Но самое интересное мы узнаем, когда А.С.Шушарин начинает рассматривать, как «всеподавляющая линейная форма» снимала экономические отношения, присущие капиталистической «градации». Раскритиковав К.Маркса и обвинив его в том, что тот в свое время применил неудачную абстракцию, рассуждая о пропорциональности производства и потребления, А.С.Шушарин безапелляционно заявил, что в линейной форме деньги перестали быть деньгами, а экономические отношения вообще «сняты». Вот его рассуждения на этот счет: «В отличие от универсальных и мономерных денег (движущихся на «общем рынке») деньги в линейной форме со всей неизбежностью во многом утрачивают свою универсальность, становятся, как и сами производственные связи, адресными, а следовательно, и локально-значащими, и в той же мере уже не совсем деньгами…система налогов не имеет почти никакого отношения к их классическому рыночному содержанию, вплоть до – с рыночной точки зрения совершенно аномальной – производственной индивидуализации («свободные остатки»). В частности, «налог с оборота» – это совершенно не «налог», а денежная форма выравнивания статусов коллективов» (Цит. изд. т.2. с.562-563). А.С.Шушарин, упрощая до примитивизма суть экономической системы в СССР, самоуверенно заявлял, что «в «реальном» производстве парадом командует не обмен, а соисполнение, а в знаковой сфере – не деньги, а статусы» (Цит. изд. т.2. с.564). Особенно это проявилось в 1991 году, когда «денежный навес» опустошил в стране все прилавки, появилось абсолютное доказательство того, что в СССР деньги перестали быть деньгами, а индивиды-статусы вынуждены были бежать на черный рынок к спекулянтам, чтобы приобрести необходимое для проживания. Однако, спохватившись, что он, видимо, перегнул палку, А.С.Шушарин начал свои выводы корректировать (цитирую): «Деньги, безусловно, выступают в более-менее классическом варианте в сфере потребления, жизнеобеспечения населения, т.е. на потребительском рынке, всегда относительно безадресном, с произвольным выбором. Если, повторюсь, есть хотя бы два сорта хлеба, уже есть и рынок. Именно в этой рыночной сфере обращения наличности (денег как «обратимых нарядов») инварианты Маркса или Фишера (если отвлечься от капитализационной формы формулы денежного равновесия у Фишера) сохраняются, находя самое общее выражение в бюджетном балансировании, кассовом плане. Но цены все равно и здесь имеют в основном уже не стоимостную (скажем мягче, уже не совсем рыночную) природу. Конечно, например, колхозный рынок, помимо прочего, выступает в качестве постоянного и своеобразного «барометра» неизбежных отклонений объемных структур от стоимостных в некоторой части продовольственной потребительской сферы. Но в основном такие отклонения от стоимостных структур проявляются в изменениях степени дефицитов и длины очередей. Экономические закономерности сняты, но отнюдь никем не могли быть «отменены». Поэтому при резких отклонениях цен от стоимостей возникают возможности махинаций, спекуляций, вылезает теневое производство – тогда у «границ терпения» (Я. Корнаи) происходят компенсирующие изменения в производстве. Хорошо также известны дотации и преференции, можно сказать, чисто социалистической (хотя и материально пока малопонятной) природы (дешевое продовольствие, жилье, транспорт и т.д., иногда и с «перегибами»), нестоимостный шлейф от которых тем не менее тянется во все без исключения ценовые структуры. В сравнении, например, с «развитыми» капстранами плата за жилье могла быть почти символической, а это неизбежно связано со всеми зарплатами и ценами» (Цит. изд. т.2. с.565). В общем, хотя, как считал А.С.Шушарин, экономические закономерности были сняты, однако ему все-таки пришлось писать и о колхозном рынке, и о дотациях, и о преференциях, и о ценах, и всевозможных махинациях, спекуляциях, теневом производстве и т.п. Словом, товарное производство и деньги, которые он выставил за дверь, все-таки вновь и вновь залезали в его социалистическую «градацию» через окно. И А.С.Шушарин под натиском фактов, вынужден был признать, что в «линейной форме» «…экономические структуры не исчезли, но уже сняты, подчинены статусным…» (Цит. изд. т.2. с.566). Он писал, что «…как ни странно, смысл линейной деформации экономических отношений приближенно выражен прекрасно известной из ортодоксальных (экзотерических) «политэкономий» метафорой хозрасчет» (Цит. изд. т.2. с.566). И далее следует фантастическое умозаключение: «…доминирующей основой этого расчета является уже не сфера антропонимики, трудонимики, топонимики, товаронимики (цены, деньги и пр.), хотя все они и не исчезли, а уже сфера технонимики (совершенно нелепо именуемой «натуральностью»)» (Цит. изд. т.2. с.567). Социалистический хозрасчет, оказывается, представляет собой синтез всех видов хозрасчета, которые существовали в первобытнообщинном строе, рабовладельческом обществе, при феодализме и капитализме одновременно. Вот это широта мышления, не то, что у твердолобых экономистов-догматиков!
Подводя итог, А.С.Шушарин с гордостью писал: «Итак, если мне удалось намекнуть читателю, что экономические отношения (т.е. общественные формы связей в виде обмена, денег, цен, товара, рабочей силы, «прибыли» и т.д.) в линейной форме не плохие, не хорошие, а просто «сняты», по Гегелю, или «включены», по Т. Парсонсу, в более высокую систему, то я вполне удовлетворен. Впрочем, во всем этом, повторюсь, экономисты могли бы прекрасно разобраться, если бы отказались (!) от примата экономического видения реальности. Но это-то для них почти немыслимо» (Цит. изд. т.2. с.573). В отношении этого заявления А.С.Шушарина можно сказать лишь одно, что «снятие» по Гегелю совершенно не равнозначно «включению» по Т.Парсону. А что касается его нравоучений в адрес экономической науки, то они, повторяю, весьма примитивны с точки зрения философии исторического материализма.
Последующие параграфы А.С.Шушариным посвящены описанию самых различных деформаций, которые органически присущи «линейной форме». И хотя «…в обществе прилагались огромные усилия по улучшению положения дел в технологических, экономических, территориальных, демографических и культурно-родовых срезах жизни», как заметил А.С.Шушарин,однако «…все эти усилия тем не менее не могут серьезно исправить положение дел, ибо вся суть в отживших линейных производственных отношениях, в собственности на ячеистые процессы производства, на технологии»» (Цит. изд. т.2. с.591). Короче, горбатого может исправить только могила. Но если все так деформировано и дефектно в социалистической «градации», то разве она стала очередным прорывом в восходящем, поступательном движении человечества? И А.С.Шушарин дает ответ на этот вопрос. Суть его проста: необходимо уничтожение самой «линейной формы». Вот что он писал на этот счет: «Как нельзя уничтожить рабовладельческие войны, не уничтожив самого рабовладения, как нельзя уничтожить феодальную «чересполосицу», замкнутость и т.д., не уничтожив феодализма; как нельзя уничтожить безработицу, погоню за наживой и т.д., не уничтожив капитализма; точно так же нельзя уничтожить линейные деформации, не уничтожив (снятием плановой формы обобществлением технологий) самóй линейной формы. В некотором роде дефект производства распространился в бесконечно разнообразных формах на все стороны жизни, что, впрочем, вполне «нормально», классично в отношении критического, но еще квазистабильного состояния любой отжившей исторической формы производства» (Цит. изд. т.2. с.593).
Завершает А.С.Шушарин одиннадцатую главу, посвященную социалистической «градации», рассуждениями о законе конца линейной формы, о котором уже выше шла речь, и., естественно, попыткой ответить на вопрос о том, как преодолеть отжившую линейную форму, или, как он выразился, споткнувшийся на НТР социализм.
Откровенно говоря, трудно понять, что он имеет в виду, говоря о неизбежном преодолении социализма. Возможно, что А.С.Шушарин и сам не понимает, что и каким образом должно произойти. Он писал: «…вопрос стоит не о ликвидации функциональных структур (статусных форм, планомерности, отраслевой, ведомственной, учрежденческой и т.д. организации, как в свое время пытались ликвидировать деньги, товар), а о сбросе их линейной формы, незримого всевластия «технологического феода», т.е. о восходящем снятии планомерности. Именно эта линейная форма исторически очень быстро все положительные свойства технологизированного, функционального производства превратила в противоположность его иррационализации, роста дефекта. В линейной экспансии на жизнь всевластие доминирующего механизма планомерности, порожденной собственностью на технологии, оказалось стеной на пути качественных перемен производства, а в итоге – развития личности. Энергию которых, так сказать, пока и прорвало в обратную сторону. Но есть здесь решающая историческая тонкость». (Цит. изд. т.2. с.605). С одной стороны, он утверждал, что речь идет не о ликвидации планомерности, а, с другой стороны, наоборот, писал о «восходящем снятии планомерности», понимая под этим всевластие «технологического феода», т.е. групповой собственности на технологии. Противоречие состоит в том, что он сохраняет нечто, одновременно его ликвидируя, а в том, что не ясно, как это нечто, т.е. планирование, связано с групповой собственностью на технологии. Еще более противоречивыми является его рассуждение о несовместимости творческого труда, НТР с планированием, которое, то ли должно исчезнуть, то ли должно сохраниться. Посудите сами (цитирую): «…производящий труд (вносящий дефект) был во все времена. Но именно с НТР он делает производство качественно динамичным, предметно (в том числе номенклатурно) многообразующим, постоянно технологически усложняющимся и изменяющимся, т.е. производящий труд из «возмущающего» фактора превращается в постоянно действующую, массивную «часть» производства, по отношению к которому планомерность, как господствующая форма движения, и становится абсолютно беспомощной, точнее, запрещающей сами перемены, антиновационной» (Цит. изд. т.2. с.607).