Казаки несли в степи полицейские и жандармские функции. П.М. Зейнов с возмущением писал: «Всякий честный человек, видевший лично нагаечный способ взимания пошлин казаками с киргиз… не может не возмутиться этим до глубины души» [63, с.4].
Таблица 8 - Взимание ремонтной пошлины с казахов в 1823-1836 гг.
| Год | НАТУРОЮ: | ДЕНЬГАМИ: | |||||||
| Лошадей | Волов | Баранов | За лошадей | За баранов и рогатый скот | ВСЕГО | ||||
| Рубли | Коп. | Рубли | Коп. | Рубли | Коп. | ||||
| 1823 1824 1825 1826 1827 1828 1829 1830 1831 1832 1833 1834 1835 1836 | 400 442 670 591 580 592 554 587 599 274 191 326 265 292 | 54 43 39 96 91 118 157 185 186 144 119 166 89 34 | 1791 1172 1423 1816 1864 2015 1582 1362 1362 896 606 866 766 734 | 13855 6801 6049 7688 8471 11197 6692 7514 8620 14063 8371 11728 14331 17745 | 29 7½ 50½ 52½ 73½ 75 87½ 38 76 20 12 37 20 12 | 5479 5624 6484 7158 6761 7838 7359 9893 10389 9127 14791 9585 12035 14798 | 33½ 32 91 10 10 50 70 42 17 61 96 50 95 26 | 19334 12425 12534 14841 15247 19031 14052 17407 19009 23190 23763 21313 26367 32543 | 62½ 31½ 41½ 62½ 82½ 25 57½ 80 9 81 9 87 15 39 |
Сбор ремонтной пошлины в 1871 году он составил 12721 руб., в 1872 г. - 11806 руб., в 1873 г. - 18411 руб., в 1874 г. - 9441 руб., 1875 г. - 11220 руб., в 1876 г. - 8255 руб., в 1877 г. - 6343 руб., в 1878 г. - 5735 руб., и в 1879 г. - 5761 руб. В 1880 году, по ходатайству тогдашнего Генерал-губернатора Западной Сибири и Войскового Атамана Сибирского казачьего войска Генерал-адъютанта Казнакова, ремонтная пошлина, Высочайше утвержденным положением Военного Совета была совершенно отменена и заменена обыкновенной арендной платой за пользование войсковыми землями, взимаемою безразлично со всех арендаторов, как киргиз, так и не киргиз, мещан, купцов, казаков, крестьян и всякого рода разночинцев [33, с.79].
Выдача в наем лошадей казахами летом, зимой, но чаще конечно, под зиму, нежели дать под лето. «Нанимают их, кроме торговцев и казаки, хоть чем дальше, тем с большим трудом. В случаях джута … киргизы о плате за отданную под жир (так называется в степи отдача в наем) лошадь вовсе не хлопочет, была бы только отдана назад скотина, но вот этого-то последнего казаком не выполняется, а если и возвратится владельцу его лошадь, на которой станичник заработал в год куда более того, что стоит сама скотина, то в таком жалком, совсем негодном виде. На такое невыполнение контракта киргиз не обратит внимания разве только при тамырстве, - в противном случае жалуется, конечно, проигрывает, и перестает доверять казаку» [39, с.30].
«Изучив характер киргиза, казак пользуется им как своим слугою; тамырясь только с богатыми, никогда не прочь, насколько можно, обобрать и менее достаточных, употребляя при этом те же самые уловки, какие употребляет и киргиз, с той разве разницею, что впросак никогда не попадает, что зачастую случается с киргизом, а попавшись всегда выпутается, чего, напротив, с киргизом не бывает, в какой бы ни было тяжбе с кочевником, отдавшись тому же суду биев, казак всегда останется в выигрыше, и киргиз никогда не аппелирует выше, а если только случится получить с казака по окончания решения какое-нибудь вздорное удовлетворение, то в аул возвращается просто победителем. Признавая над собой безусловное превосходство казака, киргиз чрезвычайно доволен тем, что последний не уклоняется от суда биев и вообще, разумеется не без цельно, подчиняется все народным обычаям. Вследствие этого, сколько бы не терпел киргиз от казака проторей и убытков, он все-таки чтит его более нежели, например, солдата, который почему-то представляется степняку просто страшилищем. «Казак урус хороший человек, потому что он нас боится и мы его боимся; солдат человек не хороший, потому что бесправно все у нас отнимает». Если же сосчитать убытки, которые при проходе через степь солдат, понесли киргизы поставкою, например, кошем, юрты, скота и прочее, без всякого, зато вознаграждения. То разумеется все это – ничто в сравнении с тем, что потеряло кочевое население от находящихся с ним в постоянных отношениях казаков; а между тем выше приведенная фраза повторяется каждым киргизом. Приноровившись к понятиям кочевника, казак никогда у него аркана не украдет (воровство таких вещей не терпимо), но зато все, что можно, возьмет у него взаймы с тем, разумеется, чтобы никогда не отдать, и киргиз, в этих случаях никогда не позволит себе обременять начальство жалобою; он попытается сначала потамыриться с таким казаком, а встретив отпор, пожалуй, потащить его к бию, от чего смышленый казак, конечно, не отважится, иначе в знакомых волостях его бы не принимали бы потом радушно; ввиду этого последнего обстоятельства, отдать половину или треть из взятого взаймы для него не обидно, есть даже расчет, а киргиз между тем совершенно счастлив. В вещах более важных, как например, в угоне лошадей, в ходу конечно тот способ, который не замедлит применить к делу и киргиз в отношении к казаку, с той разницею, что последний украденную у него киргизом скотину почти всегда разыщет, а если она заколота, возьмет свое с аула, которому принадлежит вор, хотя бы последний в этом и не сознался, киргизу такая операция никогда не удается, и как не изощряется он в тонкостях обмана и воровства, казак все-таки берет в этом отношении вверх, вот почему все случаи, дающие ему, то есть казаку, повод вступать в какие-нибудь отношения с киргизом, первый считает лучшим и полезнейшим препровождением времени своей скучной степной жизни. Отправляясь в какую-нибудь служебную поездку по волостям налегке, казак возвращается с несколькими халатами, ситцами, парчою, мерлушками, деньгами, а иногда и с лошадьми дареными или подученными от киргизов, во время летних работ, что почти выходит одно на одно» [38, с.403-404].
Возможно, подобные ухищрения казаков по отношению к казахам и имели место в бытовых контактах. Однако не стоит умалять того, что между казахами и сибирскими казаками были действиетльно порой дружетсвенные отношения, настоящее «тамырство». Об этом свидетельствуют, например, воспоминания казахов Баян-Аульского округа. Так, Адилхан Коккулаков рассказывает: «В старое время каждый казах имел своего знакомого среди станичных казаков и крестьян. Бывало по нужде заедешь в Дуан (приказ), сразу остановишься у своего друга и через него приобретешь себе нужные вещи, а иногда он сам отдает свое». На лето они приезжали отдыхать в степь к своим друзьям-казахам [12, с.158].
С приходом в степь колониальной администрации появилась и бюрократия со всеми ее особенностями. Поручик Генерального штаба Герн фон В.К. во второй половине XIX века утверждает в своем труде «Характер и нравы казахов», что сибирские казаки «внесли вклад» в распространении среди казахов «кляузничества». Автор писал: «Если горожанин или казак умеет, хоть немного болтать по-казахски, то заявляет себя ходатаем по казахским делам, подстрекает казахов к писанию и подаче разных просьб и исков для того только, чтобы сорвать с просителей несколько рублей за написание прошения (арыз) и получить возможность ворствовать» [20, с.11]. «Пригородные и пристаничные казахи действительно отличаются кляузничеством и плутовскими проделками со своими же родовичами, приезжающими из глубины степи в город, на базар» [20, с.12].
Сибирские казаки имели постоянные экономические, хозяйственные контакты с казахами. Приспосабливаясь к местным природно-климатическим условиям, к традициям коренного населения заимствовали многие элементы материальной и духовной культуры.
В первые десятилетия колонизации Сибири и Казахстана одним из источников женского пополнения являлись покупка женщин у местных народов, в том числе и у казахов [2, с.98]. Покупались казахские дети для рабства, женщины для «женитьбы». 40-летняя «инородческая баба» стоила 12 руб., а девочка-казашка обменивалась на 2-х быков, 2 кирпичика чаю, красную кожу и четверик крупы [25, с.132]. Покупка женщин сочеталась с прямым насильственным захватом женщин и девочек. В 1891 году Н.М. Ядринцев писал «Сибирские казачьи команды нарочно отправляются в улусы или юрты калмыцкие и киргизские, чтобы, по словам актов, захватывать в полон калмыцких и киргизских баб, девок и ребят, и сибирская губернская канцелярия «взятую добычу людей отдавала им в раздел»» [72, с.169]. Таким образом, матерями некоторых казаков были казашки, что отразилось на их физиологическом облике.
К примеру, Ф. Усов писал: «встречаются между казаками потомки киргиз, калмыков и мордвы. Вообще, уклонения от русского типа к монголоидному нередки. Это объясняется тем, что на пограничных сибирских линиях долгое время было чрезвычайно мало русских женщин, и казаки женились на инородках» [64, с.68].
Проживая на протяжении всей жизни в степи, казаки приспосабливались к природным условиям, знали местность как коренные жители. Как писал Г.Н. Потанин: «От беспрестанного пребывания в степи, они хорошо ее знают, привыкли к ее однообразным возвышениям и владеют такой же способностью не заблудиться в ней, как и сам Киргиз, тогда как солдат в состоянии заблудится, отошедши полверсты от большой дороги. Наконец, они такие же наездники, как кочевые Киргизы, и, живя в постоянных сношениях с ними, хорошо знакомы с их обычаями и всеми военными хитростями» [50, с.22].
Повседневные хозяйственные заботы казака в степи всегда требовали поисков товарищей из местного населения. «В походе он наполовину остается промышленником, заботящимся об оставшемся на линии семействе; живя в степи, на каком-нибудь пикете, он завязывает сношения с окрестными Киргизами, торгует с ними на разную железную мелочь, выделывает овчины, шьет конские сбруи и проч.» [50, с.23].