Пирогов вопросительно взглянул на стоявшую возле него старшую сестру. Та сказала, что Дарья хорошо знакома с делом и справляется с ним, как опытная госпитальная работница, что она с полуслова понимает распоряжения врачей. Николай Иванович поручил старшей сестре заняться с девушкой и подготовить её к приёму в общину. По некоторым формальным обстоятельствам Дарья, однако, в общину не вступила. Это не помешало ей работать попрежнему на пользу раненых, и Пирогов не уставал в письмах к жене и друзьям хвалить Дарью за её «благородную наклонность» помогать раненым.
За своё героическое служение родной армии Дарья получила несколько наград. Имя этой девушки овеяно бессмертной славой. Оно занимает в летописях Севастопольской обороны одну из самых ярких страниц.
Герои наши любили своих «сестричек», относились к ним с душевней ласковостью.
Разоблачая бездельников, уча сестёр бороться со злом. Пирогов советовал обращать внимание не только на худую сторону.
— Не нужно закрывать глаза на худое.— говорил Николай Иванович, — но не следует выбрасывать и хорошее. Если нельзя вырвать сразу с корнем всё худое, то надо уцепиться обеими руками, ногами и зубами за хорошее и не выпускать того, за что раз ухватились.
Жалующимся на трудность борьбы с злоупотреблениями Пирогов отвечал стихами Карамзина: Кто всё плачет, всё вздыхает,
Вечно смотрит сентябрем, Тот науки жить не знает.
—Посмотрите вокруг себя, — добавлял, он, имея в виду подъём общественного настроения после смерти Николая I:— ведь новое потоком льётся к нашему старому. Старые мехи должны лопнуть, наконец, от нового вина.
Пирогов учил, что нельзя жить только настоящим. Надо уметь жить и в будущем.
—Без этого умения — беда,— говорил он— Одна попытка не удалась, надо попытаться сделать иначе. Но за сделанное однажды надо держаться крепко обеими руками.
Сестры держались. Они. по словам очевидцев, выдерживали бомбардировку «с геройством, которое бы сделало честь любому солдату». На перевязочных пунктах и в госпиталях они продолжали делать перевязки раненым, не трогаясь с места, когда бомбы летали у кругом и наносили присутствующим тяжёлые раны.
Николаю Ивановичу тяжело было наблюдать «глупости и пошлости», какие делаются в штабе, видеть, «из каких ничтожных людей
состоят» штабы. «Это ли любовь к родине? гневно пишет Пирогов. — Это ли настоящая воинская честь? Сердце замирает, когда видишь перед глазами, в каких рукахсудьба войны, когда покороче ознакомишься с лицами, стоящими в челе. Они, не стыдясь, не скрывая перед подчинёнными, ругают друг . друга дураками... Не хочу видеть моими глазами бесславия моей родины; не хочу видеть Севастополь взятым; не хочу слышать, что его можно взять, когда вокруг его и в нём стоит слишком 100000 войска; — уеду, хоть и досадно. Доложи великой княгине, что я не привык делать что бы то ни было только для вида».
Николай Иванович готов бороться. Но трудно всё время преодолевать «укоренившиеся преграды, что-либо сделать полезное, преграды, которые растут, как головы гидры: одну отрубишь, другая выставится».
Сильно огорчает Пирогова сознание, что своим отъездом из Крыма он сыграет наруку именно тем, с кем боролся за честь родины, за славу отечества, за здоровье героев— защитников Севастополя. Он видит и другие последствия его отъезда. «О, как будут рады многие начальства здесь, которых я так же бомбардирую, как бомбардируют Севастополь,— когда я уеду. Я знаю, что многие этого только и желают. Это знают и прикомандированные ко мне врачи, знают, что их заедят без меня, и поэтому, несмотря на все увещания и обещания, хотят за мною бежать без оглядки. Достанется и сестрам; уже и теперь главные доктора и комиссары распускают слухи, что прежде, без сестёр, с одними фельдшерами, шло лучше. Я думаю, действительно для них шло лучше».
Хотелось быть сейчас в Петербурге в связи Со значительными переменами, ожидавшимися в стране после смерти императора Николая.
Пирогов выехал из Крыма 13 (1) июня 1855 года. В письме из Севастополя он просил жену заблаговременно поселиться с детьми на даче в Ораниенбауме. Николай Иванович хотел проехать прямо на дачу, чтобы избежать, необходимости делать в Петербурге визиты и принимать гостей с их докучными расспросами. Это не избавило Николая Ивановича от свидания с представителями влиятельных придворных и правящих кругов, среди которых на первом плане были брат царя великий князь Константин Николаевич и тётка его великая княгиня Елена Павловна, вдова Михаила Павловича.
Вокруг этих лиц уже тогда группировались те представители придворной аристократии и правящей бюрократии, которые сознавали, что феодально-крепостнический строй должен уступить место либерально-консервативному. Главные обличительные речи Пирогова благосклонно выслушивались в этом кругу, постепенно заполнявшем правительственные места своими ставленниками.
В этом же кругу охотно читались философские трактаты Пирогова о назначении женщины-матери, о воспитании детей, о назначении человека и т. п. Философские размышления Пирогова были изложены им в обширных письмах 1850 года к его невесте, Александре Антоновне Бистром, ставшей вскоре после того его женой. Эти трактаты распространялись в списках по всей России. Их с одинаковым сочувственным вниманием читала либеральные чиновники в петербургских гостиных и ссыльные декабристы в сибирских захолустьях. Эти письма-трактаты в некоторых отношениях соответствовали программе либеральных преобразований, которыми правящий класс хотел парализовать разраставшееся перед: Крымской войной и усилившееся во время войны революционное движение.
Признавалось необходимым провести некоторые реформы в государственном управлении. Николай Иванович был согласен с этим. Но пока война не кончилась, все мысли, все усилия должны быть сосредоточены на армии. Слушая либеральных представителей правящего класса, он думал о больном и раненом защитнике отечества, стремился вернуться на театр войны. Теперь канцеляристы военно-медицинского ведомства не посмели задерживать отъезд Пирогова в Крым.
В конце августа 1855 года Николай Иванович снова был на фронте. В числе других молодых врачей с ним приехал туда только что окончивший университет Сергей Петрович Боткин, прославивший впоследствии русское имя на весь мир как гениальный клиницист.
28 июня был смертельно ранен на Малаховом кургане Павел Степанович Нахимов. Ещё раньше был тяжело ранен другой талантливый вдохновитель обороны Севастополя, военный инженер Тотлебен. В конце августа пал Малахов курган. Героические защитники Севастополя — солдаты и матросы —были перс-биты вражескими снарядами или кучами лежали в палатках на Северной стороне, ожидая отправки в Симферополь для дальнейшей эвакуации.
Участь героического города была решена. Пирогов со своим штабом, как он называл работавших под его руководством врачей, сестёр и фельдшеров, упорядочил, насколько можно было, уход за ранеными. Затем он перенёс свою штаб-квартиру в Симферополь.
В юбилейной речи о Пирогове, в торжественном, заседании общества русских врачей. С. П. Боткин рассказал об этой деятельности Николая Ивановича, свидетелем которой он был: «Осмотрев помещение больных в Симферополе, в котором тогда находилось около 18 тысяч, рассортировав весь больничный материал по различным казённым и частным зданиям, устроив бараки за городом, Пирогов не пропустил ни одного раненого без того или другого совета, назначая операции, те или другие перевязки. Распределив своих врачей по различным врачебным отделениям, он принялся за преследование злоупотреблений администрации... По распоряжению Николая Ивановича мы принимали на кухне мясо по весу, запечатывали котлы так. чтобы нельзя было вытащить из них объёмистого содержимого,— тем не менее...» и т. д.
Письма Николая Ивановича из второй его поездки в Крым отражают тяжёлые нравственные переживания за родину, за её честь и славу, за её многострадальных героических сыновей. «Один акт трагедии кончился; начинается другой, который будет, верно, не так продолжителен, а там — третий. Вероятно, еще до зимы будет окончен и второй акт. О себе ничего не говорю, можно ли при таких событиях говорить о себе».
Пирогов был человек дела. Ни бодрости, ни головы он никогда не терял, Он сразу взялся за упорядочение госпитального хозяйства, сильно запущенного в его отсутствие. Даже самоотверженный труд сестёр не сумели — или не хотели — использовать для облегчения участи защитников родины.
Дела чисто военные тоже удручали. В своё время, после ухода Меншикова и назначения главнокомандующим М. Д. Горчакова, все честные патриоты облегчённо вздохнули. Надеялись, что при нём положение улучшится. Радовался и Николай Иванович.
Разочарование наступило очень скоро. «На этих днях я видел две знаменитые развалины,— писал. Пирогов жене:—Севастополь и Горчакова».
Однако Николай Иванович работал с обычной энергией "и распорядительностью. Главной задачей момента было устройство транспорта раненых. В этом ему много помогли сестры, которые ожили с приездом своего начальника-защитника.
Сам Пирогов работал больше всех своих помощников. Во второй приезд в Крым он «...решился, — как писал жене, — жить не раздеваясь. Не снимаю платье ни днём, ни ночью... Каждый день приходится осмотреть до 800 и до 1000 раненых, рассеянных по городу в 50 различных домах». При такой работе некогда было обдумывать внешнюю форму письменных требований, которые Пирогову приходилось по делам своих госпиталей посылать разным начальникам. В одном из таких требований—на дрова для отопления ледяных бараков — Николай Иванович вместо слов «имею честь просить» написал «имею честь представить на вид».