Более того, он оставался в семье еще в течение многих лет, когда уже стал священником, пока не решил получить высшее богословское образование и не защитил диплом "с похвалой и одобрением", что давало ему возможность занять хорошее место.
Наконец, с 1818 года он был назначен каноником почтенной конгрегации Пресвятой Троицы, членами которой были шесть священников-богословов и в ведении которой находилась церковь Тела Господня. Основной целью этой конгрегации было придать надлежащий блеск гражданским религиозным церемониям, в которых принимали участие наиболее высокопоставленные представители светских властей.
Став каноником, Коттоленго поселился в центре города, в Доме каноников, гдезанимал просторную и удобную комнату на последнем этаже.
Рассказывая в письме к матери о своей новой жизни и новых обязанностях, он пишет: "Моя дорогая мама! Не беспокойтесь.чтоуменямного хлопот. Мои обязанности занимают у меня шесть часов в день, которые приходятся на самое удобное время: три часа утром и три часа после обеда. Так что будьте спокойны, я живу, как дома".
Часто он говорит о себе самом с иронией: "Здоровье мое превосходно. У меня отличный аппетит, я сладко сплю и упитан, как монах...".
В другом письме он пишет: "Благодарение Богу, теперь я могу исполнить ваши пожелания: лицо мое округло, как полная луна, и кланяться вам, дорогая мама, честь имеет ваш почтительнейший, преданнейший и всячески обязанный вам сын - каноник и богослов Коттоленго".
Еще в 1825 году, в возрасте 39 лет, он пишет: "Благодаря помощи Божьей и покровительству блаженной Девы Марии, я дороден, как провинциальный монах".
Однако за шутками и юмором, которые всегда будут ему свойственны, скрывается состояние душевной неустроенности. Душа этого образованного, рафинированного, окруженного всеобщим уважением священника охвачена внутренней тревогой, и он не может найти выход из психологического тупика. В его отношении к домашним появляется отчужденность и нарастающее раздражение в ответ на их просьбы. Кроме того, ему как священнику, занимающемуся делами милосердия, часто приходится сталкиваться с бедняками: "Какой смысл носить серебряные застежки или алое облачение в этом мире?".
Он угнетен. На вопрос о том, что с ним творится, он резко отвечает: "Я пьян с утра до вечера. Сам не знаю, что со мной".
Бесплодно проходят месяцы. Кто-то дает ему почитать жизнеописание св. Винцента де Поль: "Почитайте, господин каноник: когда мы соберемся за столом, вы сможете что-нибудь рассказать, а то сейчас вы и рта не раскроете".
Психологически и духовно он чувствует сильное влечение последовать примеру этого святого, чей образ исполнен милосердия, но ему не хватает сил. До тех пор, пока Бог в один день не преобразил его жизнь. Это случилось в воскресенье утром, 2 сентября 1827 года. В Турине с приехавшего из Милана дилижанса сошла французская семья. Она состояла из женщины на сносях, больной лихорадкой, и ее мужа, поддерживавшего ее и в то же время старавшегося усмотреть за пятью испуганными детьми. Кто-то из прохожих объяснил им, как пройти к главной городской больнице. Подобно траурной процессии, они направляются к ней, но в больнице принять их отказываются. Нужно идти в родильный дом. Семья вновь пускается в крестный путь. Но и в роддоме принять женщину отказываются из-за правил внутреннего распорядка: роддом не может принимать больных лихорадкой женщин, страдающих, быть может, и другими болезнями.
В конце концов несчастная семья находит пристанище в конюшне одной харчевни - полуподвале, превращенном в ночлежку. Во второй половине дня состояние больной ухудшается, и посылают за священником.
Так каноник Коттоленго становится свидетелем ее смерти, тогда как врач, помогающий бедным, пытается спасти хотя бы бедную девочку. Она прожила всего несколько минут, которых священнику едва хватило, чтобы её окрестить.
Грязная солома залита кровью, дети кричат, мужчина проклинает судьбу и этот незнакомый город.
На сердце у отца Коттоленго камень.
Другие каноники уже ждут его к ужину. Он идет по улицам, охваченный жестокой скорбью. По дороге он заходит в церковь и преклоняет колена перед Святыми Дарами: "Боже мой, почему? Почему Ты пожелал, чтобы я стал этому свидетелем?
Чего Ты от меня хочешь? Надо что-то делать!".
И вот он поднимается, зажигает все свечи на алтаре Девы Марии и приказывает ризничему звонить в колокола. Над вечерним городом разносится неурочный звон. Окна открываются, люди спрашивают друг друга, что случилось. Кое-кто отправляется в церковь. В церкви каноник встречает их облаченный в стихарь и епитрахиль и торжественно читает с ними литанию Деве Марии.
Кончив литанию и не говоря ни слова в объяснение, он отпускает всех со словами: "Благодать дарована! Благодать дарована! Да будет благословенна Пресвятая Дева Мария!".
В этот миг родился новый человек. Жить ему остается пятнадцать лет, и эти годы будут насыщены как целая жизнь и даже больше.
Сначала он снимает в центре города пару комнат: в течение четырех лет он примет там более двухсот больных, которые не могут рассчитывать ни на какую другую медицинскую помощь. Все финансовые и организационные возможности отца Коттоленго находятся в распоряжение этих бедняков, которым, по его убеждению, должно быть предоставлено не только необходимое, но и излишнее.
До сих пор сохранилась его аккуратная отчетность: если на жилье уходит 1820 лир (а ежедневный заработок женщины в то время составлял 50 чентезимо), то на питание тратится 4183 лиры; 262 лиры уходят на покупку табака и шоколада: эта статья расхода упоминается целых 45 раз. Записи о расходах на вино показывают, что каждому больному подавалась квинта красного пьемонтского вина два раза в день - в полдень и вечером.
Это частности, и они могли бы показаться ничего не значащими, но в них выражается тот дух, которым проникнуто новое дело.
Великое достоинство отца Коттоленго - быть может, самое большое чудо, им совершенное, - состоит в том, что он умеет привлечь к себе и увлечь своим делом десятки сотрудников и добровольных помощников.
Он не отказался от своего прежнего статуса. Но теперь, когда он в парадном облачении стоит вместе с другими канониками на ступенях церкви, ожидая прибытия властей, почуяв аппетитный запах только что сваренных груш,доносящийся от соседнего лотка, он не колеблясь выходит из рядов духовенства, чтобы купить большой кулек, и весь сияет при мысли, что его бедняки смогут поесть этих теплых ароматных груш.
Через четыре года городские власти заставляют его закрыть его маленькую больницу, потому что поползли слухи о том, что это рассадник инфекций. Через несколько месяцев он вновь откроет больницу на окраинах города. Тем временем он устраивает в пустых комнатах бывшей больницы что-то вроде детского сада, первого в Италии, где воспитывает около десяти детей.
Итак, он вновь открывает больницу в переоборудованном деревенском доме, а потом начинает пристраивать к нему одну постройку за другой, пока не образуется что-то вроде небольшого поселка. Разношерстные пристройки получают одна за другой знаменательные названия: дом веры, дом надежды, дом любви.
А все здание получает название Малого Дома Божественного Провидения.
- Через полтора года со времени основания в Малом Доме уже 150 коек для больных, ясли, рассчитанные на сотню детей, есть дом для брошенных девочек.
Отцу Коттоленго добровольно помогают около пятидесяти женщин и девушек. Всего в нем живет почти 300 человек.
Отличительная черта Малого Дома - это то, что он организован по семейному принципу.
Когда Коттоленго встречает человека, который в чем-либо нуждается, он принимает его и старается сделать так, чтобы тот почувствовал себя как бы в своей семье. Так рождается "семья" глухонемых, "семья" подростков с врожденными дефектами, "семья" инвалидов, умственно отсталых, расслабленных старческими немощами, эпилептиков...
Необходимо понять, что значит слово "семья". Каждая семья состоит из нескольких десятков человек:жизнь тех, кто ухаживает за больными, престарелыми и детьми, не отличается от их жизни; добровольцы - мужчины и женщины, многие из которых впоследствии объединятся в конгрегацию и примут монашество, - живут вместе со своими подопечными, едят один хлеб с ними, исполняют те же обязанности и обладают теми же правами. Мужчины и женщины, дети и престарелые, монахи и миряне, смиренно живут одной жизнью, как то обычно бывает в семье. И это не пассивный уход за пациентами, но активная помощь каждому, которая позволила бы ему либо обрести утраченное здоровье, либо вернуться к работе, либо восстановить отношения с себе подобными.
У каждого свое дело: кто работает, кто молится, кто обслуживает обитателей Малого Дома, кто их обучает, кто занимается административными делами... Здоровые, увечные и больные живут вместе и восполняют друг друга.
Мало-помалу при Малом Доме Божественного Провидения, превратившемся чуть ли не в маленький город, будет все необходимое: булочная, мясная лавка, столярная мастерская... Даже на жизнь тех, кто всецело посвятил себя Господу, пребывание в Малом Доме накладывает свой отпечаток: так отец Коттоленго становится основателем различных семей монахов и монахинь, у каждой из которых свой устав и свой стиль жизни, приспособленный к условиям дела, которому они посвятили жизнь.
Впоследствии отец Коттоленго основал даже свою семинарию, чтобы готовить священников себе по сердцу. И все это он делает, не имея каких-либо сбережений, но собирая дары Провидения, и помощь поступает из самых разных источников.
Один из его братьев говорит ему: "Всякий раз, приезжая к тебе, я вижу какую-нибудь новую постройку. До каких размеров ты хочешь довести строительство? Откуда у тебя столько денег? Как ты предполагаешь покрыть расходы?". Отец Коттоленго отвечает ему: "Не беспокойся. Мы с тобой дети и не понимаем путей Провидения. Предадимся Его воле". Тем, кто спрашивает у него, что он намерен сделать, например, собирается ли он устроить настоящую больницу, он отвечает: "Я не вопрошаю Провидение, но предпочитаю следовать Ему. Чтобы я построил больницу? У меня и мыслей таких нет! Однако это могло бы быть угодно Божественному Провидению... Как знать, чего пожелает Божественное Провидение? Я ни на что не годен, и даже не представляю себе, что делаю. Однако Божественному Провидению, несомненно, ведомо, что Ему угодно. Мне остается только повиноваться Ему. Вперед же во имя Господне".