Мы попытались почти графически показать этим чередованием "если" и "может быть" прогрессирующую болезнь души. Все внутреннее здание рушилось, часть за частью, и Луиза дошла до того, что начала сомневаться даже в бессмертии своей души и в существовании Бога.
Подавленная своими несчастьями, она все больше уходила в себя и в конце концов окутала себя "непроницаемым и отчаянным атеизмом", как писал Ж. Кальве.
Но поскольку у нее было великолепное христианское воспитание и напряженная внутренняя жизнь, некоторые ее биографы считают, что речь шла об очищении, по воле Божией, того, что мистики называют "темной ночью": в таком случае все это уже было частью трудного пути к святости.
Однако мне кажется более вероятной другая гипотеза,более соответствующая ее миссии.
Духовный путь Луизы не был четко определен, в нем нельзя было предвидеть никаких этапов: она, скорее, находилась в поисках пути, не существовавшего еще в тогдашней церкви,- пути, способного дать равновесие, зрелость и святость даже истерзанной душе и неврастенической личности.
Она стала пытаться, если можно так сказать, лечить невроз милосердием. Мы постараемся пояснить, что имеется в виду.
Итак, прежде всего, с христианской точки зрения, выход из пропасти всегда начинается с милости, которую никогда нельзя заслужить, но которую можно и должно просить.
О том, чтобы получить эту "первоначальную милость", человек может только молиться, только взывать к Богу и даже "ломиться" в небесные двери: и этот путь открыт для всех. И тем скорее возможно дарование этой милости, чем более безвыходным кажется положение.
Усердно молящийся неврастеник не начинает выздоравливать, но он упорно, хотя и с трудом, удерживает открытыми двери своего ума и сердца.
Был день Пятидесятницы 1623 года, и Луизе казалось, что она достигла самого пика своего критического состояния, но она продолжала неустанно молиться - и Святой Дух просветил ее сердце.
Она интуитивно поняла самое главное: все ее тревоги и внутренние потрясения могли иметь орпеделенный смысл и цель в промысле Божием; она не должна принимать никаких насильственных, сумбурных и опрометчивых решений, ей будет дан наставник и несовместимые аспекты ее "призвания" будут приведены к гармонии.
Последнее представляет особый интерес. Вот что пишет сама Луиза о своем "просветлении": "Я поняла, что это должно было происходить в месте, где надо было помочь ближнему, но я не могла понять, как это могло происходить, поскольку надо было куда-то ехать и откуда-то возвращаться..."
Нам эти формулировки не совсем ясны, так же, как они были тогда непонятны и самой Луизе.
"Дать три обета" в тогдашней Церкви для женщины означало только одно: уйти в монастырский затвор. Но как это можно было совмещать с таким "местом помощи ближнему, куда надо ехать и откуда надо возвращаться"? Этого нельзя было представить себе в ту эпоху, когда на улице невозможно было встретить женщину, следующую без сопровождения.
Во всяком случае, мир в душе Луизы де Марийак начал утверждаться так - в той самой запутанной ситуации, где переплелись неудовлетворенность призванием, настойчивый призыв к Богу, Которого она безгранично любила, несмотря на неврастению, внутренний свет и вера в то, что, если Богу угодно, он может даровать ей избавление.
Она даже не представляла всю значимость того, что Бог может воспользоваться болезнью (и больной), чтобы вылечить всю Церковь. Первым знаком, свидетельствующим, что этот свет проистекал от Бога, было то, что Луиза начала с тихой радостью участвовать в событиях обыденной жизни.
Болезнь мужа не прекращалась уже около двух лет и продлится еще два года. Она ухаживала за ним с такой нежностью - возможно, это было настоящее празднование их свадьбы,- чтобы помочь ему достойно встретить христианскую кончину.
Послушаем ее собственный рассказ, чтобы убедиться, что Бог никогда не позволяет человеку пренебрегать его конкретным жизненным призванием.
"Коль скоро вы хотите узнать о милостях, которые Господь Бог наш оказал моему покойному мужу, то, поскольку невозможно будет поведать обо всех, скажу лишь, что в течение долгого времени, по милости Божией, у него не было никакого влечения к тому, что могло бы привести к смертному греху, и он имел огромное желание жить благочестиво. За шесть недель до смерти у него начался жар, поставивший под угрозу его духовное состояние, но Бог, выказав свою власть над природой, принес ему успокоение, и в благодарность за эту милость он принял решение служить Богу всю жизнь. Он почти не спал ночами, но проявлял столько терпения, что совсем не беспокоил находившихся рядом с ним людей.
Я думаю, что Бог намеренно сделал его смерть мучительной, потому что все его тело страдало и он полностью потерял кровь, а дух его был почти всецело занят созерцанием своего страдания. Семь раз у него шла горлом кровь, а через неделю он скоропостижно скончался. Я одна была рядом, поддерживая его в столь важное для него время, а муж мой проявил такое благочестие, что до самого последнего его вздоха было видно, что дух его слит с Богом. Он смог сказать мне лишь одно: "Молите Бога, я больше не могу". Эти слова навсегда запечатлелись в моем сердце. Я прошу вас помнить о нем, когда будете читать вечернюю молитву, которую он ежедневно повторял и перед которой особенно благоговел".
В числе обещаний, данных ей Богом, было обещание послать ей наставника.
Та встреча, о которой мы говорили в самом начале и которая определила всю дальнейшую судьбу Луизы, произошла в 1626 году. Луизе тогда было тридцать пять лет, а Викентию де Паоли - сорок пять.
Вначале они совершенно не понравились друг другу.
Викентий, крестьянин по происхождению, на вид грубый и бесчувственный, был в поре зрелости, в то время его обуяла страсть к милосердию, он был охвачен жаждой деятельности.
Луиза, аристократка, была женщиной рафинированной и чувствительной, легко ранимой, вдовой, пытавшейся в то время определить свое новое место в жизни, она была погружена в свои внутренние проблемы.
Он не хотел запутаться в сети женских уверток, а она боялась попасть в слишком грубые и проворные руки.
Однако - хотя они еще не знали об этом - их объединяло то, что у них было одно сердце, исполненное единой любовью к Господу Иисусу.
Пройдет всего несколько лет, и Викентий напишет ей в одном из своих многочисленных писем: "Я хочу, чтобы Вы были одним из самых совершенных образов, созданных по подобию Бога,.. а я чтобы, благодаря Его любви, стал одним сердцем с Вами".
И далее: "Один только Бог знает, что значу для Вас я и что такое Вы для меня". И еще: "Мое сердце больше не принадлежит мне, оно Ваше в сердце Господа Нашего".
Мы могли бы найти в переписке этих людей тысячи примеров истинной человеческой нежности.
Что же произошло в результате встречи этих двух душ?
Поначалу Викентий лишь избавил ее от страха и самобичевания: страха перед самой собою, боязни за судьбу сына, страха перед будущим, даже перед Богом, а кроме того, позаботился о том, чтобы наполнить ее жизнь обязанностями, практическими делами, ответственностью - всем, что могло бы заглушить в ней чувство неудовлетворенности и вины.
А если говорить не о том, от чего он ее избавил, а о том, что он принес в ее жизнь, то прежде всего Викентий дал ей почувствовать Божью "благодать".
Чтобы лучше понять это, опередим немного события и перенесемся в 1660 год: умерла Луиза, через несколько месяцев умрет и Викентий.
Викентий так воскрешал в памяти образ Луизы пред "Дочерьми милосердия" - их "дочерьми": "Она вознеслась к Богу... Мадемуазель Ле Гра имела дар благословлять Бога во всем... эта душа всегда оставалась чистой: в молодости, в браке, во вдовстве... У вашей матери была прочная основа внутренней жизни, которая управляла ее умом таким образом, что все ее помыслы устремлялись лишь к тому, что было угодно Богу, а ее воля была целиком подчинена любви к нему".
Так вспоминал о ней восьмидесятилетний Викентий: "Она была во всем чистой душой". А в самом начале их знакомства он трудился именно над тем, чтобы эта чистота засияла, чтобы с нее спали матовый налет и тень, брошенная ее больной психикой.
Он просил ее стараться подавлять свои "злые умыслы", научиться "святому безразличию", сделаться "совершенно простой и кроткой".
Он советовал ей: "Будьте радостны, мадемуазель, в стремлении желать того же, чего желает Бог. И поскольку Он любит, чтобы мы всегда пребывали в состоянии святой радости Его любви, сохраним эту радость и будем неразрывно связаны с ней..."
Или: "Живите спокойно и просто. Будьте всегда радостны".
Есть глагол, характерный для языка Викентия и ставший характерным также и для Луизы (на нем они построят свой педагогический метод): это глагол "почитать": жизнь дана, чтобы почитать все то, что Он открыл нам.
Следовательно, надо почитать Святую Троицу, Воплощение Сына Божьего, все вместе и каждое в отдельности таинства его жизни, Евхаристию, Святую Деву.
Когда Луиза волновалась по поводу принятия какого-либо важного для нее решения, Викентий спорил с ней, напоминая о тридцати годах тяжелой жизни Христа: "Чтите всегда жизнь Сына Божьего, которая кажется скрытной и бедной внешними событиями. Здесь должна быть ваша точка опоры. Этого Он ждет от вас - и сейчас, и во все времена. Если Бог не дает вам знать, что он хочет от вас чего-то иного, не думайте об этом и не занимайте свой ум ничем иным".
Слова удивительные, ведь сказал их человек, которого можно назвать вулканом инициативы, но Викентий знал, что человеческий разум легко сползает к "морализму" (а тем самым - к страху), когда убеждается, что Бога можно встретить (почтить Его!) лишь при определенных обстоятельствах или же в результате успешного завершения какого-либо действия.