Образ Ипполита занимает место рядом с образами Пентея и Нарцисса. Из-за любви к Артемиде, из-за целомудрия и любви к самому себе, он, пренебрегая любовью своей мачехи Федры, пренебрегает Афродитой. По велению его отца и при участии бога Посейдона его постигла смерть, когда собственные кони волоком протащили его по земле.
Мы не можем здесь остановиться на более глубоком конфликте, бушующем в Ипполите, между любовью к своей матери, царице Амазонок, и к своей мачехе, сестре Ариадны, этот конфликт объясняет его сопротивление Федре и его преданность Артемиде. Мы только представим краткий анализ мифа в том, что касается нашей темы. В связи со вторичной персонализацией миф, представленный Еврипидом в виде драмы, превратился в личностную судьбу с наложением деталей личного характера. Но все же он остался достаточно понятным, чтобы его можно было проследить обратно к его истокам.
Отвергнутая Афродита и отвергнутая мачеха идут рука об руку. Они представляют влюбленную Великую Мать, которая преследует сына и убивает его, когда он оказывает сопротивление. Ипполит привязан к девственнице Артемиде - не к первоначальной матери-девственнице, а к Артемиде как к духовному образу, как к "подруге", которая напоминает Афину.
Сам Ипполит находится на стадии решающего сопротивления Великой Матери. Он уже осознает себя молодым мужчиной, борющимся за самостоятельность и независимость. Это ясно видно из того, что он отвергает заигрывания Великой Матери и ее фаллическую, оргиастичную сексуальность. Однако его "целомудрие" означает намного большее, чем неприятие секса; оно выражает приход к сознанию "высшей" мужественности, в противоположность "низшей" фаллической разновидности. На субъективном уровне — это сознательное осознание "солнечной" мужественности. Бахофен противопоставляет ее "хтонической" мужественности. Эта высшая мужественность связана со светом, солнцем, взором и сознанием.
Любовь Ипполита к Артемиде и к целомудрию природы отрицательно характеризуется его отцом как "добродетельная гордыня" и " самообожание ".[88]
То, что Ипполит относится к тому, что мы назвали бы юношеским обществом, находится в полном соответствии с этими характеристиками. Позднее мы остановимся на упрочении мужского принципа посредством мужской дружбы, а также на значении "духовной" сестры для развития мужского сознания. Однако в случае Ипполита неповиновение юноши заканчивается трагедией. В персоналистической интерпретации это означает, что Афродита отомстила за себя; клеветническим обвинениям отверженной им мачехи верит его отец Тесей; она убивает себя, а отец проклинает своего сына. Автоматически Посейдон должен выполнить данное Тесею обещание и удовлетворить его желание, убив Ипполита. Это довольно бессмысленная история происков Афродиты, ничуть не трагическая с нашей точки зрения, имеет совершенно иное содержание, если ее интерпретировать психологически.
Ипполит так же не может сохранять свою позицию неповиновения, как Эдип не может выстоять против героического инцеста со своей матерью. Сила Великой Матери, безумие любви, насылаемое Афродитой, сильнее, чем сопротивление его сознательного Эго . Его волокут собственные лошади — то есть, он падает жертвой мира инстинктов, покорением которых он так гордился. Лошади — что достаточно характерно, представленные кобылами - исполняют беспощадную волю Афродиты. Когда знаешь, каким образом Великая Мать вершит свое мщение в мифах, то эта история предстает в соответствующем обрамлении. Самоувечье и самоубийство Аттиса, Эшмун и Баты; Нарцисс, умирающий от самовлюбленности; Актеон, подобно множеству других юношей, превращенный в зверя и разорванный на куски — все это по своей сути одно и то же. И будь то Антон, сгорающий в огне своей собственной страсти, или Дафнис, томящийся неутолимым желанием, потому что не любит девушку, посланную ему Афродитой; интерпретируем ли мы смерть Ипполита, которого понесли его собственные лошади, как безумие, любовь или возмездие — в любом случае центральным фактом является месть Великой Матери, подавление Эго скрытыми силами.
Характерно также, что Посейдон, даже если лишь косвенно, является орудием в руках Афродиты, за очарованием которой скрывается Ужасная Мать. Именно Посейдон посылает из моря страшного быка, который до безумия пугает лошадей Ипполита, и те волокут своего хозяина к смерти. Снова мы встречаемся с фаллической фигурой Сотрясателя Земли и владыки пучины, компаньона Великой Матери. Афродита ищет возмездия, потому что Ипполит в растущей гордости Эго-сознания "презирает" ее и провозглашает ее "нижайшей среди божественных".[89]
Мы уже встречали такую ситуацию в нареканиях Гильгамеша по отношению к Иштар. Но в противоположность фигуре Ипполита — весьма отрицательного героя — Гильгамеш с его более сильно развитой мужественностью является настоящем героем. Поддерживаемый своим другом Энкиду, он ведет жизнь героя, совершенно независимую от Великой Матери, в то время как Ипполит остается бессознательно связанным с ней, хотя открыто не повинуется ей и отвергает ее своим сознательным разумом.
Борющемуся за самосознание юноше теперь приходится иметь собственную судьбу, в той мере, в какой он является индивидом, и Для него Великая Мать становится неверной и несущей смерть. Она выбирает для своей любви одного юношу за другим, чтобы потом уничтожить. Таким образом, она становится "шлюхой". Священная проститутка — которой в действительности является Великая Мать как сосуд плодородия — приобретает отрицательный характер непостоянной шлюхи и разрушительницы. С этим начинается великая переоценка женского принципа, после чего его превращение в отрицательный принцип в патриархальных религиях Запада доводится до предела. Рост самосознания и укрепление мужественности отодвигают образ Великой Матери на задний план; патриархальное общество раскалывает его, и в сознании сохраняется только картина доброй Матери, ее ужасный аспект переносится в бессознательное.[90]
В результате этого разделения убийцей является уже не Великая Мать, а враждебное животное, например, вепрь или медведь, со стоящей рядом фигурой скорбящей доброй матери. Бахофен [91] показал, что медведь является символом матери и подчеркнул его тождественность с Кибелой. Сегодня мы знаем, что медведь как символ матери относится к общей группе архетипов и встречается в равной мере как в Европе, так и в Азии.[92]
Бахофен также показал, что последующая замена медведя львом совпадает с вытеснением культа матери культом отца.[93]
Этот круг замыкается свидетельством Винклера о том, что в астрологии бог солнца располагается в созвездии Большой Медведицы, также называемым созвездием Вепря.[94]
Так как астрологические образы являются проекциями психических образов, то мы находим здесь те же связи, что и в мифологии. Таким образом, в дальнейшем развитии фигура Великой Матери расщепляется на отрицательную половину, представляемую в виде животного, и положительную половину, имеющую человеческую форму.
Как Аттиса, так и критского Зевса убивает вепрь, что является вариацией темы кастрации, а также связано с запретом принятия в пищу свинины в культе Аттиса и с фигурой Великой Матери в образе свиньи. Отцовское значение вепря как мстителя, посланного ревнивым богом-отцом является более поздним. На этой стадии юного бога, обреченного на смерть, отец не играет никакой роли. На самом деле божественный юноша, не осознавая этого, является отцом самому себе, только в иной форме; другого прародителя отца, кроме самого сына, пока еще нет. Господство материнского уробороса характеризуется фактом, что "мужские" черты, позднее приписываемые отцу, все еще остаются интегральной частью уроборической сущности Великой Матери. Здесь можно упомянуть один единственный зуб сестер Грай и другие явно мужские элементы, связанные с Богинями Судьбы, колдуньями и ведьмами. Она это и свинья которая поросится, и кабан, который убивает, точно также, как борода и фаллос являются частями ее гермафродитной сущности.
Появление убийцы мужского пола в цикле мифов о Великой Матери является эволюционным шагом вперед, ибо оно означает, что сын обрел большую степень независимости. В самом начале вепрь является частью уробороса, но в конце он становится частью самого сына. Тогда вепрь является эквивалентом самоуничтожения, представляемого мифом как самокастрация. Самец-убийца пока еще не имеет отцовского характера; он представляет собой только символ деструктивной склонности, которая в акте самопожертвования оборачивается против самой себя. Это раздвоение можно видеть в теме враждующих братьев-близнецов, архетипе разделения "я". Фрезер и Джеремиас[95] оба вполне обосновано доказали, что герой и убивающий его зверь очень часто тождественны, хотя авторы не дают объяснения этому факту.
Тема враждующих братьев-близнецов относится к символизму Великой Матери. Она появляется, когда мужчина приходит к самосознанию, разделив себя на два противоположных элемента, один — деструктивный, другой — созидательный.
Стадия борцов отмечает отделение сознательного Эго от бессознательного, но Эго еще недостаточно устойчиво, чтобы следовать дальше к разделению Первых Родителей и к победной борьбе героя. Как мы подчеркивали, центроверсия проявляется вначале отрицательно, под личиной страха, бегства, вызова и сопротивления. Эта отрицательная позиция Эго, однако, еще не направлена против объекта, Великой Матери, как в случае героя, а обращается против самого Эго, в самоуничтожении, самоувечьи и самоубийстве.