То же самое относится и к акцентуации индивидуального сознания. Реколлективизация, которая была такой заметной чертой Средних Веков по сравнению с античностью, в большей мере представляет собой социологическую, чем теологическую проблему. В последнее время — то есть в течение последних ста пятидесяти лет — мы являемся свидетелями аналогичного процесса в совершенно не теологической форме и поэтому с точки зрения понимания связи между ними находимся в лучшем положении. Мы говорим о проблеме масс, которая, вследствие христианизации отсталых народов Европы, привела к реколлективизации, очень сильно контрастирующей с высоким уровнем индивидуального сознания, достигнутого культурным человеком античности. Также и сегодня, когда в историю вступают попранные массы и азиатские народы, неизбежно возникает временное понижение уровня сознания и индивидуальной культуры в сравнении с отдельным индивидом как конечным продуктом западной цивилизации, начиная с эпохи Возрождения.
Четыре явления соединение масс, разложение старого канона, раскол между сознанием и бессознательным и разрыв между индивидом и коллективом — протекают параллельно. Насколько они связаны каузально, определить трудно. Во всяком случае, сегодня совершенно ясно, что в массовом коллективе формируется новый канон. Психологически преобладает состояние примитивного коллектива, и в этом новом коллективе старые законы participation mystique, выражены больше, чем когда-либо на протяжении последних нескольких столетий западного развития.
Это психологически реакционное объединение в массу современных людей совпадает с другим социологическим явлением, а именно со вступлением в историю новых первичных расовых групп. То есть мы не должны смешивать примитивное коллективное состояние вступающих теперь в историю азиатских масс с явлением реколлективизации, когда неисчислимые миллионы высоко индивидуализированных и чрезмерно специализированных городских жителей регрессируют в массовый коллектив (см. Приложение II). Смешение прогрессивных и регрессивных направлений развития является одной из сложностей современного коллектива и психологии культуры.
.Хотя Эго с самого начала выступает под девизом «Прочь от бессознательного», как орган центроверсии оно никогда не должно терять с ним контакта, ибо предоставлять надличностному миру положенное ему место — это неотъемлемо уравновешивающей функции
Развитие, приведшее к разделению двух систем, соответствует неизбежному процессу психической дифференциации, но, как и в любой дифференциации, в этом разделении присутствует риск стать чрезмерно расщепленным и извращенным. Точно так же, как специализация сознательных функций индивида таит в себе опасность чрезмерной дифференциации и односторонности, так и развитие западного сознания в целом не избежало этой опасности. Теперь встает вопрос, как далеко может заходить дифференциация сознания и где она начинает превращаться в свою противоположность; то есть, в какой момент развития героя возникает опасность изменения, которое, как показывает нам множество мифов, приведет к его краху.
Чрезмерная стабильность может ограничивать Эго, а слишком независимое Эго-сознание может стать изолированным от бессознательного, а чувства собственного достоинства и личной ответственности могут выродиться в высокомерие и мегаломанию. Другими словами, располагаясь на полюсе, противоположном бессознательному, и первоначально представляя стремление личности к целостности, сознание может потерять связь с целым и дегенерировать.[21]Опасность отчуждения от бессознательного проявляется в двух формах: склерозе сознания и одержимости. В склеротическом сознании - позднем продукте развития и, в связи с этим, неизвестном мифологии — автономия сознательной системы заходит так далеко, что живая связь с бессознательным становится атрофированной. Эта атрофия выражается в потере Эго-сознанием функции, стремящейся целостности, и в растущем невротизме личности.
Одержимость, вторая форма потери взаимосвязи с бессознательным, проявляется в иной форме. Здесь сознательная система подавляется духом, с помощью которого она боролась за освобождение от тирании бессознательного. Мы назвали это явление "патриархальной кастрацией", потому что творческая активность Эго сдерживается здесь отцом, как прежде матерью.
В противоположность затоплению Эго бессознательным, приводящему к расщеплению сознания, здесь основной особенностью является безграничное расширение Эго.
Матриархальная кастрация подразумевает потерю маскулинного сознания, дефляцию и деградацию Эго. Ее признаки — депрессия, утечка либидо в бессознательное, анемия сознательной системы и du niveau mental" При инфляции патриархальной кастрации, обусловленной отождествлением Эго с духом, процесс имеет обратное направление. Он ведет к мегаломании и чрезмерному расширению системы сознания. Последняя переполняется духовным содержимым, которое не может ассимилировать, и частями либидо, принадлежащими бессознательному. Господствующим символом этого состояния является "восхождение", а его признаками — "утрата опоры под ногами", потеря связи с телом, а не его расчленение, мания, а не депрессия.
Мания связана со всеми признаками чрезмерной акцентуации системы сознания, такими как неконтролируемый поток ассоциаций, иногда доходящий до ассоциативной "фуги", пароксизмы воли и действия, необоснованный оптимизм и так далее. Все они противостоят замедлению ассоциаций, ослаблению воли и действия и пессимизму, так явно выраженным в депрессивной фазе. Точно так же, как отождествление с Великой Матерью вызывает ослабление маскулинной стороны сознания, истощает активность воли и управляющие силы Эго, так и отождествление с духовным отцом ослабляет фемининную сторону. Сознанию не хватает бессознательного противовеса, который бы углублял и замедлял сознательные процессы. При обоих формах возникает нарушение равновесия, но в каждом случае оно различно.
Компенсация является первым необходимым условием продуктивной взаимосвязи между Эго и бессознательным. Это означает, что Принцесса, душа, оказывается настолько же потерянной для Эго при патриархальной форме кастрации, как и при матриархальной.
Но, как мы ясно показали в Части 1 нашей работы, за обеими этими формами просматривается первоначальная уроборическая кастрация, где тенденции к дифференциации прекращают существовать. Выражаясь психологически: точно также, как мания и меланхолия --- это всего лишь две формы безумия, поглощающего уроборического состояния, которое уничтожает все Эго-сознание, так и регресс к бессознательному, то есть поглощение Великой Матерью, и бегство "исключительно только" к сознанию, то есть поглощение духовным отцом, —- это две формы, в которых по-настоящему компенсированное сознание и стремление к целостности оказываются утерянными. Эффективность сознания уничтожается как при дефляции, так и при инфляции, и то и другое - поражение для Эго.
Духовная инфляция, прекрасным примером которой является безумие Заратустры Ницше, представляет собой типичное западное развитие, доведенное до крайности. За чрезмерной акцентуацией сознания, Эго и рассудка — которые сами по себе достаточно разумны как руководящие цели психического развития — стоит подавляющее могущество "неба" представляя собой опасность, выходящую за рамки героической борьбы с земной стороной дракона и заканчивающуюся духовностью, в которой утерян контакт с реальностью и инстинктами.
Формой, которую обычно принимает такого рода дегенерация на Западе, является не духовная инфляция, а склероз сознания, когда Эго отождествляется с сознанием как формой духа. В большинстве случаев это означает отождествление духа с интеллектом, а сознания — с мышлением. Такое ограничение совершенно неоправданно, но патриархальная тенденция "прочь от бессознательного" к сознанию и мышлению делает такое отождествление понятным.
Из-за подобного экстремизма система сознания теряет свое подлинное значение компенсаторного органа центроверсии, функция которого заключается в представлении и реализации целостности психики. Эго дегенерирует в психический комплекс, подобный любому другому, и в своем эгоцентризме проявляет характерную для каждого комплекса одержимость самим собой.
В этой ситуации все тенденции, которые вносили осмысленный вклад в формирование сознания, доходят до крайности и искажаются. Например, расщепление бессознательного содержимого на существенные и эмоциональные компоненты первоначально соответствовало интересам развития сознания, но теперь оно превратилось в одну из основных особенностей гипертрофированного сознания, отколовшегося от бессознательного. Изъятие эмоциональных компонентов и отчуждение Эго от мира архетипических образов приводит в результате к неспособности реагировать на чувственные образы вообще, что особенно характерно для современного человека. При встрече с образом бессознательного или даже с неожиданной ситуацией, он никак не реагирует. В противоположность мгновенному рефлекторному действию человека примитивной культуры, интервал между ситуацией и реакцией оказывается необыкновенно затянувшимся, если она вообще возникает.
Утрата аффективности и эмоциональности, усиленная еще более специализированной дифференциацией сознания на отдельные функции, конечно же, является непременным условием сознательной активности и, несомненно, помогла современному человеку в его научных занятиях, но она имеет и страшную теневую сторону. Настолько, насколько сознательное знание требует подавления эмоциональных компонентов, оно является типичным и полезным только для нетворческой работы. Творческие процессы, напротив, не должны исключать сильных эмоциональных и даже возбуждающих компонентов; на самом деле здесь они — необходимый компонент. Каждая новая концепция и каждая творческая идея содержат элементы, которые до этого момента были бессознательными, и возбуждение вызывают эмоциональные компоненты, связанные с бессознательным содержимым. Только связь сознательной системы с эмоционально окрашенным субстратом бессознательного делает возможной способность к творчеству. Поэтому доведенная до крайности дифференцирующая и подавляющая эмоции тенденция западного развития оказывает стерилизующее действие и препятствует расширению сознания. Это подтверждается тем, что творческие люди всегда несколько по-детски непосредственны и их сознание не полностью дифференцировалось; они являются плазматическими центрами творчества, и совершенно не к месту называть такие черты "инфантильными" и пытаться свести их к уровню семейного романа.