Смекни!
smekni.com

Чешко В.Ф. - High Hume (Биовласть и биополитика в обществе риска) (стр. 4 из 77)

В иных случаях действие социокультурной и генетических адаптаций оказывается противоположно направленными. Примеров такого рода в силу большей скорости социокультурной эволюции значительно больше и с течением времени эта тенденция привела к расширению и углублению того, что Илья Мечников в начале прошлого, ХХ века назвал «дисгармониями человеческой природы» – несоответствиями генетически запрограммированных признаков человека и социально обусловленных реалий его бытия.

Следующая за началом широкомасштабного использования орудий труда технокультурная адаптация – неолитическая революция обеспечила человеку доступные источники калорийного питания, которые, однако, не соответствовали возникшему в ходе биологической эволюции балансу потребностей в конкретных питательных веществах. Как результат, при значительном росте численности человечества произошли резкое сокращение продолжительности жизни и ослабление морфофизиологической организации – ослабление мышечной силы, уменьшение роста и т.п. [Палмер, Палмер, 2003, гл.10]. Цепная реакция социокультурных и технологических трансформаций оказывается возможной до тех пор, пока гомеостатическая стойкость и адаптивная пластичность оказываются не исчерпанными.

Как бы то ни было, тот глобальный кризис, к которому подошла техногенная цивилизация в сущности, есть следствие «родовых меток питекантропа» (выражение Н.Н.Моисеева); «несоответствия поведения человека тем техническим возможностям второй природы, которые открывает цивилизация» [Моисеев, 2000].

Технологические инновации усиливали функциональные возможности отдельных органов и их систем человека. И при этом создавали дополнительную нагрузку на них, предъявляли определенные требования к психофизиологическим и морфофизиологическим параметрам человеческого организма. Социальные и культурные системы ценностных приоритетов и предпочтений, занимали место генетически запрограмированных стимулов поведения человеческих существ, но не ликвидировали эти стимулы.

Дихотомия векторов социокультурной и биологической эволюции человека стала причиной возникновения феномена биовласти. Как механизм, обеспечивающий биосоциальную коэволюцию, естественный отбор оказался недостаточно эффективным. Биовласть стала дополнительным, значительно более быстродействующим и мощным элементом интеграции человека в стремительно изменяющийся социокультурный континуум. В этом смысле ее саму можно рассматривать как одну из важнейших социокультурных адаптаций.

В рамках изложенной концепции, власть связана с биовластью генетической преемственностью, ведет свое происхождение от нее. «Точкой приложения» власти является не психика, а психосоматическое бытие человека и современная наука и технология существенно расширяют масштабы и глубину такого воздействия.

В период Средневековья утверждается дихотомия власти на духовную и светскую и последняя принимает форму «власти над смертью» [Фуко, 1996, с.253]. Санкционированная власть придержавшими насильственная смерть совершается с поразительной по нынешним этическим стандартам легкостью и по самым ничтожным с современной точки зрения поводам[2]. Мера и символ светской власти тогда – размер виселицы [Кожурин, 2001]. Точно также считались вполне легитимными с юридической, допустимыми с моральной и оправданными экономически различные способы членовредительства – как на христианском Западе, так и на мусульманском Востоке. Пожалуй, наиболее впечатляющим примером такого рода проявлений биовласти служат не прямое (наказания за различного рода правонарушения), а косвенное ее действие – существовавший вплоть до Нового Времени институт кастратов-евнухов, например.

Возрождение и индустриальная фаза развития Западной цивилизации изменяют структуру биовласти. Наука сакрализуется и претендует на объединение обоих ветвей власти. Власть над смертью и телесной целостностью ограничивается по масштабам и постепенно технологизируется – вытесняется властью над соматическим бытием человека. Технологии биовласти на протяжении последних ста лет прошли несколько стадий своего развития:

1. модификация фенотипической конституции – на основе прямого или косвенного (посредством «общественного мнения», рыночной конъюнктуры, общепринятых стандартов и т.д.) принуждения

2. репродуктивные технологии – вмешательство в подбор родительских пар, пренатальная и постнатальная селекция, стерилизация и т.д.

3. технология управляемой эволюции – генно-инженерные реконструкции генетической программы онтогенеза и реконструкция ментальных основ поведения и мировосприятия итета в целях «социальной адаптации».

Символами «репродуктивной фазы» генезиса биовласти можно считать имена Томаса Мальтуса и Френсиса Гальтона с их идеями контроля рождаемости различных социальных слоев в зависимости от экономического или интеллектуального статуса. Евгеническая концепция Фр. Гальтона [1875] в интеллектуальной истории биовласти перебрасывает мост к ее нынешней – генно-технологической фазе. Мы вернемся к этому несколько позже.

Степень влияния биовласти на самом деле весьма значительна и в целом это влияние способствовало и все еше способствует расхождению векторов биологической и социокультурной составляющих эволюции человечества. Вероятно, первым обратил на это внимание среди западных мыслителей Фридрих Ницше. Он акцентировал внимание на том, что власть и культура предоставляет преимущество в борьбе за жизнь биологически слабым индивидуумам и подавляет сильных. Становясь элементом культуры, власть извращают процесс естественного отбора, его исход становится «обратный тому, которого хочет школа Дарвина, ... победа не на стороне сильных... Подбор (в человеческом обществе) основан не на (биологическом) совершенстве: слабые всегда будут снова господами сильных, благодаря тому, что они составляют большинство, и при этом они умные... Дарвин забыл о духовной стороне – слабые богаче духом... Чтобы стать сильным духом, надо нуждаться в этом; тот, на чьей стороне сила, не заботится о духе» [Ницше, 1990, кн. 1, с.287–288]. Возникновение сверхчеловека, стоящего «по ту сторону добра и зла», то есть вне морали, является, согласно Ницше, необходимым условием разрушения этой самовоспроизводящейся системы, в его понимании возвратом к природе. (Оценка концепции и методологии Фридриха Ницше в эпоху постмодерна на территории постсоветского политического пространства претерпевает серьезную эволюцию, именно в соответствии с новыми реалиями, порожденными информационными и генетическими технологиями. «Ницше недоволен сложившейся системой власти. Он описывает ее эволюцию как переход от власти сильных к власти слабых. Он критикует ее за то, что она ведет к деградации людей. Так он переходит к «физиологической критике» современной цивилизации. Непонимание ее особенности у Ницше вызывало упреки в расизме. Действительно, вопрос состоит вот в чем: Платон и Ницше осознали бессилие дискурсивных практик перед телесными – будь то генетические изменения или дисциплинарные практики культуры» [Марков, 2002]).

Но в конце ХХ века положение начинает стремительно меняться, хотя в целом это ни а коей мере не упрощает глобальную биополитическую ситуацию. Более того, речь в эпоху глобализации уже идет не о совместимости биовласти и доктрины естественных прав человека – фундаментальной доктрины Западной (техногенной) цивилизации. Речь идет о перспективах самой цивилизации, судьбах человечества и Разумной жизни вообще. Человечество вступает в эпоху управляемой эволюции и биовласть становится ключевым звеном дальнейшего эволюционного процесса.

* * *

Предлагаемое вашему вниманию исследование продолжает серию совместных публикаций авторов, посвященных механизмам сопряженной эволюции фундаментальной науки и высоких технологий, современной цивилизации и биосферы. Как и наша предыдущая работа в этой области «Наука, этика, политика. Социокультурные аспекты современной генетики» (Киев, ПАРАПАН, 2004). Она стала возможной в результате активного содействия наших коллег, друзей и близким которым мы приносим искреннюю признательность. Некоторых из них мы все же хотели бы упомянуть особо.

Большую поддержку оказывали на протяжении ряда лет ныне, к сожалению, покойные проф. А.Н.Шамин (Россия, Москва) и акад. АН Высшей Школы Украины проф. В.Г.Шахбазов. Особую благодарность за помощь, понимание и сотрудничество хочется выразить Л.В. Водолажской, С.В.Пустовит, проф. И.З. Цехмистро, проф. Н.Н. Киселеву, докт. С. Рогановой (Чехия) и другим членам научного и административного руководства программы «Research support scheme», рецензентам нашей работы, руководителям «Центра практичної філософії» (г. Киев), Харьковского национального университета им. В.Н.Каразина, Харьковского национального экономического университета и Киевской национальной медицинской академии последипломного образования. и, наконец, издательству ПАРАПАН.

Социокультурные и ментальные истоки биополитических коллизий

Конец XIX – начало XX века, как мы увидим ниже, было временем необычайной популярности попыток решения генно-культурной коллизии, о которой писали с разных позиций Ницше и Ломброзо Фрейд и Гальтон, с помощью теоретической и технологической базы естествознания. В конечном счете все они предполагали усиление прямого влияния биовласти на «репродуктивный выбор», т.е. вторжение в одну из наиболее интимных сфер соматического быти человеческого существа. Наметился конфликт биовласти с другой базисной доминантой западного мышления – доктриной естественных прав человека. Для древнего человека чувство тождественности со всеми представителями той же родоплеменной общности являлось безальтернативной ментальной доминантой. Для человека современной Западной – техногенной цивилизации мощным конкурентом доминанты родовой предетерминации выступает примат свободы собственного ”Эго”. («Современный человек дорожит своим Я, которое понимает как нечто уникальное и незаменимое. Самое страшное для него узнать, что он является отпечатком другого. Но такое определение Я не является продуктом философской рефлексии, оно выдвинуто временем автономизации и конкуренции...» – очень удачно сформулировал эту особенность ментальности индивидуалистического мышления Борис Марков [1997]). Наиболее нетерпимым для него есть ощущение постороннего вмешательства в саморазвитие своей личности. Именно этим объясняется, очевидно, экстремально негативистское восприятие развитие технологии клонирования человеческого организма. Данная технология в чисто техническом смысле далеко не самая опасная по потенциальным масштабам преобразования генома и, по крайней мере, не самая перспективная с точки зрения возможности крупномасштабного массового повседневного использования.