбе,. силе матери или уробороса. На этой стадии страдания и горе остаются анонимными; юные, подобные цветам, боги растительности, обреченные на смерть, все еще слишком близки к стадии приносимого в жертву ребенка. Этой стадии свойственна благочестивая надежда природного создания на то, что он, подобно природе, возродится через Великую Мать, благодаря всей полноте ее милости, без всякого участия или заслуги с его стороны. Это стадия полного бессилия перед лицом уроборической матери и ошеломляющей силы судьбы, как мы до сих пор находим это в греческой трагедии и особенно в фигуре Эдипа. Мужественность и сознание пока еще не завоевали независимости, а уроборический инцест уступил место матриархальному инцесту юности. Смертельный экстаз полового инцеста симптоматичен для юношеского Эго, еще недостаточно сильного, чтобы противостоять силам, символизируемым Великой Матерью.
Переход к следующей стадии осуществляется "борцами". Их страх перед Великой Матерью является первым признаком центре-версии, формирования "я" и стабильности Эго. Этот страх выражается в различных формах бегства и сопротивления. Первичным символом бегства, все еще выражающим полное превосходство Великой Матери, является самокастрация и самоубийство (Аттис, Эшмун, Бата и т. д.). Здесь позиция неповиновения, отказ любить все равно приводит именно к тому, чего хочет Ужасная Мать, а именно к жертве фаллоса, хотя эта жертва делается в отрицательном смысле. Юноши, которые в ужасе и безумии бегут от требований Великой Матери, в акте самокастрации выдают свою постоянную фиксацию на центральном символе культа Великой Матери, фаллосе; и они предподносят его ей, хотя и с возражениями сознания и протестом Эго.
Неприязнь к Великой Матери, как выражение центроверсии, можно ясно видеть в образах Нарцисса, Пентея и Ипполита. Все трое противятся пламенной любви великих богинь и наказываются ими или их представителями. В случае Нарцисса, который отвергает любовь, а затем роковым образом влюбляется до безумия в свое собственное отражение, поворот к самому себе и прочь от всепоглощающего объекта с его настоятельными требованиями достаточно очевиден. Но выдвинуть эту акцентуацию и любовь к своему собственному телу на исключительно видное место — недостаточно. На этой стадии существенной и непременной чертой является стремление Эго-сознания, которое начинает осознавать себя, стремление всего самосознания, всего размышления видеть себя как в зеркале. Формирование "я" и осознание "я" начинаются по-настоящему, когда человеческое сознание развивается в самосознание. Самоанализ характерен для пубертатной фазы человечества, так же, как и для пубертатного периода индивида. Это — необходимая стадия человеческого знания, и только тенденция к задержке на этой стадии имеет фатальные последствия. Разрыв фиксации на Великой Матери посредством интроспекции является символом не аутоэротизма, а центроверсии.
Нимфы, которые тщетно преследуют Нарцисса своей любовью, являются просто олицетворением обольщающих сил, и сопротивление им равнозначно сопротивлению Великой Матери. Значение фрагментации архетипов для развития сознания мы рассмотрим в другом месте. В греческих мифах мы можем видеть, как происходит эта фрагментация. Ужасный аспект Великой Матери почти полностью подавляется, и за чарующим образом Афродиты можно уловить лишь его проблески. И сама Афродита уже больше не выступает в своем надличностном величии; она раскололась и воплотилась в образы нимф, сирен, водяных фей и дриад, или же она выступает как мать, мачеха или любимая, как Елена или Федра.
Это не значит, что в истории религии этот процесс всегда является абсолютно четким. Нашей исходной точкой является архетип и его отношение к сознанию. Однако хронологически нимфы — то есть частичные аспекты архетипа — могут с такой же легкостью появиться до исторического поклонения архетипу матери, как и после. Структурно они остаются частичными аспектами архетипа и являются его психическими фрагментами, даже несмотря на то, что историк может указать на культ нимф, предшествующий культу Великой Матери. В коллективном бессознательном все архетипы одновременны и существуют бок о бок. Только лишь с развитием сознания мы приходим к определенной иерархии в рамках самого коллективного бессознательного. (См. Часть II)
Нарцисс, обольщенный своим собственным отражением, в действительности является жертвой Афродиты, Великой Матери. Он уступает ее роковому закону. Система его Эго раздавливается исходящей от нее ужасной инстинктивной силой любви. То, что она заимствует его отражение, чтобы обольстить его, делает ее только еще более вероломной.
Пентей — еще один из этих "борцов", которые не могут успешно осуществить героический акт освобождения. Хотя его усилия направлены против Диониса, судьба, определенная ему за его грехи, показывает, что его истинным врагом является Великая Мать. Тесная связь Диониса с оргиастическим поклонением Великой Материи с ее сыновьями-любовниками, Осирисом, Адонисом, Таммузом и т.д. хорошо известна. Мы не можем здесь останавливаться на двойственном образе Семелы, матери Диониса, но Бахофен говорит о взаимосвязи Диониса с Великой Матерью, и современные исследования подтверждают его точку зрения в этом:
"Дионису поклонялись в Дельфах как младенцу или купидону в корзине для просеивания зерна. Его культ — это хтонический культ с богиней луны Семелой в качестве Матери Земли. Так как он родился во Фракии и обосновался в Малой Азии, где влился в культ Magna Mater, то возможно... что широко распространенный исконный культ, относящийся к первоначальной до-греческой культуре, продолжил в нем свое существование".[87]
Героический Царь Пентей, так гордящийся своим здравомыслием, пытается с помощью своей матери, ближайшей родственницы Диониса, противиться оргиям, но ими обоими овладевает дионисово безумие. Ему достается судьба всех жертв Великой Матери: охваченный безумием он облачается в женскую одежду и присоединяется к оргиям, после чего его мать в сумасшедшем бреду принимает его за льва и разрывает на куски. Затем она, торжествуя, уносит его окрававленную голову домой — напоминание о первоначальном акте кастрации, который сопровождал расчленение трупа. Таким образом его мать, вопреки велению ее сознательного разума, превращается в Великую Мать, в то время как ее сын, несмотря на сопротивление, оказываемое его Эго , становится ее сыном-любовником. Безумие, переодевание в женскую одежду, а затем превращение в животное, расчленение и кастрация — здесь вся архетипическая судьба; Пентей, прячась на верхушке сосны, становится Дионисом-Аттисом, а его мать — Magna Mater*.