Отсюда понятен переход Николая Ивановича к.заявлению о том, что «от нас недалеко то время, когда тщательное изучение травматических и госпитальных миазм даст хирургии другое направление. Самообольщение и мечты о всемогуществе искусства уже исчезли. Судьба науки уже не в руках оперативной хирургии,— совершился огромный переворот во взглядах, и наши понятия о действиях травмы на организм существенно изменились...»
Вот почему Пирогов с полным правом мог заявить, в 1880 году: «Я был одним из первых в начале 50-х годов и потом в 63 г. (в моих Клинических анналах и в «Основах военно-полевой хирургии»), восставший против господствовавшей в то время доктрины о травматической пиэмии; доктрина эта объясняла происхождение пиэмии механическою теориею засорения сосудов кусками размягчённых тромбов; я же утверждал, основываясь на массе наблюдений, что пиэмия, этот бич госпитальной хирургии с разными её спутниками (острогнойным отёком, злокачественною рожею, дифтеритом, раком и т. п.), есть процесс брожения, развивающийся из вошедших в кровь или образовавшихся в крови ферментов, и желал госпиталям своего Па стера для точнейшего исследования этих ферментов. Блестящие успехи антисептического лечения ран и листеровой повязки подтвердили, как нельзя лучше, моё учение».
Наконец» в «Военно-полевой хирургии» Пирогова, как он с гордостью за русскую общественную мысль подчёркивал в письме к доктору И. В. Бертенсону от 27 сентября 1880 года, ст. стиля,—«уже излагался идеал Общества Красного Креста прежде, чем оно осуществилось на деле».
Много места уделено в «Началах военно-полевой хирургии» самокритике, заявлениям Пирогова о его ошибках. Своё руководство по военно-полевой хирургии для русских врачей Николай Иванович заканчивает напоминанием о заботливом, осторожном обращении с больными: «Я скажу... где только найдёшь признаки сильного сотрясения и ушиба, там без нужды не делай нового травматического сотрясения. Вообще же, тут, как и везде, я остерегусь аподиктическими советами вводить неопытных в заблуждение. Жизнь не укладывается в тесные рамки доктрины и изменчивую её казуистику не выразишь никакими догматическими формулами».
Следует иметь в виду, что, по заявлению советских ученых. «Начала общей военно-полевой хирургии» Пирогова представляют интерес не только для хирургов, не только для врачей-практиков и администраторов военного времени, но и для теоретиков, для патологоанатомов и патофизиологов.
В заключении этого обзора содержания «Военно-полевой хирургии» отмечу сообщаемый в ней факт, имеющий важное значение для историка второй мировой войны. Указы-вая приёмы наилучшего лечения раненых и способы восстановления их работоспособности, великий русский врач-гуманист пишет: «Если бы смертность и число ампутированных уменьшилось, государство было бы вдвойне вознаграждено... Бильгер отвергал ампутацию в войне, как уверяют, из расчёта. Он имел об этом секретное предписание Фридриха II».
Из текста, которого я не привожу по соображениям места, видно, что тяжело раненые солдаты прусской армии оставлялись на произвол случая. Знаменитый генерал-хирург немецкой армии Иоганн Бильгер (1720—1796) по приказу прусского короля Фридриха II (1712— 1786), битого нашими войсками во время Семилетней войны, облегчал немецким солдатам возможность умереть. Делалось это для избавления фридриховской казны от расходов на содержание инвалидов. Вот где нашли гитлеровские военные начальники образец для своей системы убийства тяжело раненых солдат — своих и чужих.
Интересна для нашего времени ещё одна сторона деятельности великого учёного. Эту сторону правильно охарактеризовал в связи с одной из пироговских годовщин действительный член Академии медицинских наук профессор Н. А. Семашко, бывший тогда руководителем здравоохранения нашей страны.
«Николай Иванович Пирогов исповедывал те социально-гигиенические идеи, которые теперь в значительной части проведены в жизнь. Пирогов доказывал, что «будущее принадлежит предупредительной медицине». Эти справедливые слова его теперь проводятся в жизнь. Они могут быть вполне проведены потому, что только власть трудящихся может осуществить полную защиту трудящихся. Только власть Советов не знает социальных препятствий на пути оздоровления населения. Пирогов всегдаратовал за врача-общественника, а настоящая, не ущемлённая общественность может быть лишь при власти трудящихся. Наконец, Пирогов был глубоким поборником науки, которая должна указать пути к оздоровлению населения. Именно так ставится сейчас научная работа, имение в этих целях наша страна покрылась густой сетью научно-медицинских учреждений. В этом смысле Пирогов был провозвестником идей советской медицины».
А вот как оценивал деятельность великого учёного известный русский хирург Н. В. Скли-фосовский. При открытии 3—15 августа 1897 года в Москве, на Девичьем поле, памятника Н. И. Пирогову он сказал: «Народ, имевший своего Пирогова, имеет право гордиться, так как с этим именем связан целый период развития врачебноведения. Начала, внесённые в науку (анатомия, хирургия) Пироговым, останутся вечным вкладом и не могут быть стёрты со скрижалей её, пока будет существовать европейская наука, пока не замрёт на этомместе последний звук богатой русской речи».
Глава седьмая
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ НИКОЛАЯ ИВАНОВИЧА
Заграничная четырёхлетняя командировка Пирогова для руководства занятиями будущих русских профессоров подходила к концу. В сентябре 1865 года министр Головина, с разрешения царя, предложил Николаю Ивановичу «осмотреть медицинские факультеты наших университетов с тем, чтобы» он представил «министерству подробные соображения об их нуждах и потребностях». Срок и порядок осмотра должен был установить сам Пирогов.
Николай Иванович сообщил своё мнение об этом в двух письмах, найденных в архиве министерства. В одном он, между прочим, писал: «Что касается до поручения осмотреть медицинские факультеты наших университетов, то я постараюсь совестливо исполнить его, по крайнему моему разумению... Мне невозможно будет в течение одного года осмотреть более одного медицинского факультета, чтобы вполне убедиться в действительных его нуждах; поэтому для осмотра всех медицинских факультетов понадобится несколько лет; а чтобы судить верно об их недостатках и предпринимаемых улучшениях, мне самому нужно оставаться в уровне с современною наукой. Тогда я мог бы принести пользу» (письмо от 9—21 октября 1865года).
В другом письме Пирогов разъясняет, почему он указал продолжительный срок для осмотра всех медицинских факультетов. «Научная и добросовестная оценка не может быть сделана при одном беглом осмотре; если бы требовался один общий обзор, то я мог бы написать доклад тотчас же и не осматривая, так как в общих чертах недостатки наших медицинских факультетов мне давно известны» (письмо от 12 декабря 1865 года).
Пока Головнин выяснял подробности и преодолевал противодействие Александра ІІ, произошло событие 4 (16) апреля 1866 года.
После выстрела Каракозова царь уволил либеральствующего Головкина с поста министра, заменив его ставленником крепостников— графом Д. А. Толстым. Новый министр после доклада царю поручил сообщить Пиро-гову, что он по «высочайшему повелению» освобождён от возложенных на него «поручений».
Николай Иванович получил это извещение в Вишне. Там он и остался, вернувшись к сельскохозяйственным занятиям и деревенской врачебной практике. Пытался учить крестьянских детей грамоте, но встретил препятствия со стороны полиции и духовенства.
Домашние Пирогова старались оградить его покой от наплыва бесплатных пациентов. Заметив это, Николай Иванович стал давать советы тем, кто подходил к нему во время прогулок с жалобами на мелкие недуги. Выходя из дому, он запасался бланками для рецептов.
НиколайИванович сам дал интересное описание своей медицинской деятельности в Вишне. Оно /"составлено, как всё, что писал Пирогов, без прикрас и утайки. Он пишет, что «самые счастливые результаты получил из практики» в своей деревне; «из 200 значительных операций (ампутаций, резекций, литото-мий и пр.)» он в полтора года не наблюдал «ни одного случая травматической рожи, гнойных затеков и гнойного заражения», несмотря на то, что лечение после своих операций он предоставлял одним только силам натуры, раны перевязывались или самим больным или фельдшером, не имевшим почти никакого опыта в хирургической практике. Больныесами присматривали за собою. Ампутированные на нижних конечностях сами держали раненую ногу при перевязках раны, очищали и обмывали ее водой. Между тем именно у них результат превзошел все ожидания Пирогова.
Говоря об условиях счастливого исхода большинства, почти всех, случаев своей деревенской хирургической практики. Пирогов пишет: «Я не могу счастливый результат объяснить иначе, как тем, что мои оперированные в деревне не лежали в одном и том же пространстве, а каждый отдельно, хотя и вместе с здоровыми». И при этом «не встречалось ни одного случая заражения жителей».
По поводу рассказа Николая Ивановича о его деревенской практике проф. В. А. Оппель пишет: «В условиях деревенской практики Пирогов, по тогдашним взглядам, делал удивительные вещи... Вооружённый всеми знаниями науки, изумительный хирург-техник, он явился в хирургическую пустыню, как волшебник, и творил чудеса».
Придворные друзья и поклонники Пирогова принимали меры к возвращению его на государственную службу. Старый приятель Николая Ивановича, лейб-медик царя Ф. Я. Кар рель, пытался в 1868 году устроить для него какое-то высокое назначение по военно-медицинскому ведомству.
Из письма Николая Ивановича к Каррелю можно заключить, что ему не хотелось снова стать в зависимость от царской бюрократии. «Только одно требование отечества, если бы ему встретилась необходимость в моей служебной деятельности, найдёт меня всегда го-