В романе, повторяем, слова эти вложены в уста ничтожества. Но заставляет его говорить гениальный писатель. Картотека с ящиками помогает выразить дух тупого администрирования. И поскольку над глупостью стоит посмеяться, герой Анри Боско, произнеся свой афоризм, выдвигает ящики «царственной картотеки» и обнаруживает, что служанка сложила туда горчицу, соль, рис, кофе, горох и чечевицу. Мыслящая вещь превратилась в кладовку.
В конце концов, возможно, именно этот образ мог бы послужить иллюстрацией «философии обладания» — в прямом и в переносном смысле. Бывают эрудиты, запасающие провиант. Там посмотрим, думают они, захочется ли нам употребить его в пищу.
В качестве преамбулы к нашему позитивному исследованию образов сокровенного мы рассмотрели одну метафору, которая воплощает поспешность мысли и в действительности не связывает внешнюю реальность с внутренней. Далее, как мы обнаружили, на странице прозы Анри Боско прекрасное описание реальности прямо смыкается с характерологией. Теперь мы должны вернуться к позитивному изучению творческого воображения. Тема ящиков, сундуков, замков и шкафов возвращает нас к бездонному источнику грез о сокровенном.
Шкаф со своими полками, секретер с ящичками, сундук с двойным дном - вот, поистине, органы тайной жизни души. Без этих и некоторых других, не менее значимых «объектов» в нашей внутренней жизни отсутствовала бы модель сокровенного. Это смешанные объекты, объекты-субъекты. Они — как мы сами, благодаря нам, для нас — несут в себе некую сокровенность.
Какой мечтатель, неравнодушный к словам, не отзовется душой на слово «armoire» (шкаф)? Это одно из замечательных слов французского языка, величественное и вместе с тем привычное. Как прекрасно и глубоко оно дышит! Какой широкий вдох на «я» в первом слоге, какой спокойный, медленный выдох в слоге угасающем. Для кого открыта поэтическая сущность слов, тот никогда не торопится. И «е немое» настолько немо в этом слове, что ни один поэт не пожелал бы придать ему звучание. Возможно, как раз по этой причине в поэзии «armoire» всегда употребляется в единственном числе. При фонетическом связывании во множественном числе это слово звучало бы как трехсложное. Однако во французском языке наиболее значительные, поэтически доминирующие слова имеют лишь два слога.
Красивому слову должна соответствовать красивая вещь; слову со столь весомым звучанием — глубокая сущность. Поэт вещей — будь он хоть жителем мансарды, поэтом без вещей — интуитивно знает, как глубоко внутреннее пространство старого шкафа. Внутреннее пространство шкафа — пространство сокровенное, оно не открывается первому встречному.
А слова обязывают. Положить в шкаф что попало мог бы только человек душевно убогий. Класть что попало, как попало, куда попало — признак непростительного ослабления функции обитания. В шкафу находится средоточие порядка, благодаря чему весь дом защищен от безграничного хаоса. В шкафу царит порядок, а точнее, там порядок есть особое царство. Порядок этот — не просто геометрия. Он хранит память об истории семьи. Это знает поэт, который написал:
Стройность. Гармония. Стопы белья в шкафу. Меж простынь лаванда.
Вместе с лавандой в шкаф проникает и хроника времен года. Лаванда сама по себе вносит в иерархию простынь бергсоновскую длительность. Ведь прежде чем использовать простыни, надо дать им время, как у нас говорили, хорошенько «пролавандиться». Какой запас грез — стоит лишь вспомнить, стоит лишь вернуться в край спокойной жизни! Воспоминания теснятся толпой, едва возникнет в памяти полка, где лежат кружева, батист, муслин поверх более плотных тканей. «Шкаф полон неслышным шорохом воспоминаний», — говорит Милош.
Философ не хотел, чтобы память принимали за шкаф для воспоминаний. Но образы настойчивее идей. И самый верный бергсонианец, если только он поэт, признает, что память — это шкаф. Не написал ли Пеги знаменательную строку:
На полках памяти и в храме шкафа.
Однако настоящий шкаф — не обыденный предмет мебели. Его открывают не каждый день. Ключ — как и ключ от замкнутой души — в замке не оставляют.
А шкаф был без ключей... Да, без ключей... Как странно!
К себе приковывал он взгляды постоянно,
Он заставлял мечтать о тайнах, спящих в нем,
За дверцей черною, что заперта ключом;
И слышался порой из скважины замочной
Какой-то смутный гул во тьме его полночной.
У Рембо, таким образом, обозначена направленность надежды: какие блага хранит запертый шкаф! Он полон обещаний, на сей раз в нем заключена не только история, но и нечто большее.
Андре Бретон одним словом открывает чудеса ирреального. Он обогащает загадку шкафа счастливой невозможностью. В «Револьвере с белыми волосами» он пишет с невозмутимостью сюрреалиста:
Шкаф заполнен бельем,
Есть и полки с лунным сиянием, и можно его развернуть.
В стихах Андре Бретона перед нами образ, доведенный до крайности, что совершенно чуждо людям благоразумным. Но вершиной живого образа всегда бывает некое преувеличение. Упомянуть, вдобавок к прочему, о белье фей - значит изобразить одним словесным завитком кипы, груды, вороха добра, избыточествующего за дверцами шкафа былых времен. Как величествен этот образ и какой бескрайней представляется развернутая старинная простыня. А как белоснежна старая скатерть — словно залитое лунным светом зимнее поле! Если немного помечтать, образ Андре Бретона покажется вполне естественным.
Не приходится удивляться, что предмет, исполненный такого внутреннего богатства, окружен самой нежной заботой хозяйки. Анна де Турвиль говорит о бедной жене дровосека: «Она снова принялась чистить, и сердце ее радовалось игре солнечных зайчиков на дверце шкафа». Шкаф наполняет комнату тихим, приветливым светом. Не случайно поэту видятся на его поверхности отблески октябрьского заката.
Отражается в створке старинного шкафа Угасанье октябрьского дня.
Если мы питаем к вещам надлежащую дружбу, мы открываем шкаф с некоторым трепетом. Под его золотистой деревянной обойкой - ослепительная белизна миндалины. Открывая шкаф, мы переживаем белизну как событие. Обширный раздел психологии могла бы составить антология «ларчика». Сложные предметы мебели — творения мастеров-ремесленников — свидетельствуют о необходимости секретов, о науке создания тайников. Дело не только в том, чтобы надежно сохранить добро. Нет такого замка, который нельзя было бы взломать. Любой замок привлекает взломщика. Замок — это поистине психологический барьер! Замок с украшениями — прямой вызов нескромности. Украшенный замок — средоточие «комплексов». У племени бамбара, пишет Дениза Польм, средней части замка придают «форму человеческой фигуры, каймана, ящерицы, черепахи...». Сила открывающая и закрывающая должна нести в себе мощь жизни, могущество человека, священного животного. «У догонов замки украшают две фигурки (чета предков)».
Однако вместо того, чтобы бросать вызов нескромному или устрашать его знаками могущества, лучше его провести. Тогда в дело идут многообразные ларчики. Первые секреты складывают в первый ящик. Раскрыв их, нескромность будет удовлетворена. Можно удовлетворить ее и лжесекретом. Короче, есть ремесло краснодеревщика — специалиста по «комплексам».
Кажется, нет необходимости долго доказывать, что существует соответствие между геометрией шкатулки и психологией секрета. Прозаики иногда в нескольких фразах касаются этого соответствия. Один из персонажей Франца Элленса, намереваясь преподнести подарок дочери, выбирает между шелковой косынкой и японской лаковой шкатулкой. Он останавливает выбор на шкатулке, которая «кажется ему более подходящей к ее замкнутому характеру». Это оброненное вскользь простое замечание, возможно, ускользнет от внимания торопливого читателя. Однако оно составляет сердцевину странного рассказа, в котором отец и дочь скрывают одну и ту же тайну. Эта тайна готовит им одну судьбу. Требуется незаурядный талант прозаика, чтобы читатель почувствовал тождество родственных теней. Книгу следует присоединить к досье по психологии замкнутой души под грифом «шкатулки». Мы узнаем, что невозможно понять психологию замкнутого человека, обобщая его отрицательные ответы, классифицируя проявления его холодности, описывая все случаи его молчания. Лучше понаблюдать за ним в минуту подлинной радости, когда он открывает новую шкатулку, как девушка, получившая от отца невысказанное разрешение прятать секреты - сохранять свою тайну. В рассказе Франца Элленса двое «понимают друг друга», не признаваясь в этом самим себе, без слов, безотчетно. Общению двух замкнутых душ служит один и тот же символ.[…]
Вопросы для самоконтроля и самостоятельной работы:
Барт, Ролан – известный французский литературовед и семиолог. Исследования Барта – главы французской «новой критики», разрабатывавшего наряду с Кл. Леви-Стросом, Ж. Лаканом, М.Фуко и др. структуралистскую методологию в гуманитарных науках, посвящены проблемам семиотики культуры и литературы.
Небольшие эссе, приведенные ниже, вопреки кажущейся «незначительности» объекта исследования, – образам моющих и косметических средств в рекламе – представляют собой серьезные структуралистские опыты выявления семантики явлений с помощью анализа бинарных оппозиций.