И посмотрев на них, Иисус сказал: по – людскому кажется, что это нельзя сделать, а no‑Божьи все можно.
ОБЩЕЕ ПРИМЕЧАНИЕ
Смысл беседы тот, что богатый и важный человек приступает к Иисусу и
говорит: ты учитель блага и счастья, так скажи же, какому благу и счастью ты учишь?
Иисус говорит: я учу не благу и счастью, благ и счастлив только Бог Отец, а я учу жизни, тому, как получить жизнь. И чтобы получить жизнь, надо исполнять заповеди вот какие: кроме старых: не убий, не прелюбодействуй, не укради, не лжесвидетельствуй, еще: чти Бога так, чтобы любить ближнего, как самого себя.
Богатый человек говорит: я все эти заповеди исполнил. Иисус говорит: если бы ты исполнил две последние заповеди, хоть одну последнюю, у тебя не было бы имения.
Если бы ты точно исполнил эту заповедь о любви к ближнему, как к самому себе, не было бы у тебя ничего своего, ты все бы уже раздал тем, у кого нет, а хочешь исполнить, так поди раздай.
Начальник нахмурился и ушел. Тогда Иисус и говорит ученикам: видите, что правда, что я говорил, что нищим принадлежит царство Божие, что вам нельзя служить Богу и маммону. Никак нельзя тому, у кого есть собственность, войти в царство Божие.
Ученики ужаснулись. А он опять сказал им: нельзя войти в царство Божие тому, у кого есть имение; легче верблюду в игольное ушко пройти, чем тому, у кого есть имение, войти в царство Божие. Они еще более ужаснулись и говорят: как же это можно? А он говорит: судя по‑человечески нельзя, а судя по духу, no‑Божьему, не только можно, но и нельзя подумать иначе.
Никакая притча, кажется, не давала своим толкователям более труда, чем эта.
Нужно растолковать все так, что можно быть богатым, зная, что нищие дохнут с голоду, и быть христианином. И они уродуют учение и толкуют. А казалось бы, как решиться перетолковывать обратно то, что столько раз так ясно и настоятельно сказано.
Начинается Евангелие с того, что Иоанн бежит в пустыню, делается нищим, проповедует то, чтобы тот, у кого есть две одежды, отдал бы одну нищему, и у кого есть пища – тоже, и упрекает богатых за их богатство и жестокость.
По толкованиям церковным это значит только то, что Иоанн крестил, как‑то мазал на царство Иисуса. А о богатстве и нищенстве – это для красоты слога.
Иисус идет в пустыню нищим и борется с соблазном богатства – это ничего не значит, это только дьявол искушает Бога.
Иисус возвращается в мир, отрекается от дома, семьи, собственности и сближается с нищими и проповедует нищим, – это ничего не значит. Это только показывает смирение Бога.
Иисус говорит, что Богу противны богатые жертвы, что он радуется только на любовь и милосердие людей друг к другу, – это только цитата из пророков. Иисус объясняет, что царствие Божие состоит в том, чтобы отречься от жизни плоти и жить духом, – это есть разъяснение отношений лиц св. Троицы и больше ничего не значит.
Иисус, отвечая ученикам Иоанна, говорит, что нищие узнают о своем благе, – это тоже только для красоты слога сказано; наконец, Иисус говорит свою проповедь в ясных, доступных всем словах, прямо говоря, что должны делать люди, чтобы исполнить его учение. Проповедь эта и учеными и неучеными считается самым ярким и ясным местом Евангелия. И проповедь эту Иисус начинает словами: «Блаженны вы, нищие, бродяги, потому что ваше царство Божие, и несчастны вы, богатые, потому что вы дорожите наградой плотской». К словам этим прибавляется не вяжущееся ни с чем словечко духом, и слова эти толкуют, как чувствительные фразы, относящиеся к смирению; а о том, что богатство, собственность есть источник зла, есть жестокость – об этом Иисус ничего не говорит. Это не Христос сказал, а Прудон. Прудон же все врет, он социалист и безбожник. Во всей проповеди только разъясняется и утверждается это учение о нестяжании. В 5‑й главе даются правила, которые ведут к тому, чтобы невозможна была собственность. Если прощать все обиды, не защищать своего, не судиться, не защищаться от врагов, то и не мыслима собственность. Все правила эти откидывают и признают
только чувствительными фразами.
В главе 6‑й сказано прямо: не собирайте, не копите ничего, т.е. не имейте ничего, а если будете копить, то не будете сынами Бога. Нельзя, сказано прямо: нельзя, невозможно соединить служение Богу и маммону.
Ясно, что если соберешь, скопишь что‑нибудь, то ты, что скопил, не отдал нищему. А нищие всегда есть. И потому нельзя копить и незачем копить, потому что ты во власти Бога. И скопишь – то помрешь. На завтра и то не заботься. Кажется, точно и ясно. Но Иисус как будто предвидит, что люди захотят скрыть это, перетолкуют, и он прибавляет еще притчи: о пире, на который приходят только нищие, о неверном управителе, о богаче и Лазаре; со всех сторон перебирает и высказывает то же, что войти в Царство Божие нельзя с собственностью.
Нет, это только говорится обо всем другом, только не о моей кубышке, и богатство ничему не мешает, даже очень прекрасно.
Но мало всего этого, в беседе с юношею то же и то же высказывается уже с такою простотою и ясностью, что нельзя ничего перетолковать. Но они толкуют, выдумывают за Иисуса правила, клонящиеся к тому, чтобы кубышка была цела. Страшные напряжения изворотливости мысли и речи направлены на то, чтобы доказать эту возможность. Выдуман какой‑то Эбион, которого никогда не было и который будто основал секту, признающую необходимость бедности для вступления в царство Божие. Эбион же значит то самое, чем велел быть Иисус, и ученики называли себя эбионами. Эбиониты, т.е. исполняющие учение, это – секта, а те, которые выдумали Троицу и таинства и допускают богатство, суды, войны, это – истинные последователи. Первые‑ученики Иисуса, апостолы, не так понимали учение.
Все же верующие были вместе и имели все общее. И продавали имения и всякую собственность и разделяли всем, смотря по нужде каждого. (Деян. Ап. II, 44).
Не было между ними никакого нуждающегося, ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного. И полагали к ногам апостолов, и каждому давалось, в чем кто имел нужду. (Деян. Апостолов IV, 34, 35).
Но нет, им хочется удержать кубышку и считать себя сынами царства.
Но Бог с ними, с их кубышкою. Владели бы ею, но оставили бы в покое учение Иисуса.
Учению этому нельзя следовать немножко: они сами говорят, что оно – истина. Если же оно истина, то истины немножко не может быть – истина или ложь. Для того, чтобы понимать истину немножко, надо уже совсем одуреть, как одурели люди мнимой науки: Ре‑нан, Штраус, Баур, Рейс и все риторически рассматривающие религию.
Ренан, напр. («Апостолы», стр. 381), говорит: «безусловная вера есть нечто совершенно для нас чуждое..., т.е. он говорит, мы ни во что не верим, и мы обо всем судим. Мы правы, а тех, которые верят, тех мы обсуживаем». Мы так привыкли к этому научному сумбуру, что нас и не поражает такое изречение, а ведь если это разобрать, то это бред сумасшедшего, который говорит: я царь, и все, кто не признают моего царства, те ошибаются. Человек, который ни во что не верит, тот ничего не знает, тот человек духовно больной. А ученый во всей книге высказывает это и прямо заявляет.
И вдруг оказывается, что историк говорит, что веры никакой нет теперь, а была прежде, а вера – основа жизни, т.е. историк признается, что он, собственно, не знает, в чем смысл жизни, и потому пропадает и смысл того, что он говорил прежде о другом.
Но историки не видят этого, а пре наивно, не зная никакой настоящей религии, судят о религии, о том, из чего вытекает жизнь людская, на основании маленьких проявлений общественной жизни, т.е. государственной, экономической и других.
Так Штраус критикует все учение Христа, потому что жизнь немецкая расстроится, а он к ней привык.
И глупость эта так заманчива, что как только у человека своих мыслей нет, и он ничего не знает, потому что ни во что не верит, а хочется помудрствовать, так он начинает писать историю религии. Во всех романах мудрые люди все пишут историю религии, т.е. то, чего нельзя и подумать, т.е. то, что значит – я сумасшедший.
(Лк. XIX, 1‑10)
И войдя в Иерихон, Иисус шел по городу.
И вот один человек, звали его Закхеем, был он начальник откупщиков и был богат.
И хотелось ему увидать Иисуса, какой он. И никак не мог в толпе продраться до него, потому что был мал ростом.
Вот он забежал вперед и влез на дерево, чтобы увидать его, когда он мимо пройдет.
Вот, проходя мимо, Иисус глянул на него и говорит: Закхей, ты слезь скорей, потому что хочу нынче у тебя в доме остановиться.
Закхей живо слез и с радостью принял его к себе в дом.
Вот все увидали и стали ворчать: что ж это он у грешника остановился в доме.
А Закхей подошел к Иисусу и говорит: вот, господин, одну половину имения отдаю побирушкам, а если смошенничал против кого, отдам вчетверо.
Иисус и говорит на его слова: теперь уцелеет чадо дома этого, так как он сын Авраама.
Потому что в том дела сына человеческого, чтобы отыскивать и спасать то, что погибло и погибает.
«Сын Авраама» – имеет определенное значение. Значение это выражено ясно в послании Галат. III, 7: «Познайте же, что верующие суть сыны Авраама». В этом смысле употребляется слово сын Авраама, т.е. верующий также, как Авраам, и также, как Авраам делал жертвою сына, показывающий свою веру.
Очевидно, Закхей знал учение Христа и полюбил его, иначе незачем было ему делать такие усилия, чтобы увидать Иисуса, и очевидно, что Иисус, заметив его в таком страшном положении и заметив выражение его лица, а может быть, и услыхав слова, выражавшие эту любовь к учению, обратился к нему. Точно так же необходимо предположить, что в доме Закхея Иисус говорил ему и что слова Закхея об отдаче половины имения отвечали на учение Иисуса.
(Мр. XII, 41‑44)
И сел Иисус против кружки и смотрел, как народ кладет деньги в кружку. И много богатых приходило и помногу клали.
И подошла одна вдова нищая и положила в кружку две полушки, значит копейку,