Набоков сам рассказывает о своем «audition colorée» (цветном слухе). Как-то в детстве он строил замок из разноцветных азбучных кубиков и вдруг сказал матери, что покрашены они неправильно. Оказалось, что он воспринимает «цвет букв» совершенно иначе. Впрочем, и с цветовым ощущением матери ощущение цвета букв Набокова не совпадало. «Азбучная радуга» у Набокова – ВЁЕПСКЗ (6, с. 28). Писатель подробно перечисляет свой цвет букв русского алфавита (латинский алфавит был писателем проанализирован с этой точки зрения в английском варианте книги «Другие берега» - «Speak, Memory»).
Рассмотрев синэстетические образы художественного мира Набокова, автор книги «Синэстезия: метаморфозы художественной образности» А.А.Забияко приходит к выводу о том, что «в поэтической системе писателя (на стыке метапсихологического и метапоэтического) синэстезия приобретает постмодернистский игровой характер» (3, с. 196).
Сьюзен Элизабет Суини (S.E.Sweeny) из Колледжа Святого Креста (США) в статье «Похищенные письма: По, Дойль, Набоков» (13) утверждает, что рассказ Эдгара По «Похищенное письмо» был «похищен» Артуром Конан Дойлем и Владимиром Набоковым. В рассказе Эдгара По речь идет о похищенном у особы королевской крови письме, которое может стать предметом шантажа, причем похититель известен – это министр Д. Префект парижской полиции мосье Г. приказывает перерыть всю квартиру министра, но найти письмо не удается. Тогда префект обращается к детективу Дюпену, который и находит письмо на самом видном месте, т.е. в ажурной картонной сумочке для визитных карточек, которая свисала с маленькой шишечки на самой середине каминной полки в кабинете министра.
После «Убийства на улице Морг» этот рассказ Эдгара По стал еще одной моделью для произведений детективного жанра. Поэтому не удивительно, что Конан Дойль использовал сюжет «Похищенного письма» в рассказе «Скандал в Богемии». Правда, английский писатель сочиняет пародийно сниженный текст по сравнению с рассказом своего американского предшественника. Если у По речь идет о некой французской королевской чете, то у Конан Дойля к Шерлоку Холмсу обращается король Богемии с просьбой изъять у его бывшей любовницы Ирэн Адлер фотографию, где они сняты вдвоем. Король собирается жениться на знатной даме и боится шантажа со стороны Ирэн Адлер.
Богемией официально называлась Чехия (без Моравии), которая с 1526 года входила в Габсбургскую империю, а королем Богемии титуловался австрийский император. Самостоятельного короля у Богемии не было, так что образ напуганного монарха Конан Дойлем намеренно снижен. Шерлоку Холмсу так и не удается получить подлинную фотографию, поскольку актриса Ирэн Адлер оказывается более смышленой и ловкой, чем он.
Впрочем, влияние творчества По и на других англоязычных писателей общеизвестно. Томас Стернз Элиот даже заметил, что никто из писателей не может быть уверен в том, что он избежал влияния Эдгара По в своем творчестве. Поскольку Владимир Набоков, начиная с романа «Истинная жизнь Себастьяна Найта» также становится англоязычным писателем, не удивительно, что в этом метафизическом детективном романе ощущается влияние Эдгара По.
Сам Набоков в интервью Олфину Тоффлеру в 1963 году рассказал, что между своими десятью и пятнадцатью годами в Санкт-Петербурге он читал по-английски в числе других сочинений произведения Эдгара По (7, с. 154). А в 1966 году, отвечая Альфреду Аппелю на вопрос «Кого из великих американских писателей вы цените больше всего?», сказал: «В молодости мне нравился По» (7, с. 179).
В романе «Истинная жизнь Себастьяна Найта» сводный брат героя, скрывшийся под инициалом В., ведет поиск спрятанных материалов (писем, черновиков, записных книжек и т.д.), чтобы создать биографию Себастьяна. Правда, в финале романа «маскарад подходит к концу», ибо выясняется, что В. и есть Себастьян. Словом, финал «открытый и двусмысленный» (1, с. 366). Однако при этом Набоков включает множество «похищенных писем» в свой роман (уничтоженные тексты, анонимные письма, фальшивую телеграмму и др.), что позволяет С.Суини сделать вывод о «значительной корреляции», т.е. соотношении рассказов Эдгара По, рассказа Артура Конан Дойля и романа Владимира Набокова «Истинная жизнь Себастьяна Найта» (13, с. 228).
Н.Анастатьсев, в свою очередь, считает этот роман Набокова «литературной игрой» и «пародией», попыткой «создать образ искусства как чего-то поэтически неуловимого, ускользающего от плоских определений» (1, с. 363).
Сэмюэль Шуман (Гринсборо, Северная Каролина, США) в статье «Прогнило что-то в государстве: «Гамлет» и «Под знаком незаконнорожденных» рассматривает второй написанный на английском языке роман Набокова . Название статьи американского исследователя говорящее – ведь в романе идет речь о вымышленной стране, в которой властвует диктатор Падук (по прозвищу Жаба) (12). Эдмунд Уилсон, которому Набоков посылал готовые главы романа, писал ему, что в сравнении с современностью (т.е. гитлеровской Германией и сталинской Россией) сюжет романа далек от реальности (см. об этом: 1, с. 271-273). И тем не менее современные исследователи в один голос утверждают, что «Под знаком незаконнорожденных» (1947) – одно из лучших произведений писателя.
Сравнение романа с трагедией Шекспира «Гамлет» обусловлено самим содержанием произведения Набокова, ибо в нем не только наличествует множество шекспировских аллюзий, но в самом начале сразу же говорится, что стража слегка походит на шекспировских мужланов, деревенщину (yokels), а в главе 7 прямо идет речь о Шекспире и его герое Гамлете в беседе Адама Круга с переводчиком Шекспира Эмбертом.
Множественность шекспировских аллюзий, целый ряд упоминаний о Шекспире и диалог о нем двух друзей объясняются аналогией между характерами принца датского и протагониста набоковского романа Адама Круга: оба они мыслители, оба против своей воли попадают в сети опаснейшей политической ситуации, оба имеют отношение к сумасшествию (Гамлета считают сумасшедшим, а Круг по воле автора романа теряет рассудок), наконец, оба они погибают.
Сэмюэль Шуман пишет и о некоторой разнице в характерах героев: «Круг отказывается бежать от деспотизма Падука, когда такое бегство еще возможно», а Гамлет возвращается в Данию, хотя оба они «бездействуют в ситуации, которая требует действия» (12, с. 205). Если Гамлет встречает кончину спокойно, с философским достоинством, осознавая границы человеческого волеизъявления, то Адам Круг, лишенный разума, не только весел в минуту своей смерти, но кричит Падуку – «Ты, ты...». Оба произведения - «Гамлет» и «Под знаком незаконнорожденных» - повествуют об интеллектуалах, попавших в ловушку порочных, «прогнивших» государств, с которыми у них нет внутренних сил бороться (12, с. 209).
Сын Набокова Дмитрий в одном из писем рассказал, что Оксфордское издание трудов Шекспира было любимым чтением его отца (12, с. 211)[81]. Так что не удивительно, что писатель (который и сам в свою бытность в Берлине переводил для тамошних русских газет «Руль», «Последние новости» и для альманахов «Грани» и «Родник» в числе других авторов и Шекспира) особенно придирчиво относился к переводчикам Шекспира и, в особенности, к Борису Пастернаку.
«Доктора Живаго» Набоков вообще считал «не вполне художественным произведением» (7, с. 93), «мелодраматичным и отвратительно написанным» (7, с. 172).
Известно, что «Доктор Живаго» потеснил «Лолиту» в американских списках бестселлеров за 1958 год. Видимо, поэтому в письме Глебу Струве от 14 июня 1959 года Набоков просто называет роман Пастернака плохим и провинциальным, а в одной из американских газет в январе того же года именует его «удручающим произведением» (7, с. 643). Поэтому не удивительно, что Набоков назвал и пастернаковский перевод «Гамлета» «вульгарным и неграмотным» (12, с. 212).
У Падука, персонажа романа «Под знаком незаконнорожденных», было школьное прозвище «Жаба», причем имя его – Падук – совпадает с шекспировским определением Клавдия (акт 3, сцена 4) – «paddock», т.е. опять-таки «жаба». Набоков сравнил монолог Гамлета из третьего акта с пастернаковским переводом. Оказалось, что в последнем нет не только определения «жаба», но из 16 строк этого монолога Пастернак перевел всего 8 строк. Таких примеров можно привести множество. Сэмюэль Шуман называет поэтому шекспировскую трагедию «Гамлет» в переводе Пастернака не только произведением великого английского писателя, но, несомненно, и пастернаковской пьесой (12, с. 202).
Сравнение трагедии «Гамлет» и романа «Под знаком незаконнорожденных», полагает Сэмюэль Шуман, «может одновременно помочь углубить наше понимание трудного и загадочного современного писателя и подтвердить непреходящее значение творений драматурга, жившего три с половиной столетия тому назад» (12, с. 198). Тут, видимо, следует напомнить и слова Набокова: «Каждый русский писатель чем-то обязан Гоголю, Пушкину и Шекспиру» (7, с. 290).
Герхард де Вриес (Дания) в статье «Раздувая огонь поэта: несколько замечаний о «Бледном огне» Набокова» (15) говорит, что это еще одна попытка писателя, как он сам сказал, избежать «тюрьмы времени посредством воображения». Ведь, по словам Набокова, «жизнь – только щель слабого света между двумя идеально черными вечностями» (6, с. 19). Написанный в 1962 году роман «Бледный огонь» (переведен на русский язык в 1983 году Верой Набоковой) является свидетельством приступов ностальгии у писателя, которые с годами становились все сильнее и сильнее. Зембла – это Советская Россия, а Джон Шейд, Чарльз Кинбот и агент земблянской контрразведки Градус образуют триумвират или триаду, помогающую набоковскому воображению вернуться в прошлое. Пишущие о «Бледном огне» критики постоянно спорят «о возможных отношениях между этими тремя людьми и о природе таких связей» (15, с. 240). Правда, Д.Бартон Джонсон выступает против утверждений, будто Шейд, Кинбот и Градус являются не вполне самостоятельными личностями в романе Набокова.