Вопрос:
А как насчет танцев и театра?
Ответ:
Это то же самое. Беда в том, что если вы, создавая произведение искусства, слишком много думаете о себе, оно перестает быть произведением искусства. Когда мастера искусства полностью поглощены своей работой, они создают шедевры – не потому, что следуют своим учителям, а потому, что целиком растворяются в работе Они не задают вопросов, а просто делают, и совершенно случайно создают то что нужно.
Вопрос:
Каким образом страх или безумие, создающие препятствия для спонтанности, трансмутируются в действие?
Ответ:
Не существует никаких особых фокусов для преодоления того или иного препятствия к достижению некоторого состояния бытия Здесь все дело в прыжке Когда человек понимает по-настоящему, что он находится в состоянии безумия, тогда само но понимание предполагает и глубокое, подспудное, подсознательное понимание другой стороны, некоторое умственное ощущение другого аспекта данного состояния. Тогда человеку действительно необходимо сделать прыжок. Как его сделать – объяснить на словах очень трудно; надо просто прыгнуть. Это скорее похоже на то, как если бы вас внезапно столкнули с борта лодки в реку, и вы обнаружили, что умеете плавать, вы просто плывете. Однако если бы вас вынудили снова вернуться к реке и постараться повторить это, вы, по всей видимости, совсем не сумели бы поплыть. Здесь дело в спонтанности, в использовании текущего понимания. Словами не объяснишь этот прыжок; он превыше слов. Но это нечто такое, что вы сможете сделать, если действительно хотите, если вы поставили себя в ситуацию прыжка, если как-то покорились.
Вопрос:
Допустим, вы испуганы и сильно реагируете на страх; вы сознаете реакцию, но не хотите затеряться в ней, хотите остаться сознательным. Как вы это сделаете?
Ответ:
Вопрос в том, чтобы сперва признать наличие такой энергии, которая также является энергией прыжка. Иными словами, вместо того, чтобы бежать от страха, необходимо полностью войти в него и начать ощущать плотное качество эмоции.
Вопрос:
Стать воином?
Ответ:
Да. Вначале мы удовлетворимся тем, что увидим абсурдность эмоции; и это рассеет ее. Но этого еще недостаточно для действия принципа трансмутации, свойственного ваджраяне. Необходимо видеть то качество эмоций, которое выражено словами "форма есть форма". Если вы способны правильно смотреть на эмоции с точки зрения "форма есть форма, эмоция есть эмоция", не присоединяя к этому своих предвзятых мнений, если вы видите неприкрытые свойства эмоций как они есть, – тогда вы готовы к прыжку. Он не потребует больших усилий. Вы уже, так сказать, получили толчок к прыжку. Разумеется, это не значит, что если вы рассержены, вам надо идти и кого-то убивать.
Вопрос:
Иными словами, надо видеть эмоцию такой, какова она есть, вместо того, чтобы оказаться вовлеченным в рассеянную, распространенную реакцию на ситуацию? Ответ: Да. Понимаете, мы не видим эмоции как следует, хотя бываем целиком наполнены ими. Если мы следуем за своими эмоциями или убегаем от них при помощи каких-то действий, это не значит, что мы переживаем их как нужно. Мы стараемся убежать от эмоций или подавить их потому, что не можем выносить такого состояния. Но ваджраяна говорит о том, чтобы смотреть на эмоции правильно, прямо, почувствовать их, ощутить их неприкрытое качество. На самом деле вам и не придется трансмутировать эмоции; вы фактически увидите уже трансмутированное качество эмоций – "форма есть форма". Но это весьма тонкий и очень опасный процесс, и нельзя просто набрасываться на него.
Вопрос:
Каким образом жизнь Миларепы совпадает с образцом тантры? Кажется, он практиковал не трансмутацию, а скорее отречение...
Ответ:
Конечно, стиль жизни Миларепы являет собой классический пример йогина традиции отречения. Но, обычно, когда мы думаем об отречении, мы представляем себе какого-то человека, который старается спастись от "зла мирской жизни" Это совсем не то, что случай Миларепы. Он старался подавлять свои "дурные" наклонности при помощи уединенной медитации в пустыне; он не закрывался в пещере, не старался наказать себя. Его аскетизм был просто выражением его характера, точно так же, как стиль нашей жизни является выражением того, кто мы такие; он предрешен нашей психологией и прошлыми событиями. Миларепа хотел быть простым и вел очень простую жизнь.
Конечно, у тех, кто следует религиозному пути, существует склонность стать на некоторое время как бы людьми "не от мира ceгo", и Миларепа не был исключением. Но люди могут вести себя так и в центре большого города. Богатые могут истратить большую сумму денег на "религиозные" странствия; однако если человек действительно собирается связать себя с yчeниeм, рано или поздно ему будет необходимо вернуться в мир.
Когда Миларепа медитировал в уединении и вел очень суровый образ жизни, случайно около него появились какие-то охотники; они дали ему нeмнoгo оленины: он съел ее, и качество его медитации немедленно повысилось. Позднee, когда он не решался вернуться к городской жизни, в его пещере появилось несколько деревенских жителей, просивших дать им учение. Он постоянно оказывался вырванным из своей изoляции, кажущейся случайной игрой жизненных ситуаций; как мы можем сказать, они были игрой гуру, универсальностью гуру, которая всегда предоставляется нам естественным образом. Мы можем сидеть, переживая очень "возвышенные" чувства, эйфоричные и весьма "духовные"; но затем мы встаем и выходим на улицу; кто-то наступает нам на палец, и нам приходится заниматься этим случаем; он возвращает нас вниз, на землю, в мир.
Миларепа был в огромной степени поглощен процессом трансмутации энергий эго и эмоций. В самом деле, когда мы читаем "Сто тысяч песен Миларепы", оказывается, что вся первая часть книги описывает переживание Миларепой этого процесса. В "Повествовании о долине Драгоценности Красной Скалы" видно, что Миларепа только что был вынужден покинуть Марпу, уйти от него и медитировать в одиночестве. Это можно назвать "ступенью подростка", потому что он все еще был скован привычкой полагаться на личного гуру; Марпа оставался его "папой". Открывшись Марпе и покорившись ему, Миларепа еще должен был научиться трансмутировать свои эмоции. Он сохранял привязанность к понятиям "плохого" и "хорошего", а потому мир продолжал являться ему в одеянии божеств и демонов.
В "Повествовании о долине Драгоценности Красной Скалы" говорится, как Миларепа, вернувшись в свою пещеру после успокоившего его видения Марпы, встретился с сонмом демонов. Он пытался избавиться от них всеми мыслимыми способами, испробовал всевозможные тактические приемы – угрожал, льстил, даже проповедовал им дхарму. Но они не оставляли его, пока он не перестал считать их "дурными", не открылся для них и не увидел их такими, каковы они есть. Это было началом периода обучения Миларепы: он научился подчинять демонов, и это было тем же самым, что трансмутирование эмоций. Как раз из своих эмоций мы создаем богов и демонов: то, чего мы не хотим в своей жизни, принимает форму демонов, а то, что нам хотелось бы привлечь к себе, – это боги и богини. Все остальное оказывается просто сценой.
Проявив готовность принять демонов, богов и богинь такими, каковы они есть, Миларепа трансмутировал их: они сделались дакини, энергиями жизни. Вся первая часть "Ста тысяч песен" описывает, как Миларепа овладел трансмутацией, как возрастала его способность открыться для мира как он есть, как он в конце концов победил всех демонов, о чем говорится в главе "Нападение богини Цермины". В этой главе рассказывается, как тысячи демонов собрались вместе, чтобы устрашить Миларепу и напасть на него, когда он будет медитировать; но вот Миларепа проповедует им; он открыт и доброжелателен, он охотно предлагает им все свое существо; и они подчинены. В одном месте пять демониц поют ему песню после того, как они поняли, что не могут испугать Миларепу:
Если мысль о демонах
Никогда не возникнет в твоем уме,
Тебе не надо бояться сонмов демонов вокруг.
Важнее всего укротить собственный ум...
На крутом пути страха а надежды
Они укрылись в засаде...
И позднее сам Миларепа говорил:
Пока речь идет о высочайшем, об истинной природе бытия, нет ни будд, ни демонов. Тот, кто освободился от страха и надежды, от зла и добродетели, поймет несубстанциональную беспочвенную природу заблуждения. Тогда сансара представится самой махамудрой...
Остальная часть "Ста тысяч песен" повествует о развитии Миларепы как учителя, о его взаимоотношениях с учениками. К концу жизни он полностью усовершенствовал процесс трансмутации и довел этот процесс до такой точки, где его самого можно было бы назвать видьядхара, т.е. "владеющим безумной мудростью". Ветры надежды и страха более не могли поколебать его. Боги и богини, демоны, страсти и их внешние проекции были полностью подчинены и преображены. Теперь его жизнь стала непрерывной пляской с дакини.
Наконец, Миларепа достиг ступени "дохлого пса"; это было его высочайшим достижением. Люди могли топтать его, пользоваться им как дорогой, как землей, а он всегда находился здесь. Он превзошел свое собственное индивидуальное существование, так что, как читаем в его последних поучениях, осталось только чувство универсального Миларепы, пример просветления.