Когда матери совсем худо стало, и она начала криком кричать, отец пошел к председателю (тогда еще другой был, не Голубев) лошадь просить, а тот говорит: "Специально
дать не могу, а как будет попутная, пожалуйста". Когда
попутная оказалась, она уж была ни к чему. Кладбище
Красновское было рядом, за огородами, и покойницу отнесли туда на руках.
Отец Нюры пожил еще год в Красном, а потом, дуриком получив паспорт, подался в город на заработки. Работал
там разнорабочим на строительстве электростанции, потом
перешел в милицию, и односельчане, возившие продавать
колхозные овощи, много раз видели его на рынке ходил в
форме и с револьвером, гонял спекулянтов. Сперва он Нюре
хоть изредка писал письма, а потом женился, у него родился
ребенок, писал он все реже, а потом и совсем перестал,
только изредка передавал приветы через знакомых.
С замужеством у нее ничего не вышло, может быть, еще и потому, что была от рождения робкого характера, не могла собою увлечь, что ли, и один ухажер бросил ее за то, что была молчалива, мол, не о чем даже поговорить; другой добивался отднее, чтобы согласилась на то, чего он хотел, до замужества, и обиделся, что она ему не верит; третьему поверила, но он тоже бросил за то, что слишком легко согласилась. А женихов-то и сразу было немного, а чем дальше, тем меньше их становилось, таяли, как снег на ладони. Кто женился, кто ушел в армию и не вернулся, а для тех, которые подрастали, своих девчонок хватало. Так вот и получилось, что Нюра осталась одна.
Одиночество наложило особый отпечаток на ее жизнь. Взять хотя бы ее отношения со скотиной. У других, скажем, корова это корова. Ее кормят, доят, выгоняют в стадо, и все. А Нюра за своей коровой ухаживала, чистила ее, выбирала из шкуры колючки. И разговаривала с ней ласково, как с человеком, и делилась, если было что-нибудь вкусное (когда кусок сахару даст, когда пирожок), поэтому и корова к ней относилась тоже как человек к человеку. Стадо в деревню пригонят, она от стада оторвется и бежит со всех ног бегом к дому соскучилась, значит. И играеткс хозяйкой. Так ее рогом подденет, будто всерьез, а на самом деле легонько, шутя. Но если заметит, что кто-нибудь хочет Нюру обидеть, то тут уже не играет, а глаза кровью нальет, голову опустит и идет на обидчика берегись!
А кабан Борька, тот и вовсе бегал за Нюрой, как собака. Нюра около двух лет взяла его в колхозе маленьким трехдневным поросенком, рассчитывая со временем зарезать. А поросенок попался чахленький, много болел. Нюра за ним тоже ухаживала, как за ребеночком. Кормила из соски молоком, клала на живот грелку, купала в корыте с мылом, повязывала платочком и укладывала с собой в постель. Выходила, а когда он подрос, не решилась зарезать. Так он и жил у нее вместо собаки, худой, грязный, носился по двору, гонял кур, провожал Нюру, когда она шла на почту, и встречал, когда возвращалась. А уж визгу-то было и радости, когда она возвращалась, на всю деревню.
Даже куры у нее были не такие, как у других. Сядет Нюра на крылечке, а они уж тут как тут. Которая на плечо заберется, которая на голову, и сидят, как на насесте, не шелохнутся. И Нюра не шевелится, боится спугнуть. В
деревне из-за этого над Нюрой многие посмеивались, а она
не обижалась, но думала, что, попади ей какой-нибудь
человек, пусть хоть некрасивый и не очень умный, лишь бы
хороший и к ней бы хорошо относился, а уж она тоже не
осталась бы в долгу, раскрылась бы перед ним всей душой. И
вот сейчас впереди нее шел по борозде, взмахивая тяпкой,
маленького роста человек в военной форме с красными ушами,
торчащими из-под пилотки. Кто он, этот человек, чего
хочет? Может, толькохвремя провести от скуки, а может, и
нет, кто его знает. Сразу не угадаешь.
Летний день, какой ни длинный, а и он подошел к концу. Заметно стало движение воздуха, потянуло от речки Тепы
прохладой, большое красное солнце, перерезанное надвое
перистым облачком, коснулось краем дымного горизонта.
Замычала на другом конце деревни скотина, и Нюра, оставив
Чонкина на огороде, побежала встречать свою Красавку. По дороге сошлась с Нинкой Курзовой , она шла с длинным прутом, тоже встречала корову. Они пошли рядом.
-- Ну как, картошку окучила?-- спросила Нинка явно с ехидцей, уж вся деревня,
конечно, обратила вимание, что Нюра на огороде работала не одна.
-- Еще немного осталось,-- сказала Нюра.
-- Теперь-то с помощником легче,-- подмигнула Нинка.
-- Да уж, конечно, в четыре-то руки,-- сказала Нюра и покраснела.
-- Парень хоть хороший?-- деловито осведомилась Нинка.
-- Да кто его знает.-- Нюра пожала плечами,-- С первого разу нешто разберешь. Росточку маленького, но так, видать,
работящий. Как пошел с тяпкой вдоль борозды, так я за ним
угнаться никак не могу.
-- Ну-ну,-- одобрила Нинка,-- а звать-то как?
-- Иваном,-- гордо поведала Нюра, как будто имя было особенное.
-- Холостой?
-- А я и не спросила.
-- Зря. Сразу спрашивать надо.
-- Да вроде неудобно сразу-то.
-- Напрямки неудобно,-- убежденно ответила Нинка,-- а так, вроде к слову, можно. Хотя, все равно соврет.
-- А на что ему врать?
-- Как не врать?-- сказала Нинка.-- Вся наша жизнь состоит из того, что мужики врут, а бабы верят. А этот еще и военный. Ему лишь бы время провести, да и все. А ты его так попытай, а еще постарайся и в документ заглянуть, хотя в ихних документах тож ничего может не быть, это не паспорт.
-- Выходит, безвыходное положение?-- спосила Нюра.
-- Выходит, так.
-- А я ему почему-то верю,-- сказала Нюра.-- Непохоже, чтоб врал.
-- Если веришь, дело твое,-- равнодушно сказала Нинка,-- но я б на твоем месте его раньше времени до себя не допускала.
-- А кто ж допускает?-- смутилась Нюра.
-- А я не говорю, что допускаешь, а можешь допустить. А они, мужики, да еще военные, у них привычка такая свое дело справит, а потом над тобой же и посмеется.
Тут Нинка отскочила к забору, потому что на дороге показалась Красавка, которая галопом неслась по деревне, а
за ней, не отставая, бежала маленькая собачонка и отчаянно
тявкала. Красавка неслась прямо на Нюру с такой скоростью,
что, казалось, никакая сила ее теперь не остановит, но
перед самой Нюрой остановилась как вкопанная.
-- Вот сатана какая,-- испуганно сказала Нинка.-- Гляди, Нюрка, кабы не вздела она тебя на рога.
-- Ничего, меня не взденет,-- сказала Нюра уверенно и почесала Красавке лоб между рогами. Та запыхалась от быстрого бега и дышала шумно, широко раздувая ноздри.
-- А моей заразы что-то не видать,-- сказала Нинка.-- Побегу, какы огород к кому не залезла. Заходи болтать-
ся, как всегда пригласила она.-- Песни попоем,посмеемся.
И пошла дальше, помахивая хворостиной.
На обратном пути Нюра забежала к бабе Дуне и купила у нее поллитровочку самогону . Она боялась, что баба Дуня начнет расспрашивать, для чего самогон, и придумала сказать, что будто должен приехать отец. Но баба Дуня сама уже напробовалась своего зелья до того, что ей все было неинтересно.
Когда Нюра подоила корову и вышла на крыльцо, Чонкин закончил уже последнюю грядку и сидел на траве, курил.
-- Устали?-- спросила Нюра.
-- Плевать,-- сказал Чонкин.-- Мне эта работа только для развлечения.
-- Я там на стол собрала,-- преодолев в себе робость, сказала Нюра.
-- На стол?-- У Чонкина загорелись глаза, но он тут же вспомнил о своем положении и только вздохнул. Нельзя мне.
С удовольствием бы, да нельзя. У меня вон стоит. С досадой он махнул рукой в сторону самолета.
-- Да, господи, кто его тронет!-- горячо сказала Нюра.-- У нас тут такой народ живет, избы не запирают.
-- Неужто не запирают?-- спросил Чонкин с надеждой.-- И что ж, ни разу не бывало таких случаев, чтобы кто-нибудь чего-нибудь?..
-- Да что вы,-- сказала Нюра.-- Я вот за всю жизнь и не припомню такого. Это вот еще, когда я совсем маленькая была, еще до колхоза, у Степана Лукова, вон он там живет за конторой, лошадь пропала, так и то думали цыгане, а
потом нашли ее, переплыла на тот берег.
-- Ну, а если пацаны там захотят чего отвернуть?-- постепенно сдавался Чонкин.
-- Пацаны уже спать полегли,-- сказала Нюра.
-- Ну ладно,-- решился Иван,-- минут на десять, пожалуй, зайду.
Он взял свою винтовку. Нюра собрала тяпки.
В первой половине избы чисто убрано. На широком столе стояли бутылка, заткнутая тряпицей, два стакана и две тарелки одна с вареной картошкой, другая с огурцами. Чонкин сразу оценил, что не хватает мясного, и, оставив винтовку в избе, сбегал к самолету за вещмешком. Колбасу Нюра тут же крупно порезала, а консервы вскрывать не стали, не хотелось возиться.
Чонкина Нюра усадила на лавку к стене, а сама села напротив на табуретку. Чонкин разлил самогон себе полный стакан, Нюре -- половину, больше она не разрешила. Чонкин поднял свой стакан и произнес тост:
-- Со встречей!
После второго стакана Чонкина развезло. Он расстегнул гимнастерку, снял ремень и сидел, привалясь спиной к стене, и о самолете больше не думал. В наступивших сумерках, как в тумане, перед ним плавало лицо Нюры, то раздваиваясь, то снова собираясь в единое целое. Чонкин чувствовал себя весело, легко и свободно, и непослушным движением пальца он поманил к себе Нюру и сказал ей:
-- Поди сюда.
-- А зачем?-- спросила Нюра.
-- Просто так.
-- Просто так можно и через стол говорить,-- сопротивлялась она.
-- Ну иди,-- жалобно сказал он,-- я ж тебя не укушу.
-- Ни к чему все это,-- сказала Нюра и, обойдя стол, села слева от Чонкина на некотором расстоянии.
Они помолчали. На противоположной стене громко стучали старые ходики, но их в темноте не было видно. Время шло к ночи.