На задах купеческого двора, в недавно замерзшем бурьяне,евало двумя распахнутыми дверцами дощатое сооружение, и два не успевающих замерзнуть желтых потока от него пересекали двор и уходили под дощатый тротуар, за- вихряясь в булыжнике, покрывавшем улицу Ленина, водопадом ниспадали че- рез бетонный барьер к кинотеатру "Луч", иногда захлестывали вход в кино- театр, тогда подполковник Ашуатов призывал в наряд более или менее знаю- щих еще дисциплину бойцов заняться "санитарией", пообещав им дополни- тельную карточку за работу и ускоренное продвижение с оформлением доку- ментов.
На ходу затягивая поясной ремень, шурша обросшим ртом, сержант спра- шивал:
"Какачередь прошла?" - "Пятьсот шешнадцать", - отвечали ему. "У ме- ня, кажись, шессот пята. Как сержанта Глушкова выкликать станут, разбу- дите, варышши", - и опять гукая по-конски кадыком иль селезенкой, от- пивал из огромадной фляги никому не известного зелья, вешал флягу через плечо на веревочку, поправлял шапку в головах и, укрывшись шинелью, ра- зок и два передернув плечами и спиной, опадал в провальный сон.
Старожилы утверждали, что очередь сержанта давно прошла, но он номер ее твердо не запомнил и вот живет, значит, под скамейкой и с голоду не помирает, потому как есть подозрение: во фляге у него не просто питье, а питательная смесь, пущай и скотская,о он навычен к ней.
* * * Тот день в военкомате выдался особенноеселый. Уныние и тоска развеялись явлением народу еще одного занятного персонажа.
В дверях возник и встал на пороге, небольшого ростика, в фуражке, по случаю ветра на улице зацепленной узеньким ремешком за узенький же под- бородок, человек со впалыми щеками, впалой грудью и вроде бы вовсе без тела, но с длинными руками и круглым ноздрястым носом. Поверх обмундиро- вания на нем было надето демисезонное пальто, в кармане которого торчала бутылка, заткнутая бумажной пробкой. Он ее, бутылку, придерживал рукой, чтобы не вылилось. Пошатавшись возле дверей, пришелец вдруг пронзи- тельно, каким-то все еще находящимся вереходе, не переломившимся еще, парнишечьим голосом прокричал:
Веа пришла, победа наступила И всем народам радость принесла.
Певец победоносно озрел публику, которая уж привыкла в военкоматном сидении и на боевом пути к выступлениям разных певцов, посказителей, по- этов, фокусников, кликуш и всяких разных придурков. Особого восторга на- род не выразил, но бутылкой кое-кто заинтересовался. Мичок-парнечок набрал в грудь воздуху и провозгласил истошным голосом:
- Здрасте, товарышши победители ненавистного врага!
- Здоровоочевал! - вразброс откликнулись от порога и из "залы".
- Бодрости не слышу. Здрасте, товарышши!
- Сбавь натуг, а то обсерешься, - посоветовали ему.
- А поди-ка ты отселе, командир! - заворчал Ваня Шаньгин. - Дри притвори - не лето... холодом ташшы-ыт по ногам. Закурить давай!
- Есть притворить дверь! - Мужичок потянул на себя дверь и пошел по спирали человеческого круга, толкая в народ сухонькую, но довольно креп- кую и цепкую руку, церемонно представляясь: - Спицын. Федя. Спицын. Фе- дор.
И когда пожал те руки, какие мог достать, окинул залу взглядо
- Загорам?!
- Загорам, загорам. Ты закурить давай!
- Ето можно. Ето счас!
- И Ване Шаньгину выпить поднеси! Всем не хватит. Он тут оборону в одиночку держит. Врага счас токо смял...
Ваня подвинулся. Федя сел подле него и протянул бутылку. Тот, вышаты- вая пробку клыком, не то спросил, не то утвердил:
- Пе-пехо-ота?
Федя охотно приложил к фуражке руку, сно звонко, будто пионер, вык- рикнул:
- Старшина отдельного саперногбатальона Федор Фыфыч Спицын. Ха-ха!
- Бра-ата-ан! - раздалось встречно, и с лестницы кубарем покатился усатый грубиян сапер и чуть не свалил Ваню Шаньгина, страшно испугавше- гося за бутылку - к груди, будто младенца святого, он ее придавил.
Сапер-грубиян отпил из бутылки перв и, передавая ее Ване Шаньгину, рявкнул на Федю:
- Чё орешь! Тут контора, военкомат, не саперна кухня!
Бутылка быстро опустела. Круглый, вместителый, на кастрюлю похожий предмет, сделанный из алюминиевого поршня, именуемого "палтсигаром", то- же мигом опорожнился. Федя влился в дружную, уже не военную, но, увы, еще и не гражданскую, семью, объяснив, что домой ему итить нельзя, все, что было привезено с собой, большая семья Спицыных пропила и приела. Ему, как и нам, пора "за ум браться", поступать на работу, добывать деньги и пропитанье.
Обжившись на гражданке, сил, ума, самостоятельности накопивши, он же- нится, поскольку у него есть невеста, она дождалась его в полной сохран- ности, он ее уже попробовал и с точностью в этом удостоверился. Он-то, Федя-то, хотел с ходу, с лету и чтоб не жениться, но отец его, Спицын Феофан Парамонович, понимающий жизнь по-старорежимному, поскольку всю ее с малолетства отбухал на доменной канаве, жениться заставляет, но спер- ва, говорит, определись в жизни, обоснуйся, штаны заведи и угол и тогда уж женис
Федю заставили в подробностях обрисовать, как, когда, где и каким об- разом он проверял свою невесту и понравилось ли ему это дело.
- Лучче занятия пожалуй што на белом свете и нету. Оно не жет не пондравиться, - утверждал Федя.
Народ дальше тему ведет: есть ли лищные условия и возможности, чтоб заниматься любимым делом?
- Да ить я гуляю-то с сентября, заделал уж ей, дуре. - Федя обвел "залу" горестным взглядом. - Расшепендрилась! Отец узнает, что девку раскурочил, голову мне оторве как колесо с лисапеда сымет...
Хотел было заплакать Федя, но усат братан похлопал его по спине, притянул к себе, очень удобная оказась подставка - плечо товарища на войне. Федя сморился, отквасил губу и доверчиво уснул.
- Во, уездился! - завистливо вздохнул усатый сапер.
Ваня Шаньгин распорядился:
- Э-этого-ооо г-громилу-у-у-у-у б-без очереди-и-и-и... Осо-особые об...обстоятельства-а-ааа.
Федя Спицын, к изумлению своему, в тот же день получил документы. Бу- дучи человеком хоть еще и не прпавшимся, но совестливым, спускаясь по лестнице с зажатыми в горсть бумагами, виновато твердил:
- Чё тако, не понимаю?! Почему мне льгота? Я, товарышши, не вино- ват...
- Иди давай, иди, пока бумаги не отняли! - посоветовал братан и хряп- нул Федю по спине так, что тот зашатался.
- Н-на свадьбу с-с-со-зови, н-не свою, дак до-че-ри, - пропел Ваня Шаньгин.
- У меня парень будет! - увильнул Федя.
И ведь как в ву глядел! Не один парень, пятеро парней у Феди Спицы- на народится. Иакую жизнь проживет Федя - не пересказать, но где-ни- будь, когда-нудь к месту я к Феде еще вернусь. Полюбив его с военкома- та, братва в городе помнила этого шебутного мужичонку.
Но на Феде Спицыне всякое веселье в военкомате и завершилось. Народу не убывало, народу прибывало. Зима входила в силу. У многих мужиков были семьи, голодуха поджимала, ждатмы больше не могли, затребовали для объяснений начальника райвоенкомата.
На площадку лестницы вышел, при орденах в два ряда, перетянутый рем- нем в тонкой талии, с желтым от табаку и недыпов лицом, подполковник Ашуатов (все фамилии и имена я сохраню в додлинности - уж понравится это кому иль не понравится, но иначе поспать не дает мне память), у подполковника, затем уже полковника Ашуатова на свете было семеро детей, сейчас, наверное, много внуков и правнуков у него. Сам он прожил тоже непростую послевоенную жизнь. Довольно еще нестарым мужчиной был демоби- лизован в звании полковника, работал парторгом кирпичного завода в по- селке Лядбы Пермской же области, там или в Саратовской области, кудпе- реехала его семья, он и похоронен.
Лядовское кладбище попало под затопление Камским водохранилищем, прах полковника перенесен или нет - не знаю.
- Здравствуйте, товарищи! - устало сказал райвоенком сверху. - Я знаобо всем и все понимаю. Принимаются меры, чтоб хоть временно, до получе- ния документов, занять вас и обеспечить карточками.
Кто-то где-то м наверху, в небесах, услышал слова подполковника Ашуатова, наши ли солдатские молитвы до Бога дошли - на Чусовской желез- нодорожный узелбрушились гибельные метели со снегом. Все мы, военкома- товские сиделы, были мобилизованы на снегоборьбу. На станции нам ежед- невно выдави талоны на хлеб, еще по десятке денег и тут же, в ларьке, их отоваривали. Однажды даже выдали по куску мыла и по нескольку метров синенькой дешевенькой материи, из которой жена моя тут же сшила себе первую гражданскую обновку - коротенький халатик, кокетливо оелав его по бортам бордовой тряпицей.
Наверное, тряпица была из тех ворохов, которые собирали женщины и де- ти этой семьи, сшивали их вместе и стежили одеяла "из клинышков".
Ох уж эти лоскутные одеяла! Мы с женою еще вспомним о них и попробуем спасаться ими.
* * * Пока мы боролись со снегом и давали возможность работать перег- руженному железнодорожному транспорту, нам и докумеы приготовили, и все утряслось и установилось, все, что бродило и нзнало, куда притк- нуться, более или менее успокоилось. Вчерашние вояки разбрелись по своим углам и производствам. Само собой, снегоборьба е более объединила быв- ших вояк, и я, в общем-то, знал в лицо едва ли не все население шестиде- сятитысячного городка, да и служба моя первая гражданская шибко со- действовала познанию населения и объединения сим.
На снегоборьбе мы не только убирали и отвозили на платформах снег с путей, но попутно долбили и скребли перрон, закатывали в вагонное депо порожняк на ремонт, случалось, что-то и разгружали - железнодорожное на- чальство торопилось использовать момент, урвать от нас как можно больше пользы. Мы всякую работу делали в охоту, с азартом, хотя шибко сти на ветру и некоторые даже поморозились в легком-то "дембельном", как его сейчас зовут, обмундировании.
Однажды совместно с вокзальнымбабенками тюкали мы на перроне до мраморной звонкости утрамбованный снег, сгребали его в кучи и на пакга- узной грузовой тежке свозили в ближний тупик, там сбрасывали на косо- боко сникшую двухосную платформу. И прилепись же мне в пару говорливая бабенка. Я орудую кайлом, она - лопатой и лопочет - измолчалась без му- жика. За перроном возле будки техосмотра вагонов кучу мы разбали, насквозь прошитую желтыми струями мочи не сыскавших уборную пасжиров. Ну и станционные мужики ту кучу не обходили, лили на нее все что ни по- падя. Крушил я ту кучу, крушил - выдохся. Бабенка взяла у ня кайло и давай, по-мужицки ахая, продолжать долбяную работу, она и в это время без умолку трещала. Я уже знал нехитрую историюе семьи: мужик погиб, детей у нее двое, хлеба и дров не хватает - подалась на железную дорогу, перронным контролером и уборщицей одновременн потому что здесь выписы- вают уголь, форму выдать сулятся, и когда водогрейка Каенова помрет или на отдых уйдет, она выпросится ботать туда - там чисто, тепло и спо- койно, на водогрейке той висит фанерка, и на ней написано: