нов для него.
Темные берега скользили мимо, река несла его теперь среди холмов. Впервые
за много лет он видел над собой звезды, бесконечное шествие совершающих свой
предначертанный круг светил. Огромная звездная колесница катилась по небу, грозя
раздавить его.
Когда чемодан наполнился водой и затонул, Монтэг перевернулся на спину.
Река лениво катила свои волны, уходя все дальше и дальше от людей, которые
питались тенями на завтрак, дымом на обед и туманом на ужин. Река была
по-настоящему реальна, она бережно держала Монтэга в своих объятиях, она не
торопила его, она давала время обдумать все, что произошло с ним за этот месяц,
за этот год, за всю жизнь. Он прислушался к ударам своего сердца: оно билось
спокойно и ровно. И мысли уже не мчались в бешеном круговороте, они текли так же
спокойно и ровно, как и поток крови в его жилах.
Луна низко висела в небе. Луна и лунный свет. Откуда он? Ну понятно, от
солнца. А солнце откуда берет свой свет? Ниоткуда, оно горит собственным огнем.
Горит и горит изо дня в день, все время. Солнце и время. Солнце, время, огонь.
Огонь сжигающий. Река мягко качала Монтэга на своих волнах. Огонь сжигающий. На
небе солнце, на земле часы, отмеряющие время. Все это вдруг слилось в сознании
Монтэга и стало единством. И после многих лет, прожитых на земле, и немногих
минут, проведенных на этой реке, он понял наконец, почему никогда больше он не
должен жечь.
Солнце горит каждый день. Оно сжигает Время. Вселенная несется по кругу и
вертится вокруг своей оси.
Время сжигает годы и людей, сжигает само, без помощи Монтэга. А если он,
Монтэг, вместе с другими пожарниками будет сжигать то, что создано людьми, а
солнце будет сжигать Время, то не останется ничего. Все сгорит.
Кто-то должен остановиться. Солнце не остановится. Значит, похоже, что
остановиться должен он, Монтэг, и те, с кем он работал бок о бок всего лишь
несколько часов тому назад. Где-то вновь должен начаться процесс сбережения
ценностей, кто-то должен снова собрать и сберечь то, что создано человеком,
сберечь это в книгах, в граммофонных пластинках, в головах людей, уберечь любой
ценой от моли, плесени, ржавчины, тлена и людей со спичками. Мир полон пожаров,
больших и малых. Люди скоро будут свидетелями рождения новой профессии -
профессии людей, изготовляющих огнеупорную одежду для человечества.
Он почувствовал, что ноги его коснулись твердого грунта, подошвы ботинок
заскрипели о гальку и песок. Река прибила его к берегу.
Он огляделся. Перед ним была темная равнина, как огромное существо,
безглазое и безликое, без формы и очертаний, обладавшее только протяженностью,
раскинувшееся на тысячи миль и еще дальше, без предела, зеленые холмы и леса
ожидали к себе Монтэга.
Ему не хотелось покидать покойные воды реки. Он боялся, что где-нибудь там
его снова встретит Механический пес, что вершины деревьев вдруг застонут и
зашумят от ветра, поднятого пропеллерами геликоптеров.
Но по равнине пробегал лишь обычный осенний ветер, такой же тихий и
спокойный, как текущая рядом река. Почему пес больше не преследует его? Почему
погоня повернула обратно, в город? Монтэг прислушался. Тишина. Никого. Ничего.
"Милли, - подумал он. - Посмотри вокруг. Прислушайся! Ни единого звука.
Тишина. До чего же тихо, Милли! Не знаю, как бы ты к этому отнеслась. Пожалуй,
стала бы кричать: "Замолчи! Замолчи!". Милли, Милли". Ему стало грустно.
Милли не было, не было и Механического пса. Аромат сухого сена, донесшийся
с далеких полей, воскресил вдруг в памяти Монтэга давно забытую картину. Однажды
еще совсем ребенком он побывал на ферме. То был редкий день в его жизни,
счастливый день, когда ему довелось своими глазами увидеть, что за семью
завесами нереальности, за телевизорными стенами гостиных и жестяным валом города
есть еще другой мир, где коровы пасутся на зеленом лугу, свиньи барахтаются в
полдень в теплом иле пруда, а собаки с лаем носятся по холмам за белыми
овечками.
Теперь запах сухого сена и плеск воды напоминали ему, как хорошо было спать
на свежем сене в пустом сарае позади одинокой фермы, в стороне от шумных до рог,
под сенью старинной ветряной мельницы, крылья которой тихо поскрипывали над
головой, словно отсчитывая пролетающие годы. Лежать бы опять, как тот да, всю
ночь на сеновале, прислушиваясь к шороху зверь ков и насекомых, к шелесту
листьев, к тончайшим, еле слышным ночным звукам.
Поздно вечером, думал он, ему, быть может, послышатся шаги. Он
приподнимется и сядет. Шаги затихнут. Он снова ляжет и станет глядеть в окошко
сено вала. И увидит, как один за другим погаснут огни В домике фермера и
девушка, юная и прекрасная, сядет у темного окна и станет расчесывать косу. Ее
трудно будет разглядеть, но ее лицо напомнит ему лицо той девушки, которую он
знал когда-то в далеком и теперь уже безвозвратно ушедшем прошлом, лицо девушки
умевшей радоваться дождю, неуязвимой для огненных светляков, знавшей, о чем
говорит одуванчик, если им потереть под подбородком. Девушка отойдет от окна,
потом опять появится наверху, в своей залитой лунным светом комнатке. И, внимая
голосу смерти под рев реактивных самолетов, раздирающих небе надвое до самого
горизонта, он, Монтэг, будет лежать в своем надежном убежище на сеновале и
смотреть как удивительные незнакомые ему звезды тихо ухо дят за край неба,
отступая перед нежным светом зари.
Утром он не почувствует усталости, хотя всю ночь он не сомкнет глаз и всю
ночь на губах его будет играть улыбка, теплый запах сена и все увиденное и
услышанное в ночной тиши послужит для него самым луч шим отдыхом. А внизу, у
лестницы, его будет ожидать еще одна, совсем уже невероятная радость. Он
осторожно спустится с сеновала, освещенный розовым светом раннего утра, полный
до краев ощущением прелести земного существования, и вдруг замрет на месте,
увидев это маленькое чудо. Потом наклонится и коснется его рукой.
У подножья лестницы он увидит стакан с холодным свежим молоком, несколько
яблок и груш.
Это все, что ему теперь нужно- Доказательство того что огромный мир готов
принять его и дать ему время подумать над всем, над чем он должен подумать
Стакан молока, яблоко, груша Он вышел из воды.
Берег ринулся на него, как огромная волна прибоя. Темнота, и эта незнакомая
ему местность, и миллионы неведомых запахов, несомых прохладным, леденящим
мокрое тело ветром,- все это разом навалилось на Монтэга. Он отпрянул назад от
этой темноты, запахов, звуков. В ушах шумело, голова кружилась. Звезды летели
ему навстречу, как огненные метеоры. Ему захотелось снова броситься в реку, и
пусть волны несут его все равно куда. Темная громада берега напомнила ему тот
случай из его детских лет, когда, купаясь, он был сбит с ног огромной волной
(самой большой, какую он когда-либо видел!), она оглушила его и швырнула в
зеленую темноту, наполнила рот, нос, желудок солено-жгучей водой. Слишком много
воды!
А тут было слишком много земли.
И внезапно во тьме, стеною вставшей перед ним,- шорох, чья-то тень, два
глаза. Словно сама ночь вдруг глянула на него. Словно лес глядел на него.
Механический пес!
Столько пробежать, так измучиться, чуть не утонуть, забраться так далеко,
столько перенести, и, когда уже считаешь себя в безопасности и со вздохом
облегчения выходишь наконец на берег, вдруг перед тобой...
Механический пес!
Из горла Монтэга вырвался крик. Нет, это слишком! Слишком много для одного
человека.
Тень метнулась в сторону. Глаза исчезли. Как сухой дождь, посыпались
осенние листья.
Монтэг был один в лесу.
Олень. Это был олень. Монтэг ощутил острый запах мускуса, смешанный с
запахом крови и дыхания зверя, запах кардамона, мха и крестовника, в глухой ночи
деревья стеной бежали на него и снова отступали назад, бежали и отступали в такт
биению крови, стучащей в висках.
Земля была устлана опавшими листьями. Их тут, наверно, были миллиарды, ноги
Монтэга погружались в них, словно он переходил вброд сухую шуршащую реку,
пахнущую гвоздикой и теплой пылью. Сколько разных запахов! Вот как будто запах
сырого картофеля, так пахнет, когда разрежешь большую картофелину, белую,
холодную, пролежавшую всю ночь на открытом воздухе в лунном свете. А вот запах
пикулей, вот запах сельдерея, лежащего на кухонном столе, слабый запах желтой
горчицы из приоткрытой баночки, запах махровых гвоздик из соседнего сада. Монтэг
опустил руку, и травяной стебелек коснулся его ладони, как будто ребенок
тихонько взял его за руку. Монтэг поднес пальцы к лицу: они пахли лакрицей.
Он остановился, глубоко вдыхая запахи земли. И чем глубже он вдыхал их, тем
осязаемее становился для него окружающий мир во всем своем разнообразии. У
Монтэга уже не было прежнего ощущения пустоты - тут было чем наполнить себя. И
отныне так будет всегда.
Он брел, спотыкаясь, по сухим листьям.
И вдруг в этом новом мире необычного - нечто знакомое.
Его нога задела что-то, отозвавшееся глухим звоном. Он пошарил рукой в
траве - в одну сторону, в другую.
Железнодорожные рельсы.
Рельсы, ведущие прочь от города, сквозь рощи и леса, ржавые рельсы
заброшенного железнодорожного пути.
Путь, по которому ему надо идти. Это было то единственно знакомое среди
новизны, тот магический талисман, который еще понадобится ему на первых порах,
которого он сможет коснуться рукой, чувствовать все время под ногами, пока будет
идти через заросли куманики, через море запахов и ощущений, сквозь шорох и шепот
леса.
Он двинулся вперед по шпалам.
И, к удивлению своему, он вдруг почувствовал, что твердо знает нечто, чего,
однако, никак не смог бы доказать: когда-то давно Кларисса тоже проходила