Когда Стивен Паркер приехал к Набокову в Монтрё, он привез полный список рассказов, чтобы выяснить, как писатель хотел бы перевести названия русских новелл на английский язык. Предполагалось издать два сборника – первый, состоящий из тринадцати рассказов (“A Russian Beauty”, т.е. «Русская красавица»), и второй, состоящий из двадцати рассказов (“Tyrants Destroyed”, т.е. «Истребление тиранов»). Вначале Набоков исключил семь рассказов: «Возвращение Чорба», «Порт», «Рождество», «Гроза», «Катастрофа», «Благость» и «Встреча». Писатель сказал, что это «довольно слабые» рассказы, особенно «Рождество». Но это было в 1971 г., а в 1972 г. Набоков решил исключить из двух сборников всего четыре рассказа: «Рождество», «Боги», «Благость» и «Встреча». Текстов двух ранних рассказов – «Месть» и «Удар крыла» – у Набокова не оказалось, но супруга писателя Вера Евсеевна позже сказала, что он не включил бы и эти рассказы в планируемые два сборника, поскольку считал их слабыми.
В конечном счете получилось четыре англоязычных сборника, Правда, один из них вышел еще в 1958 г. под названием «Набоковская дюжина» (“Nabokov’s Dozen”). Еще планировалось три сборника: «Русская красавица», «Истребление тиранов» и «Письмо в Россию». В письме от 21 января 1973 г. Набоков сообщал своему корреспонденту, что хочет иметь на английском языке четыре сборника по 13 рассказов: «…c’est tout: 13 x 4 = circa 50” (всего 15 х 4 = приблизительно 50) (5, с.64).
По ходу дела Набоков в разговорах признавался Паркеру, что хорошими он считает лишь рассказы «Уста к устам», «Василий Шишков» и “Signs and Symbols” («Знаки и символы»). Последний был написан в 1947 г. в США. В интервью (писатель, однако, не включил это интервью с Паркером в свой сборник «Твердые суждения») Набоков назвал еще три рассказа, которые он также считал лучшими. Это «Облако, озеро, башня», «Весна в Фиальте», а также написанный в 1951 г. в Америке рассказ “The Vane Sisters” («Сестры Вейн»). Эти новеллы, сказал Набоков, абсолютно точно выражают «мои намерения и показывают, на что способно мое искусство, а именно – его величайший романтический ореол» (5, с.68).
Далее писатель рассказал, что все короткие новеллы пишутся им точно так же, как и романы. «Последние занимают больше времени. вот и все. В среднем рассказ размером в десять страничек пишется две недели, а двухсотстраничный роман берет около года труда» (5, с.69). По словам Набокова, его художественные произведения не имеют дидактических элементов и вовсе не предназначены для того, чтобы развлекать читателя, причем некоторые его «сюжеты и миры скрепляются только благодаря магии» (5, с.69).
В статье «От третьего лица» Набоков отметил, что разгадывание загадки есть высший и основополагающий акт человеческой мысли» (1, с.496). Вот и его произведения переполнены аллюзиями, загадками, пародиями, скрытыми цитатами, шифрами , наконец, шутливыми перекличками с трудами корифеев литературы, а также словесной ворожбой и игрой слов. В этой же статье, в которой он сам пишет как бы рецензию на свою же книгу «Убедительное доказательство» (“Conclusive Evidence”, 1951), Набоков рассказывает, что Берлин в эпоху между двумя войнами оставлял «жутковатое впечатление» (1, с.501).
Именно это впечатление отразилось в рассказе «Облако, озеро, башня». Повествователь излагает историю «увеселительной поездки» (или иначе «увеспоездки»), которую на балу, устроенном в Берлине русскими эмигрантами, выиграл один из эмигрантов, «скромный, короткий холостяк, прекрасный работник», который попытался свой билет продать, но ему это не удалось. В экскурсии участвовало еще несколько персон, и все они были немцами, постоянными жителями Берлина. Дальнейшие события зашифрованы в самом начале при помощи стихов Тютчева, которые эмигрант «давно собирался перечесть» (3, с. 645).
Набоков в этом месте в скобках пишет: «Мы слизь. Реченная есть ложь», – и дивное о румяном восклицании» (3, c. 645).
Пародируемая цитата из стихотворения Тютчева “Silentium!” («Мысль изреченная есть ложь») характеризует спутников Василия Ивановича – милого, доброго человека с умными глазами. Спутники жестоко платят Василию Ивановичу за его желание остаться жить на постоялом дворе радом с чистым синим озером и старинной черной башней, высившейся на холме. Они платят ему издевательствами и побоями.
Герой-повествователь рассказа «Облако, озеро, башня» якобы сообщает об этом жутком случае своей возлюбленной, к которой он обращается несколько раз со словами «моя любовь», «любовь моя! послушная моя!» О Василии Ивановиче также сказано, что он восьмой год безвыходно любит женщину, чужую жену. Эта лирическая тема рассказа подчеркивается словами «… и дивное о румяном восклицании».
Но здесь уже надо хорошо знать поэзию Тютчева, чтобы идентифицировать «румяное восклицание». И автор рассказа «Облако, озеро, башня» в этом читателю отнюдь не помощник, поскольку предлагается скрытая цитата. Речь идет о стихотворении Тютчева «Вчера, в мечтах обвороженных…», где рассказывается о том, как луч денницы пробуждает молодую женщину:
Вот тихоструйно, тиховейно,
Как ветерком занесено,
Дымно-легко, мглисто-лелейно
Вдруг что-то порхнуло в окно <…>
Вдруг животрепетным сияньем
Коснувшись персей молодых,
Румяным, громким восклицаньем
Раскрыло шелк ресниц твоих!
Рассказ «Весна в Фиальте» исследователи творчества Набокова вообще считают одной из лучших его вещей. Герой-повествователь в самом начале сообщает читателю, что его встреча в Фиальте с Ниной была последняя, ибо он не в состоянии представить себе некую «потустороннюю организацию», которая согласилась бы устроить ему новую встречу с нею за гробом (3, с. 524).
Фабула рассказа «Весна в Фиальте» вполне незамысловата: герой неожиданно столкнулся в городке на берегу «Ривьера-ди-Леванто (куда он приехал на пару дней отдохнуть) с женщиной, то ли приятельство, то ли роман с которой у него продолжается уже пятнадцать лет, хотя встречаются они редко и вполне случайно. Дома у героя рассказа остались жена и двое детей, а Нина в Фиальту приехала со своим мужем Фердинандом. «Васенька», как называет его Нина[64], вспоминает о встречах с нею в России, когда ей было всего семнадцать лет, а затем в европейских столицах – Париже и Берлине. Уехав из Фиальты, герой в Милане развернул газету и узнал, что Нина погибла в автомобильной катастрофе, а Фердинанд и его приятель, «саламандры судьбы, василиски счастья, отделались местным и временным повреждением чешуи» (3, с. 539).
Однако изложенное выше – это лишь один аспект содержания рассказа; второй, так сказать, профессиональный элемент сюжета, относится к выяснению творческого писательского потенциала мужа Нины Фердинанда, «известного писателя, венгерца, пишущего по-французски» (3, с. 529). Зинаида Шаховская в своей книге «В поисках Набокова» (Paris, 1979) утверждала, что Фердинанд – это и есть сам Набоков, плюс один из его современников, имеющий много общего с Набоковым, но имени этого писателя она не назвала.
«В совершенстве изучив природу вымысла», Фердинанд кичился званием сочинителя, которое он ставил выше звания писателя (3, с. 529). «Поверхностный восторг», который повествователь себе сперва разрешал, читая его книги, сменился «легким отвращением»,ибо проза Фердинанда была похожа на «страшное драгоценное стекло, и кажется, что если разбить его, то одна лишь ударит в душу черная и совершенно пустая ночь» (3, с. 529).
О том, что Фердинанд в рассказе «Весна в Фиальте» имеет общие черты с Набоковым, подумали и другие исследователи. Биограф Набокова Эндрю Филд (с которым писатель подписал соглашение в 1968 г., но, получив рукопись биографии, порвал с ним отношения в 1973 г.) убежден в том, что писатель изобразил себя в образе Васеньки (Виктора в английском варианте рассказа), а другой биограф писателя Брайан Бойд находит подтверждения этой гипотезы.
Между тем можно предположить, что Набоков понимал в 1936 г., когда он собирался печатать рассказ «Весна в Фиальте» в журнале «Современные записки», что именно такая реакция последует, т.е. что рассказ назовут автобиографическим. Поэтому в рассказе находим образ второстепенного персонажа, которого можно ассоциировать с самим Набоковым. Это «прочного вывозного сорта англичанин в клетчатых шароварах», который посмотрел на Нину на улице в Фиальте, чем и привлек к ней внимание Васеньки.
На веранде «отдельного ресторана», где они с Ниной затем завтракали, был и этот англичанин. Он вдруг «решительно поднялся, встал на стул, оттуда шагнул на подоконник и, выпрямившись во весь свой громадный рост, снял с верхнего угла оконницы и ловко перевел в коробок ночную бабочку с бобровой спинкой» (3, с. 537). Словом, англичанин, как и Набоков, коллекционер бабочек.
Как известно, литературными врагами Владимира Сирина (Набокова) были ведущие критики русскоязычных эмигрантских изданий Георгий Адамович и Георгий Иванов. Ожесточенная литературная война с ними (а также с Зинаидой Гиппиус) отразилась и в творчестве Набокова. В рассказе «Уста к устам» карикатурно изображены Г. Адамович и Г. Иванов: один – в виде Евфратского, «журналиста с именем» и с дюжиной псевдонимов, а другой – в виде редактора некоего парижского журнала «Арион» Галатова. Оба они нагло обманывают «колоссально богатого» Илью Борисовича, писателя-графомана, «директора фирмы, занимавшейся устройством ванных помещений». Они обещают напечатать его бездарнейший графоманский, с позволения сказать, роман в журнале «Арион» в ответ на переведенную автором в Париж «некоторую сумму». Вместо романа в журнале появились три с половиной издевательских странички, озаглавленных «Пролог к роману».
Набоков послал свой рассказ «Уста к устам» в парижскую газету «Последние новости», которая чуть было его и не напечатала, но вовремя спохватилась. Сотрудники «Последних новостей» поняли, что в рассказе карикатурно изображены «главные лица» русского зарубежья, и набор рассказа был рассыпан. Рассказ Набокова «Уста к устам» увидел свет лишь через двадцать пять лет.