Сухой шелест песка, просыпающегося сквозь пустое сито.
- Денгэм освежает!..
"Посмотрите на лилии, лилии, лилии..."
- Зубной эликсир Денгэм!
- Замолчите, замолчите, замолчите!.. - эта мольба, этот крик о помощи с
такой силой вырвался из груди Монтэга, что он сам не заметил, как вскочил на
ноги. Пассажиры шумного вагона испуганно отшатнулись от человека с безумным,
побагровевшим от крика лицом, с перекошенными, воспаленными губами, сжимавшего в
руках открытую книгу, все с опаской смотрели на него, все, кто минуту назад
мирно отбивал такт ногой под выкрики рупора: Денгэм, Денгэм, зубная паста,
Денгэм, Денгэм, зубной эликсир - раз два, раз два, раз два три, раз два, раз
два, раз два три, все, кто только что машинально бормотал себе под нос: "Паста,
паста. зубная паста, паста, паста, зубная паста..."
И. как бы в отместку, рупоры обрушили на Монтэга тонну музыки, составленной
из металлического лязга - из дребезжания и звона жести, меди, серебра, латуни. И
люди смирились, оглушенные до состояния полной покорности, они не убегали, ибо
бежать было некуда: огромный пневматический поезд мчался в глубоком туннеле под
землей.
- Лилии полевые...
- Денгэм!
- Лилии!.. Лилии!!
Люди с удивлением смотрели на него:
- Позовите кондуктора.
- Человек сошел с ума...
- Станция Нолл Вью!
Со свистом выпустив воздух, поезд остановился.
- Нолл Вью!- громко.
- Денгэм,- шепотом.
Губы Монтэга едва шевелились.
- Лилии...
Зашипев, дверь вагона открылась. Монтэг все еще стоял. Шумно вздохнув,
дверь стала закрываться.
И только тогда Монтэг рванулся вперед, растолкал пассажиров и, продолжая
беззвучно кричать, выскочил на платформу сквозь узкую щель закрывающейся двери.
Он бежал по белым плиткам туннеля, не обращая внимания на эскалаторы,- ему
хотелось чувствовать, как ДВИЖУТСЯ его ноги, руки, как сжимаются и разжимаются
легкие при каждом вдохе и выдохе и воздух обжигает горло. Вслед ему несся рев:
"Денгэм, Денгэм, Денгэм!!"
Зашипев, словно змея, поезд исчез в черной дыре туннеля.
- Кто там?
- Это я. Монтэг.
- Что вам угодно?
- Впустите меня.
- Я ничего не сделал.
- Я тут один. Понимаете? Один.
- Поклянитесь.
- Клянусь.
Дверь медленно отворилась, выглянул Фабер. При ярком свете дня он казался
очень старым, слабым, напуганным. Старик выглядел так, словно много лет не
выходил из дому. Его лицо и белые оштукатуренные стены комнаты, видневшиеся за
ним, были одного цвета. Белыми казались его губы, и кожа щек, и седые волосы, и
угасшие бледно-голубые глаза. Но вдруг взгляд его упал на книгу, которую Монтэг
держал под мышкой, и старик разом изменился, теперь он уже не казался ни таким
старым, ни слабым. Страх его понемногу проходил.
- Простите, приходится быть осторожным.- Глаза Фабера были прикованы к
книге.- Значит, это правда? Монтэг вошел. Дверь захлопнулась.
- Присядьте. - Фабер пятился, не сводя глаз с книги, словно боялся, что она
исчезнет, если он хоть на секунду оторвет от нее взгляд. За ним виднелась
открытая дверь в спальню и там - стол, загроможденный частями каких-то
механизмов и рабочим инструментом. Монтэг увидел все это лишь мельком, ибо
Фабер, заметив, куда он смотрит, быстро обернулся и захлопнул дверь. Он стоял,
сжимая дрожащей рукой дверную ручку. Затем перевел нерешительный взгляд на
Монтэга.
Теперь Монтэг сидел, держа книгу на коленях.
- Эта книга... Где вы?..
- Я украл ее. Впервые Фабер посмотрел прямо в глаза Монтэгу.
- Вы смелый человек.
- Нет,- сказал Монтэг. - Но моя жена умирает. Девушка, которая была мне
другом, уже умерла. Женщину, которая могла бы стать моим другом, сожгли заживо
всего сутки тому назад. Вы единственный, кто может помочь мне. Я хочу видеть!
Видеть!
Руки Фабера, дрожащие от нетерпения, протянулись к книге:
- Можно?..
- Ах да. Простите. - Монтэг протянул ему книгу.
- Столько времени!.. Я никогда не был религиозным... Но столько времени
прошло с тех пор...- Фабер перелистывал книгу, останавливаясь иногда, пробегая
глазами страничку. - Все та же, та же, точь-в-точь такая, какой я ее помню! А
как ее теперь исковеркали в наших телевизорных гостиных! Христос стал одним из
"родственников". Я часто думаю, узнал бы господь бог своего сына? Мы так его
разодели. Или, лучше сказать,- раздели. Теперь это настоящий мятный леденец. Он
источает сироп и сахарин, если только не занимается замаскированной рекламой
каких-нибудь товаров, без которых, мол, нельзя обойтись верующему.
Фабер понюхал книгу.
- Знаете, книги пахнут мускатным орехом или еще какими-то пряностями из
далеких заморских стран. Ребенком я любил нюхать книги. Господи, ведь сколько же
было хороших книг, пока мы не позволили уничтожить их!
Он перелистывал страницы.
- Мистер Монтэг, вы видите перед собой труса. Я знал тогда, я видел, к чему
идет, но я молчал. Я был одним из невиновных, одним из тех," кто мог бы поднять
голос, когда никто уже не хотел слушать "виновных". Но я молчал и, таким
образом, сам стал соучастником. И когда наконец придумали жечь книги, используя
для этого пожарных, я пороптал немного и смирился, потому что никто меня не
поддержал. А сейчас уже поздно.
Фабер закрыл библию.
- Теперь скажите мне, зачем вы пришли?
- Мне нужно поговорить, а слушать меня некому. Я не могу говорить со
стенами, они кричат на меня.
Я не могу говорить с женой, она слушает только стены. Я хочу, чтобы
кто-нибудь выслушал меня. И если я буду говорить долго, то, может быть, и
договорюсь до чего-нибудь разумного. А еще я хочу, чтобы вы научили меня
понимать то, что я читаю.
Фабер пристально посмотрел на худое, с синевой на бритых щеках, лицо
Монтэга.
- Что вас так всколыхнуло? Что выбило факел пожарника из ваших рук?
- Не знаю. У нас есть все, чтобы быть счастливыми, но мы несчастны. Чего-то
нет. Я искал повсюду. Единственное, о чем я знаю, что раньше оно было, а теперь
его нет,- это книги, которые я сам сжигал вот уже десять или двенадцать лет. И я
подумал: может быть, книги мне и помогут.
- Вы - безнадежный романтик,- сказал Фабер.- Это было бы смешно, если бы не
было так серьезно. Вам не книги нужны, а то, что когда-то было в них, что могло
бы и теперь быть в программах наших гостиных. То же внимание к подробностям, ту
же чуткость и сознательность могли бы воспитывать и наши радио- и телевизионные
передачи, но, увы, они этого не делают. Нет, нет, книги не выложат вам сразу
все, чего вам хочется. Ищите это сами всюду, где можно,- в старых граммофонных
пластинках, в старых фильмах, в старых друзьях. Ищите это в окружающей вас
природе, в самом себе. Книги - только одно из вместилищ, где мы храним то, что
боимся забыть. В них нет никакой тайны, никакого волшебства. Волшебство лишь в
том, что они говорят, в том, как они сшивают лоскутки вселенной в единое целое.
Конечно, вам неоткуда было это узнать. Вам, наверно, и сейчас еще непонятно, о
чем я говорю. Но вы интуитивно пошли по правильному пути, а это главное.
Слушайте, нам не хватает трех вещей. Первая. Знаете ли вы, почему так важны
такие книги, как эта? Потому что они обладают качеством. А что значит качество?
Для меня это текстура, ткань книги. У этой книги есть поры, она дышит. У нее
есть лицо. Ее можно изучать под микроскопом. И вы найдете в ней жизнь, живую
жизнь, протекающую перед вами в неисчерпаемом своем разнообразии. Чем больше
пор, чем больше правдивого изображения разных сторон жизни на квадратный дюйм
бумаги, тем более "художественна" книга. Вот мое определение качества. Давать
подробности, новые подробности. Хорошие писатели тесно соприкасаются с жизнью.
Посредственные - лишь поверхностно скользят по ней. А плохие насилуют ее и
оставляют растерзанную на съедение мухам.
- Теперь вам понятно, - продолжал Фабер,- почему книги вызывают такую
ненависть, почему их так боятся? Они показывают нам поры на лице жизни. Тем. кто
ищет только покоя, хотелось бы видеть перед собой восковые лица, без пор и
волос, без выражения. Мы живем в такое время, когда цветы хотят питаться цветами
же, вместо того чтобы пить влагу дождя и соки жирной почвы. Но ведь даже
фейерверк, даже все его великолепие и богатство красок создано химией земли. А
мы вообразили, будто можем жить и расти, питаясь цветами и фейерверками, не
завершая естественного цикла, возвращающего нас к действительности. Известна ли
вам легенда об Антее? Это был великан, обладавший непобедимой силой, пока он
прочно стоял на земле. Но, когда Геркулес оторвал его от земли и поднял в
воздух, Антей погиб. То же самое справедливо и для нас, живущих сейчас, вот в
этом городе,- или я уж совсем сумасшедший. Итак, вот первое, чего нам не
хватает: качества, текстуры наших знаний.
- А второе?
- Досуга.
- Но у нас достаточно свободного времени!
- Да. Свободного времени у нас достаточно. Но есть ли у нас время подумать?
На что вы тратите свое свободное время? Либо вы мчитесь в машине со скоростью
ста миль в час, так что ни о чем уж другом нельзя думать, кроме угрожающей вам
опасности, либо вы убиваете время, играя в какую-нибудь игру, либо вы сидите в
комнате с четырехстенным телевизором, а с ним уж, знаете ли, не поспоришь.
Почему? Да потому, что эти изображения на стенах - это "реальность". Вот они
перед вами, они зримы, они объемны, и они говорят вам, что вы должны думать, они
вколачивают это вам в голову. Ну вам и начинает казаться, что это правильно -
то, что они говорят. Вы начинаете верить, что это правильно. Вас так
стремительно приводят к заданным выводам, что ваш разум не успевает возмутиться
и воскликнуть: "Да ведь это чистейший вздор!"
- Только "родственники" - живые люди.
- Простите, что вы сказали?