Попробуем рассмотреть действия шаманов с точки зрения современных коммуникативных технологий.
На протяжении длительного периода из общей племенной среды выделяются личности, складывающиеся впоследствии в социальные группы, которым дано право от имени коллектива обращаться к высшим силам. Мы оставляем в стороне вопрос о возможности подлинного умения осуществлять подобные действия как несоответствующий теме нашей работы, и обращаем внимание на адаптацию действий шаманов к их культурной среде.
Первое, на что следует обратить внимание – это наличие потребности в магических заклинаниях. Изучение эволюции человеческого общества позволяет считать, что анимизм, тотемизм, фетишизм были естественными этапами его развития. Археология дает в данной области богатейший материал, достаточно хорошо изученный. Обращение к духам предков, природным стихиям, племенным тотемам было способом освоения и в определенной степени покорения окружающего мира. Иных форм взаимодействия с природной средой еще не существовало, но существующую форму – форму магических обрядов и заклинаний – нужно было заполнить.
Итак, существовала потребность в определенной категории людей, которая могла бы выступать посредником между человеческим сообществом и высшими силами. Кто выделялся в эту среду? Разумеется, в первую очередь те, кто способен был увлечь весь коллектив. Сегодня в таких случаях мы, как правило, употребляем термин «харизматичность». Если выделению вождей способствовали черты практического характера, зримые, осязаемые и доступные пониманию – сила, ловкость, мужество, смекалка, жизненный опыт, – то психологические составляющие человеческой личности из разряда той же харизматичности были человеку еще не ведомы. Иными словами, что-то выделяло шамана из общей среды, а что – непонятно. И это обстоятельство, безусловно, способствовало усилению значимости и исключительности шамана в глазах соплеменников.
В третьем разделе, подробно рассматривая психологию слэмеров, мы вернемся к вопросу о харизматичности, являющейся, на наш взгляд, одной из наиболее важных составляющих успеха любого действия, носящего публичный характер. Пока же обозначим этот момент как фактор выделения личности из общей среды.
Продолжим рассмотрение шаманов как обособленной социальной группы.
К богам нужно было не только уметь обращаться, но и уметь обращаться правильно. Ведь боги могли оказать помощь, а могли и отказать в ней. Здесь включаются аспекты того, что мы сейчас называем социальной психологией.
Допустим, магический обряд был удачным. Длительный ливень прекратился, охота принесла добычу, никто не пострадал. Казалось бы, цель достигнута, и шаман может почивать на лаврах. Однако имеет смысл предположить, что успех требовал закрепления. Шаман для усиления своего авторитета совершал действия, благодарящие богов, не умаляя и своей роли по принципу «Видите, как я старался». Параллельно могли следовать санкции в адрес сомневавшихся. Авторитет шамана рос.
Иная ситуация – обряд не принес желаемого результата. Здесь возможны два варианта – боги не расположены к людям или же шаман плохо к ним обратился. Разумеется, шаман не мог позволить усомниться в некачественности, непрофессионализме выполненной им работы – виноват кто-то другой, а не он сам. Поводов для «недовольства» богов всегда могло оказаться предостаточно, но важно было не только найти этот повод, а и убедить соплеменников в том, что именно этот повод – причина неудачи.
Разумеется, мы далеки от мысли утверждать, что в те времена уже начали закладываться основы практической психологии, однако роль влияния слова на сознание людей не могла остаться незамеченной. Кроме того, возник вопрос о технологиях воспроизведения. Нужно было не только знать «правильное» слово, но и уметь его «правильно» сказать. Обряды шаманов, использовавшие различную тотемистическую и прочую атрибутику, со временем стали носить театрализованный характер, [50, с. 382] а в некоторых случаях возможно было употребление шаманами и наркотических веществ. Все это усиливало эффект восприятия.
2.2. Пророчество в художественном слове
С развитием религии обозначилась еще одна важная составляющая публичного выступления. К правильному слову, правильно сказанному, добавился еще и правильный человек, его произносящий, праведник. А поскольку его образ жизни позволил очиститься от земной суеты, то к нему пришли подлинные знания, открывающие глаза на истинную суть вещей. Возникает образ пророка.
Тема и объем данной работы не позволяют и не требуют глубокого религиоведческого анализа феномена пророка. Нам интересен аспект взаимодействия пророческого слова с окружающей культурной средой.
Анализируя историческую ситуацию на Ближнем Востоке середины I тысячелетия до н. э., И. П. Вейнберг в книге «Рождение истории» говорит: «Утрате жречеством корпоративной замкнутости содействовали также его интенсивная внутренняя специализация и дифференциация, одним из проявлений последней было выделение пророков. В отличие от жреца, занимающего должность в силу своей принадлежности к жреческой корпорации, к жреческому агантическому образованию, человек становится пророком в результате божественного признания-избрания, харизмы, которая всегда индивидуальна и социально не лимитирована. «И было слово Йахве» к выходцу из жреческого рода Иеремии и к Амосу, который «среди пастухов», к другим индивидам разного происхождения и социального статуса».[5, с. 51].
Здесь мы вновь сталкиваемся с проявлением харизматичности, выделяющей индивида из общей среды.
Особенность пророка состоит в том, что, как правило, его слова обращены в будущее, порой очень отдаленное. Проверить осуществление – или неосуществление – пророчества смогут последующие поколения, возможно, еще не появившиеся на свет. Таким образом, слова пророка можно либо принимать на веру, либо сомневаться в их достоверности, но невозможно опровергнуть здесь и сейчас.
Однажды автору данной работы попался сборник (за давностью лет исходные данные, к сожалению, утрачены), в котором были представлены тексты стихов русских поэтов, по мнению редактора, имеющих пророческую основу, предсказывающих те или иные события. Открывался сборник классическим стихотворением М. Ю. Лермонтова:
Наступит год, России черный год,
Когда царей корона упадет…
Здесь мы сталкиваемся с таким аспектом, как толкование пророчества.
Насколько велика была вероятность того, что российское самодержавие рано или поздно рухнет? К моменту написания данного стихотворения Европа имела опыт Великой Французской революции, серии европейских революций 1830-1831 гг., а также декабристского восстания в самой России. Монархические режимы подвергались критике во многих странах, сдерживали развитие капиталистических отношений, а кое-где трещали по швам. Тем не менее, монархизм как система не был уничтожен, мало того – в отдельных странах окреп, проявив себя жесткой реакцией. Предпосылки к свержению монархических режимов существовали, развивались и периодически проявлялись в революционных выступлениях, однако их последствия заставляли всерьез усомниться в возможности достижения желаемого результата.
Сложно сказать, какими представлениями об исторической диалектике обладал Лермонтов. Работ Маркса еще не существовало, предположить исчезновение монархий как естественный ход развития человеческих сообществ было крайне сложно. Более того, даже на сегодняшний день монархические режимы продолжают существовать, другое дело, какую роль играют монархи в жизни своих стран. В стихотворении Лермонтова речь, по-видимому, шла пусть об отдаленном, но все же обозримом будущем – пророчества на тысячу лет вперед вряд ли кого-либо заинтересуют. И все же опыт Великой Французской революции не давал покоя прогрессивным европейским мыслителям, а общественные процессы показали не только недостатки монархии, но и ее слабые, уязвимые места, способные привести либо к ее свержению, либо к ее краху в ходе самой истории.
Возвращаясь к стихотворению Лермонтова, мы с точки зрения научного анализа видим как аргументы за, так и аргументы против. Есть только один аргумент, способный выступить в защиту правдивости лермонтовского пророчества – оно сбылось. Вопрос, могло ли это не произойти, не рассматривается, так как история не знает сослагательного наклонения.
Разумеется, сейчас, будучи вооруженными знаниями в области истории, социологии, политологии, других научных дисциплин, наконец, просто оглядываясь на прошлое с позиции знаний и опыта, мы можем сказать, что такой ход событий был естественным, предположимым, а, значит, в значительной мере ожидаемым. Лермонтов всего этого сказать не мог.
Мы оставляем открытым вопрос о наличии у Лермонтова пророческого дара как не поддающийся научному анализу, однако должны признать, что и у многих других поэтов, в том числе русских, нередко можно найти строки, предвещающие события, к нашему времени уже свершившиеся. Либо же мы видим в свершившихся событиях намеки на них в стихах авторов предшествующих эпох?
Возвращаемся к вопросу о толкованиях. В отличие от пророчеств религиозного, мистического, эзотерического характера пророчества поэтов носят художественную форму, являются творческим переосмыслением автором реальной действительности, следовательно, остаются и как правило воспринимаются читателем как художественное произведение. Поэт остается поэтом независимо от того, к какой области знаний применяется его творчество. Следовательно, и толкование поэтических пророчеств должно носить более иносказательный, образный, творческий характер. Здесь гораздо больше работы для искусствоведов, чем для футурологов.