Как сами эти виды, так и их взаимосвязи и взаимопереходы - нельзя однозначно решить, какие из них могут быть названы "первозданно чистыми", "простыми" или "непосредственными", а какие "сложными" или опосредованными", - устанавливаются социальной детерминацией. Формирование этой взаимосвязи - это путь "определения субъекта", по выражению М.К.Мамардашвили, "определенная, физически прослеживаемая "история" участия человека в познаваемом мире"155.
Гуссерлевской интуиции предпослан "жизненный мир", внутри которого "определяется" субъект. Опыт "умо-зрения" или школа интуитивной зрячести зависят (вопреки феноменологической установке на "беспредпосылочное познание") от реальных форм, в каких осуществляется работа сознания, в том числе от форм социального бытия. И это вовсе не означает вульгарной ориентировки гносеологии на чистый "социологизм". Гносеологическое исследование генезиса и осуществления форм духовной деятельности не может не быть системным. Таким же должно быть понимание интуиции. Системный подход предполагает выделение основных, системообразующих детерминаций. Социологические характеристики субъекта познания могут играть роль таких детерминаций. Именно поэтому феноменологическая теория познания, начиная с определенного момента "начинает тяготеть к превращению в социологию познания, в учение о социальной обусловленности познания, о тех различных общественно значимых формах, в которых осуществляется деятельность сознания"156.
Таким образом, опыт феноменологической гносеологии, как и опыт классического трансцендентализма, свидетельствует, что реформирование традиционной гносеологии не может останавливаться на полпути. Новое осмысление объективности знания через включение в арсенал рациональности интуиции и других "нетрадиционных" характеристик влечет за собой дальнейший системный анализ взаимоопределений этих характеристик и, наконец, объединение гносеологических и социологических "концептуальных схем" в единую теорию познания.
Подобные же уроки можно извлечь из опыта современной философии и методологии науки, эволюционировавших от увлечений "парадигмами" рациональности, заимствованными у классической традиции, к анализу "неклассической" и "пост-неклассической" рациональности (в ходе этой эволюции также наблюдались интересные трансмутации: от анализа структуры научного знания - к исследованию его динамики, обогащение логико-семантических методов прагматикой, социолингвистикой, вторжение в философию науки методов и результатов истории науки, культурологии и истории культуры, социологии и социальной психологии; сейчас уже бывает трудно определить, где кончается собственно методологическое и начинается историко-научное или социологическое исследование процессов научного познания).
Современная наука вступила в "постнеклассический" этап развития своей рациональности157. Он характеризуется соотнесенностью знания не только со средствами познания, но и с ценностно-целевыми структурами деятельности. "Деятельностный подход" - не новость в теории познания. "В своем самом общем гносеологическом содержании деятельностный подход выступает как антитеза созерцательному подходу к познанию, принципам "зеркального отражения", а также концепциям эмпиризма, который рассматривает познание как усвоение данных опыта, непосредственно очевидных фактов и т.д., и рациональной интуиции как непосредственного восприятия самоочевидных интеллектуальных истин"158. Я бы смягчил эти определения; нельзя резко противопоставлять "деятельностный подход" классическому эмпиризму и классическому рационализму. Они также содержали в себе идею деятельности, хотя и в "свернутом" виде159. В этом смысле известный тезис Маркса о "созерцательности" всей классической философии является идеологическим преувеличением. Что же до "зеркального отражения", то такой идеи мы вообще не встретим у значительных философов. Классики эмпиризма (Локк, Гоббс, Кондильяк) не считали чувственные идеи "зеркальными" копиями вещей, их свойств и отношений, помещая между ощущениями (чувственными данными) и суждениями о мире вещей сложную структуру опыта; "усвоение" данных не могло бы реализоваться вне деятельности - практической и познавательной. Классический принцип ordo et connectio idearum idem est ac ordo et connectio rerum [порядок и связь идей совпадают с порядком и связью вещей] (Спиноза) был идеальным ориентиром познания (допускавшим как рационалистическую, так и эмпиристскую интерпретацию), но вовсе не утверждением тождества между реальностью и наличным знанием о ней.
Философы, помещавшие принцип деятельности в центр теории познания, раскрыли и расширили его содержание по сравнению со своими предшественниками и оппонентами. Это обогатило гносеологию, сообщило ей новые импульсы развития. Вместе с тем это требовало решительности и последовательности от реформаторов, которых им не всегда хватало. Дело в том, что деятельностный подход не может быть последовательно проведен, если структура деятельности рассматривается в отрыве от ее социальных, коллективных характеристик. А такие характеристики как ценности и цели субъекта познания по самой своей природе социальны. Поэтому, если современная ("постнеклассическая") наука включает в структуру своей рациональности эти характеристики, то она тем самым возвращается к духовным истокам европейской культуры, предшествующим ее вступлению на путь научно-техногенной цивилизации.
В определенные периоды истории идеал объективности знания казался несовместимым с учетом субъективных характеристик. Как уже было сказано, сильное влияние на формирование этого идеала оказали религиозные представления об испорченности человеческой природы, обуреваемой аффектами и сбиваемой с пути истины свободной и греховной волей. Природа человека рассматривалась не только как носитель lumen naturale, но и как то, что способно гасить естественный свет разума, и потому мыслители Нового времени мучительно искали гарантий, что этот свет не только не угаснет, но будет светить все ярче, прорывая тьму незнания. Потребовалось длительное и трудное эволюционирование всего мировоззренческого комплекса, самих духовных основ культуры, чтобы разрыв между объективностью и субъективностью мог быть хотя бы частично преодолен, чтобы философия вместе с наукой осознали взаимную обусловленность этих понятий.
Впрочем, после немецких классиков философия даже слишком часто декларировала эту взаимообусловленность. Реализация же деклараций часто сталкивалась с серьезными трудностями. Включение ценностей и целей в структуру рациональности вызывало сопротивление даже у наиболее смелых диалектиков, и это понятно, поскольку прочно укоренившиеся идеалы научности в глазах ученых обладали гораздо большей убедительностью, чем гипотезы спекулятивной гносеологии. Потребовались радикальные сдвиги в самом научном знании, в научной деятельности, чтобы необходимость ревизии и реформирования этих идеалов стала очевидной.
Собственно, все наиболее значительные достижения науки XIX и ХХ веков вели к этой очевидности. Однако решающие перемены в гносеологическом осмыслении научного познания произошли тогда, когда в сферу науки были включены такие объекты как исторически развивающиеся сложные системы, взаимосвязи и взаимопереходы между ними. К числу таких систем относятся не только биосфера, метагалактика и Земля как система геологических, биологических и техногенных процессов, но и природные (природно-социальные) комплексы, в которые включен человек (биотехнология, экология, информатика, социокультурная сфера и т.п.).
"Классическое естествознание, - пишет Ф.И.Гиренок, - отождествляет объективность и объектность, предполагая, что к объективности ведет лишь только объектный способ рассмотрения вещей. Преодоление иллюзий объектного мышления является принципиально важным для экологизации естествознания, которое вырабатывает иной принцип объективности, особенность которого можно выразить следующим образом: мир полностью определен, если его полнота сложилась с человеком, но независимо от мышления... Естествознание экологизируется не только потому, что оно исследует такой объект, как связи человека и природы, но и потому, что оно обращается к понятиям, в которых мы не можем помыслить природу, не помыслив одновременно и человека. Типичным примером может служить понятие "окружающая среда", или "ноосфера"160.
Но что значит мыслить о природе, мысля о человеке? Разумеется, речь не просто о "физическом присутствии" человека в "картинах мира" или естественнонаучных репрезентациях каких-либо фрагментов реальности. Дело в другом: в "призме" человеческих ценностей и целей, сквозь которую познающий субъект смотрит на "окружающую среду", на мир, в котором ему выпало жить161. Я хотел бы еще раз подчеркнуть, что "преодоление иллюзий объектного мышления", к которому ведет "экологизация естествознания", вовсе не означает какого-то преодоления классического естествознания, а напротив, есть раскрытие его изначальных метафизических предпосылок и оснований, которые, правда, часто оттеснялись за кулисы мета-научных рефлексий по причинам, выяснение которых вывело бы за рамки этой статьи.