Главным методом исследования в психоаналитической терапии является «кейс-стади» или «кейс-нарратив» - изучение эвристически и коммуникативно значимых индивидуальных случаев или биографий для конструирования типических моделей психических структур [Рустин, 2002, с.17]. Нарратив здесь рассматривается как средство организации личного опыта, отражающее эмоциональное состояние рассказчика и стимулирующее ответную реакцию слушателя. Анализ нарративов основан на идеях интертекстуальности (всё, что автор узнал до создания своего текста, невольно и неосознанно прорывается в его «творении»), множественной интерпретации и неотделимости текста от контекста, диктующего его оценку [Жорняк, 2001; Калмыкова, Мергенталер, 2002], и проводится при помощи контент-аналитических приемов. По сути, психоанализ оказывается «набором стратегий интерпретации» [Анкерсмит, 2002, с.333], основанных на убеждении, что в повествовании пациента всё то, что вытеснено, проявляется только в незначимых и иррелевантных деталях – тайна индивидуальности кроется в том, что крайне редко и мимолетно становится видимым на фоне ее обычных проявлений («личность следует искать там, где личное усилие наименее интенсивно»).
Психоаналитическая терапия определяет историю жизни пациента, рассказанную в ходе психотерапевтического сеанса, как нарратив, поскольку использование этого понятия оказывается продуктивным при столкновении с проблемой достоверности рассказа пациента, когда необходимо отделить субъективную версию событий от «объективной правды», если она вообще существует. Хотя такой подход требует однозначного определения нарратива, которое позволило бы отличать его от «не-нарратива», существуют значительные расхождения в его понимании: рассказ пациента о событиях жизни; пересказ сновидения или фантазии; тематически единая сюжетная линия, охватывающая весь жизненный мир человека; один из модусов психотерапевтического дискурса и т.д. Психоаналитическая терапия вводит два определения нарратива: широкое – как процесса порождения историй, как повествования вообще; и узкое – как конкретной, четко очерченной формы повествования, характеризующейся, в отличие от других повествовательных форм («отчета», «описания»), наличием конфликта и его разрешением и, соответственно, изменением состояния актанта и/или ситуации в конце повествования по сравнению с его началом. Повествование пациента считается нарративным, если соответствует следующим семантическим критериям: 1) репрезентирует временную последовательность событий, которые изменяют состояние человека и/или его окружения; 2) отчетливо и конкретно указывает на место и время действия и действующих лиц. Маркерами нарратива являются «резюме» жизненного опыта (предшествует изложению нарратива), «кода» (отсылка к настоящему времени) и прямая речь действующих лиц [Калмыкова, Мергенталер, 2002].
В психоаналитической терапии доминируют два подхода к рассмотрению нарратива [Gerhardt, Stinson, 1994]: прагматическая трактовка предполагает решающую роль контекста в порождении значения (рассказывание истории на психотерапевтическом сеансе детерминировано отношениями «психотерапевт–пациент»); аффективно-оценочный подход связывает уникальность каждого повествования с тем, что автор неизбежно предлагает слушателю принять и разделить его точку зрения. В принципе, чем сложнее структура нарратива, тем более вероятен отказ рассказчика от простой хронологически упорядоченной истории в пользу нарратива с доминированием аффективно-оценочного компонента, что требует от нарратора достаточной нарративной компетентности. Последняя развивается с возрастом: простые, хронологически упорядоченные истории дети начинают рассказывать с четырех лет – «слова приходят к нам, полные значения, ангелами, которые учат уши слышать, руки писать, а сердце реагировать» [Кюглер, 2005, с.125]. С четырех до девяти лет (1) соотношение оценочного и повествовательного компонентов изменяется в пользу первого за счет второго (увеличивается количество оценочных высказываний); (2) истории удлиняются, сюжеты усложняются (последовательность событий в сюжете отличается от аналогичной в фабуле); (3) становятся привычными отсутствующие в рассказах маленьких детей прямая речь и свободная косвенная речь; (4) истории все более согласованы, а каузальная аргументация – более очевидна [Franzosi, 1998, p.533; Rossiter, 1999, p.61]. Поскольку индивидуальные и культурные нарративы взаимосвязаны, «наша способность интерпретировать мир возрастает по мере того, как мы овладеваем и начинаем использовать все новые виды нарративов» [Vincent, 2000, p.325]. Одновременно обретение языка отделяет человека от материального мира, позволяя ему создавать систему слов, способных замещать реальные объекты, трансформировать их в воображении.
Нарративы личного опыта используются в психоаналитической терапии, чтобы изменить жизнь пациента путем ее пересказывания, иной интерпретации и конструирования более удовлетворительного опыта: «рассказывание историй лечит, если ты можешь рассказать хорошую историю, ты можешь быть исцелен»[4]. Кроме того, воплотив свои чувства в слова, человек как бы создает дополнительную степень свободы для личного выбора, поскольку построенная таким образом дистанция по отношению к реальности (отраженной в языке) допускает вариативное и неоднозначное отношение [Улыбина, 2001, с.63]. Соответственно, базовой техникой нарративной терапии является экстернализация [Жорняк, 2001] – лингвистическая практика, помогающая людям отделить себя от проблемно насыщенных историй, которые они воспринимают как собственную идентичность: посмотрев на свои проблемы со стороны, человек может взять на себя ответственность за их разрешение.
Структура идентичности развивается за счет ассимиляции и аккомодации новых элементов или переоценки существующих – человек должен уметь отстраниться от имеющегося образа себя, переоценить его в связи с несоответствием изменившемуся контексту жизни и преодолеть кризис идентичности через ее трансформацию [Антонова, 1997, с.25]. Экстернализация исключает эффект «наклеивания ярлыков» и способствует тому, чтобы человек направил свои усилия на борьбу с проблемами, а не с людьми. Для этого нарративная психотерапия акцентирует противоречивость субъективного опыта: нет экспертов, нет объективных истин, нет конечной интерпретации/интерпретатора, на которых можно было бы сослаться, чтобы подтвердить легитимность и истинность какого-либо повествования, включая саму нарративную психотерапию. Главным становится символический смысл субъективного опыта: «всякий раз как нечто видимое кажется немотивированным, здравый смысл бросает в бой тяжелую кавалерию символа … поскольку он объединяет зримое с незримым под знаком количественного равенства (одно значит другое) … коль скоро это нечто значит, оно становится уже не так опасно» [Барт, 2000, с.130‑131].
Сознательное изменение категориальной структуры сознания признается возможным в ситуациях психотерапевтического, коррекционного воздействия, тренинговых групп, и объясняется тем, что личностные установки имеют несколько функционально дифференцированных уровней [Джерелиевская, 2000, с.34-44]: осознаваемые и неосознаваемые смысловые установки выражают готовность к целенаправленной деятельности и выступают в роли фильтра по отношению к установкам нижележащего уровня – целевым и операциональным (определяют «общие принципы и нравственную оценку субъективных целей и средств их реализации»). Психотерапевтическое коррекционное воздействие применяется в тех случаях, когда смысловые установки становятся дестабилизатором жизни человека, а именно: когда возникает конфликт операциональной и целевой установок со смысловой в быстро меняющейся ситуации (несоответствие целей, мотивов и средств) или конфликт между различными смысловыми установками субъекта (достижение сразу нескольких жизненных целей затруднительно, а сосредоточение на одной из них приводит к неудовлетворению других); когда изменение деятельности приводит к «передвижению» изначально целевого или операционального уровня установки на уровень смысловой и возникает конфликт с первоначальной смысловой установкой, изменение которой происходит значительно медленнее.
Таким образом, в рамках психологии нарратив может выступать и как теоретический подход (в нарративной психологии), и как эмпирический объект анализа (в психоаналитической или нарративной терапии) – в последнем качестве он представляет интерес для социологии. Э. Гидденс рассматривает психоанализ как «жанр биографической правды, как теоретический и терапевтический ресурс создания рефлексивно организованного нарратива о себе как защитного механизма … поскольку автобиографическое мышление – конститутивный элемент самоидентичности в современной социальной жизни» [Groarke, 2002, p.572-573]. Нарратив, или жизненная история, придает непрерывность, очертания, границы и объем изменчивой и подвижной человеческой личности и строится на таких повествовательных принципах, как интрига (синтез событий, «Я»-образов, мотивов, отношений, переживаний), сюжет (временное упорядочивание опыта), идентичность персонажа [Семейные узы…, с.63]. В рамках психологии, в отличие от социологии, используется не предложенное Н. Денцином интерпретативное понимание биографии как индивидуального рассказа, представляющего более широкие социальные группировки, а сформулированная М. и К. Гергенами теория социального конструирования, обращающаяся к нарративам для анализа психологического развития отдельных индивидов [Робертс, 2004, с.8].