Как севец знает, что есть дороги, камни, репьи в его поле, что пропадает много зерен, он знает, что все‑таки спорей сеять по всему полю, знает, что, несмотря на пропажу, много зерен вырастет и урожай будет, – так рассеяна и жизнь разумения в людях: пропажа будет, но и урожай будет. Несчетные зерна дают урожай не от каждого поровну: но большая доля погибает, они не нужны; другая же доля дает сам – сто, сам – шестьдесят и сам – тридцать. Так же и жизнь разумения рассеяна во всех людях: одни теряют эту жизнь, другие возвращают ее сторицею.
Севец сеял зерна, и ему нужны только зерна, и он соберет только зерна.
Таинственный сеятель сеет жизнь разумения, и он соберет только жизнь разумения. Те люди, которые имеют жизнь разумения, те нужны севцу; те, которые утратили ее, те не нужны ему. Все были зерна, но одни погибли в зерне, другие – в ростке, третьи – в былке.
Так и люди – одни прежде, другие после утратили жизнь разумения. Только те, которые берегут в себе разумение, чтобы не перестать быть жизнью, быть тем, из чего они вышли, те только живут; остальные погибают.
Таков внешний смысл. Одни люди, как зерна, попавшие в дурную землю; как будто предопределены на погибель, другие – на жизнь с избытком. Но, сказав эти слова. Иисус прибавляет тотчас: «У кого есть уши слышать, пусть слышит». Он говорит те слова, которые он прибавляет всегда, когда можно ложно понять его слова, когда смысл может быть двоякий.
Ту же мысль о том, как мы можем понимать цель Бога и образ участия его в жизни мира, выражает и другая притча о сеятеле (Мр. IV, 26–29).
(Мр. IV, 26‑29)
И сказал: таково царство Бога, как если бы хозяин кинул семена в землю.
Он сам спит по ночам и встает днем, а семена прорастают и бухнут, а он и не знает как.
Земля самородно растит зерно, прежде былку, потом колос, а потом в колосе наливает зерно.
И когда усохнет зерно, тотчас посылает жнецов, потому пришла пора жатвы.
Разумение дает жизнь людям, но источник разумения Бог, тот Бог, которого никто никогда не знал, не управляет людьми, как тот мужик, который посеял зерно и забыл про него; он знает только свое и принимает его – это разумение; как мужик убирает с поля то же зерно, которое он посеял, так разумение в людях соединяется с источником разумения.
Ту же мысль выражает притча о закваске.
(Мф. XIII, 33)
Царство небесное как закваска. Взяла баба ее, запустила в меру муки, пока вся квашня поднимется.
Баба положила закваску и оставила квашню киснуть, пока сделается тесто.
Бабе больше не нужно ничего делать. То, что она сделала, уже достаточно для того, чтобы вышло то, что ей нужно.
Как земля самородно родит, как квашня сама поднимается, так жизнь разумения самородно живет и не прекращается.
И опять ту же мысль выражает еще притча о сеятеле и плевелах (Мф. XIII, 24– 30), но с новым и глубокомысленным значением, дающим прямой ответ на вопрос людей о том, что есть зло и как должен человек понимать зло и относиться к нему.
(Мф. XIII, 24‑30)
И Иисус сказал: Вот к чему применить царство Бога: обсеял хозяин себе поле хорошими семенами.
Пришел ночью враг, насеял кистерю сверх хлеба и ушел.
Вот как выколосился хлеб и стал наливать, и оказался кистерь.
Пришли работники к хозяину и говорят: или ты нечистые семена высеял у себя на поле? там кистерю много.
Хозяин и говорит: это не я, а чужой сделал. Работники и говорят: так прикажи, мы выполем кистерь.
А хозяин говорит: не надо полоть. А то станете дергать кистерь – попортите хлеб.
Пускай растет хлеб с кистерем вместе до уборки, а в уборку велю жнецам отобрать кистерь и сжечь, а хлеб соберу и свезу в сарай.
Слова о том, что хозяин сожжет ненужное, а нужное – хлеб – соберет в сарай, прямо повторяют то, что сказано: Мф. III, 12. «Лопата его в руке его, и он очистит гумно свое, и соберет пшеницу свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым».
Здесь определено, кто именно уничтожит ненужное и соберет нужное: это тот, который будет очищать духом.
Дальше будет сказано, что это есть сын человеческий.
(Мф. XIII, 36‑43; /Мр. IV, 10, 14‑20; Лк. VIII, 9, 11‑15/)
И стали ученики спрашивать у Иисуса: Растолкуй нам эту притчу о кистере на поле.
И Иисус сказал им: Хозяин сеет хорошие семена
– это сын человеческий. Поле – это мир людей. Добрые семена – это сыны царствия Бога, кистерь
– это дурные люди.
Чужой – это соблазн. Уборка – это конец жизни земной; жнецы – это власть Божия.
Как собирают кистерь и сжигают, так вот будет при конце жизни земной этой.
Пошлет сын человеческий своих работников, и отберут из людей царства его все обманы и всех делающих дурное.
И бросят их в костер огненный, тогда будет стон и скрежет зубов.
Тогда правдивые просветятся, как солнце, в царстве Отца своего. У кого есть смысл, тот поймет.
ОБЩЕЕ ПРИМЕЧАНИЕ
Дух Бога в человеке – сын человеческий; все, что мы знаем о Боге, дает жизнь разумения людям так же, как мужик сеет хорошие семена в своем поле, и они растут.
Среди жизни разумения является что‑то похожее на жизнь, кончащееся смертью.
У Луки XVI, 16 сказано: «И отнимется то, что кажется, что есть у него».
Что же такое это подобие жизни? Откуда взялось оно?
Вопрос этот не относится к Богу духу, а только к людям. Бог дух – источник жизни, сеет жизнь и собирает жизнь. Только глупые работники могут советовать топтать жизнь, чтобы выполоть то, что не жизнь. Жизнь одна нужна, она одна останется, а остального нет для Бога духа.
Временная жизнь кончается, временное все пропадает, погибает; не кончается и не погибает жизнь разумения – одно то, что есть дух, одно то, что от Бога.
В притче этой две главные мысли, два ответа на предполагаемые вопросы:
1) Что есть зло по отношению к Богу?
2) что есть зло по отношению к человеку?
Ответ на первый вопрос тот, что зла для Бога – сына человеческого – нет. Он есть Бог жизни и блага и не знает зла. Так как он Бог жизни и добра, то зла для него нет, и он не может желать уничтожить его. Желание уничтожения зла есть зло и может быть только в людях, а не в нем.
Этот вывод из второй мысли, выраженной здесь только с одной стороны, будет развит впоследствии в учении о не сопротивлении злу.
Сын человеческий дает жизнь и знает только жизнь в разумении, и потому всякий человек, перенося свою жизнь в сына, в духа, не может знать зла и потому не может противиться ему.
Вторая мысль и ответ на вопрос: что же есть, то, что мы, люди, называем злом, – состоит в том, что‑то, что мы называем злом, есть свободное удаление от света и погибель, про которую сказано в беседе с Никодимом, есть то, что свет пришел в мир, а люди ушли от него.
Эта мысль о том, что зла для Бога нет, а что для людей оно есть отделение от разумения, излагается в притче о неводе.
(Мф. XIII, ‑47, 48)
Еще подобно царство Божие неводу: его закинули вводу и всякой рыбы захватили.
Невод стал полон, его вытащили на берег и сели, и хорошие рыбы собрали в ведра, а тухлые выбросили вон.
Бог делает то, что делают рыбаки: негодную рыбу бросают, а оставляют одну ту, которая нужна. Рыба отбирается та, какая нужна рыбаку, остальная бросается в море только потому, что она не нужна. Нет вопроса о том, лучше или хуже ей будет. Та рыба, которая в море, той нет для рыбака, как нет для Бога тех людей, которые не сыны его, жизнь которых не в свете разумения. Для Бога зла нет, но для человека есть зло. Зло для него – это жизнь вне разумения.
И потому нужно различать наши понятия о зле вообще – объективном зле, как говорят философы, внешнем, и о зле для каждого человека – о зле субъективном, внутреннем. Объективного зла нет. Субъективное зло – есть удаление от разумения, оно же есть смерть.
Это разделение двух воззрений изложено в толковании притчи о сеятеле и семенах, попавших в разные земли.
(Мф. XIII, 10; Лк. VIII, 9; /Мр. IV, 10/)
И подошли к нему ученики и сказали:
К чему ты говоришь притчи?
По Марку и Луке ученики спрашивают: Что значит притча? По Матфею спрашивают: Ради чего говоришь притчами?
Я думаю, что по Марку и Луке значит, что ученики спрашивают и то, что значит притча, и то, к чему он говорит ее. По Матфею значит тоже: к чему говоришь притчи и что они значат? И слова Иисуса отвечают на оба вопроса. Он разъясняет значение притчи, и из значения ее вытекает то, что тем, которые не знают тайн царства Божия, нельзя иначе говорить, как примерно, как в притчах. Им представляется только внешний смысл, а внутреннего они не видят.
И потому, соединяя смысл вопроса и ответа из трех евангелистов, я перевожу: К чему говоришь притчи? – вопросом, относящимся и к смыслу и к тому, почему он говорит народу притчами.
(Мф. XIII, 11; Мр. IV, 11; Мф XIII,13)
Он отвечал им: К тому, что вам дано знать внутренний смысл царства Божия.
А тем, что вне – является в примерах.
Ради этого толкую им в притчах.
Вам дано знать внутренний смысл царства Божия, вы – добрая земля, которая родит сам – сто, сам – шестьдесят, сам – тридцать.
А тем не дано, те – дорога, камни, репьи.
И значение притчи то, что одним открыться смысл, а другим не открыться. Он говорит: Причина, по которой я говорю им притчами, та, что они, не понимая внутреннего смысла, иначе понять не могут. У Луки сказано: Вам дано знать внутренний смысл царства Божия, а остальным – в примерах.
(Мф. XIII, 9; 14‑18; Лк. VIII, 11, Мф. XIII,19‑23; Лк.VIII,18 /Мф. XIII, 13, 12/)
Кто имеет смысл, тот поймет.
И исполняется на них предсказание пророка Исаии: Слухом услышите, а не поймете, и глазами глядеть будете, и не увидите.
Потому что зажирело сердце у народа этого и зажмурили они глаза так, что не видят глазами, и ушами не слышат, и в сердце не принимают, чтоб не обратиться и чтоб я не исцелил их.
Ваши же глаза блаженны, – что видят, и уши, что слышат.
Верно говорю вам, что пророки и святые желали знать то, что вы видите, и не могли познать, и слышать то, что вы слышите.
Вы теперь поймите притчу о сеятеле.
Семя – это разумение Бога.
Когда человек слышит учение о царстве Божием и не принимает в сердце свое, – враг приходит и похищает то, что посеяно было в сердце его. Это семя, посеянное при дороге.