- Господи... - шепотом сказала мама. Журка понял, что она смотрит на него отчаянными глазами. Она тоже узнала.
Человек без шапки был Иринкин отец.
Они с мамой досмотрели передачу до конца. Молча. Отец поворчал, что не дают смотреть хоккей, и ушел на кухню. Показывали каких-то стриженых парней, милиционеров, занесенную снегом спортивную площадку, потом снова розовощекую даму, которая что-то объясняла. Журка не слушал. Он отчаянно боялся одного: вдруг еще раз покажут Игоря Дмитриевича!
Нет, не показали. Экран вдруг стал ярко-синим, по нему побежали зеленоватые волны, а потом вспыхнула желтая надпись: "Режиссер передачи Э.Кергелен".
Буквы сияли так ярко, что по синему полю экрана от них разлетались золотистые лучи.
"Кергелен, - машинально подумал Журка. - Это что-то южное. Кажется, в Индийском океане есть такой остров..."
В праздничном разноцветье экрана и букв было девательство. Насмешка над Иринкиной бедой. Журка оттолкнул стул и вышел в прихожую. Мама поспешила за ним. Журка стал торопливо натягивать пальто.
- Может быть, не надо?.. Сейчас не надо... - неуверенно сказала мама.
Журка досадливо мотнул головой. Надо! Черная молния беды ударила в Иринкиного отца. Значит, и в Иринку. А он будет сидеть дома? Кто тогда ее защитит?
От кого защищать, Журка не знал, но то, что должен бежать к Иринке, знал точно.
Он встретил Иринку в квартале от ее дома. И понял, что она вышла навстречу. Значит, догадалась, что Журка придет.
Они остановились под желтым неярким фонарем посреди заснеженного тротуара.
- Видел? - тихо спросила Иринка и опустила голову.
- Видел, - виновато сказал Журка.
Они помолчали. Фонарь светил сквозь ветки большого клена. Клен был увешан гроздьями необлетающих крыльчатых семян. Ветки качались от снежного колючего ветерка. Их тени на тротуаре ходили туда-сюда, и казалось, что плавно ходит под ногами сам тротуар. От этого начинала кружиться голова.
- Ну зачем только люди эту водку выдумали! - беспомощно и отчаянно сказала Иринка. От ее губ отлетели клубки пара.
Журка переступил на утоптанном скрипучем снегу. Сердито спросил:
- Но за что его? Он же совсем не пьяный был! Просто шел...
- В том-то и дело, что не просто... - Иринка медленно шагнула, и Журка пошел рядом с ней. - Он все-таки выпил тогда. Это знаешь в какой день было? Перед каникулами, когда мы Веронике Григорьевне свои костюмы показывали... А на другое утро, помнишь, я такая хмурая была, а ты решил, что я за что-то на тебя дуюсь...
Журка не помнил, но кивнул. И спросил:
- А что случилось-то?
- Они тогда снежный городок на главной площади оформляли. Целая бригада художественных мастерских... Понимаешь, там у всех подсобные помещения были, теплые вагончики - у строителей, у электриков. А художникам ничего не приготовили, никакой даже будочки. Ну, они перемерзли все и говорят: "Давайте погреемся"... Знаешь ведь, как они греются. А потом в троллейбусе...
- Что в троллейбусе?
- Контролерша стала билеты проверять. А папа по ошибке пробил не троллейбусный, а автобусный билет. Ну, она и раскричалась: "Седой уже, а обманываешь! Плати штраф!" А почему "обманываешь"? Автобусный билет даже дороже... Папа говорит: "Мне штраф не жалко, только зачем вы мои седые волосы задеваете? Покажите ваше удостоверение". А она: "Ах, тебе удостоверение! Водки нахлестался, а теперь хулиганишь! Милиция!.." Ну, вот и все... Мы с мамой целую ночь не спали, все его ждали...
- Это же несправедливо! Из-за какого-то билета! - возмущенно сказал Журка.
- А кому докажешь? Эти горластые тетки всегда правы. Помнишь, тогда на Горьку заорали: "Безбилетник, шпана, в милицию!" А у него билет просто за подкладку завалился.
Журка помнил. Он плюнул на снег.
- Кто таких только в контролеры пускает...
- И кто на студию пускает дураков, которые такие передачи делают...
- Точно! А ты фамилию режиссера видела? Какой-то Кергелен.
Иринка сердито мотнула вязаной шапкой с пушистым шариком.
- Не видела... Мама заплакала, я сразу телевор выключила.
Они подошли к Иринкиному подъезду.
- К нам, пожалуй, не надо сейчас, - неуверенно сказала Иринка. Мама такая расстроенная...
- Я понимаю.
- Завтра в классе что будет... Папу ведь многие знают.
- Да ничего не будет. Эту передачу, наверно, никто и не смотрел, по первой программе хоккей шел.
- Кто-нибудь все равно смотрел.
- Ничего не будет, - повторил Журка. - Ты не бойся. Если кто что-нибудь скажет... я тогда... Ришка, ты ничуть не бойся, ясно?
Он впервые назвал ее Ришка. Про себя он так ее часто называл, а вслух стеснялся. А теперь сказал.
И она серьезно кивнула.
Шумный день
Утром никто в классе не задел Иринку ни сочувствием, ни расспросами, ни насмешкой. Может быть, и в самом деле не видели передачу. А может быть, видели, но Иринкиного отца не узнали. А если кто-то узнал, то хватило ума промолчать.
К тому же класс будоражило другое событие: накануне арестовали Капрала.
Раньше Капрал учился в этой школе, и его многие знали. Да и не только по школе знали. Кое-кто жил с ним по соседству, а некоторые сталкивались на улице. Компания Капрала была широко вестна в окрестностях.
Грабля, то есть Борька Сухоруков, который с Капралом был хорошо знаком, рассказывал про все, что случилось. Рассказывал охотно и даже с какой-то гордостью. В новогоднюю ночь подвыпивший Капрал гулял по улицам с приятелями и затеял драку. Он столкнулся с пареньком, курсантом летного училища, и сказал ему что-то обидное. Курсант оказался не робкого десятка и ответил. Тогда Капрал ударил его бутылкой по лицу. Потом компания убежала, а курсанта увезла "Скорая". Оказалось, что у него на нижней челюсти трещина. В компании Капрала в ту ночь вместе со взрослыми парнями шатался Череп. Курсант, когда вышел больницы, встретил Черепа на улице и узнал. Черепа задержали, а заодно Шкалика, который оказался рядом. Череп молчал, как бык, но Шкалик, хотя он попал в милицию случайно, разревелся и начал вжать: "Я ни причем, меня там не было, это все Капрал, а меня опять ни за что..." Тут все стало ясно. Взяли Капрала.
Но, видать, кроме драки, за Капралом были и другие грехи, потому что на квартире у него сделали обыск.
- Много чего нашли, - значительно сказал Грабля. - И между прочим, знаете что? Марки, которые кто-то свистнул со школьной выставки...
Тут Журка вспомнил, что в каникулы в школе была выставка филателистов и с нее кто-то "увел" два планшета с парагвайскими и либерийскими марками, на которых красовались старинные парусные корабли. Марки были замечательные, Журка разглядывал их с завистью. Говорят, когда они исчезли, в кабинете директора был скандал: приходили родители семиклассника - владельца этих марок - и грозили судом и милицией.
- Теперь ниточка потянется, - с многозначительным видом говорил Грабля. Поглядывал выше голов и постукивал по парте обкусанными ногтями. Судя по всему, Капрала он не очень жалел, а молчание внимательных слушателей было ему приятно. - Теперь кой-кого за жабры возьмут...
- Кого? - спросил маленький Дима Телегин.
- Кого надо. Следователь разберется...
Скорее всего Грабля понятия не имел, кто стащил для Капрала марки. Но любопытному Димке Телегину казалось, что у Грабли можно что-то узнать. В классе он сидел позади Сухорукова и на уроке истории донимал его тихими, но упорными расспросами. Борька шепотом отругивался.
- Сухоруков! Ты прекратишь деваться надо мной или нет? - громко пронесла Маргарита Васильевна.
- А че я сделал?
Маргарита Васильевна терпеть не могла Граблю. Он был прогульщик, двоечник и злостный нарушитель дисциплины. Он по всем показателям тянул пятый "А" в отстающие. Маргарита Васильевна не раз откровенно заявляла, что место Сухорукова не здесь, а в колонии. Она выражала надежду, что в конце концов он туда попадет. Кроме того, она терпеть не могла слов "че я сделал", если даже их проносили вполне
благополучные ученики. А уж если этот Сухоруков...
Маргарита Васильевна сразу налилась помидорным соком и закричала:
- "Че" ты сделал? Срываешь урок, вот "че"! Марш класса!
Грабле было не привыкать. Он стал медленно выбираться -за парты.
- Шевелись, не тяни время! Нам заниматься надо!.. А ты куда, Телегин?
- Мы же вместе разговаривали, - сказал Димка, - Значит, я тоже...
Он был маленький, вертлявый и прилипчивый, но справедливый. И довольно храбрый.
- Сядь немедленно!
- Но раз мы вместе...
- Сядь, говорю! Нашел себе приятеля! Его давно спецшкола для трудных ждет!
- Уж как ждет. Прямо плачут там без меня, - сказал Грабля.
- Ты смотри сам не заплачь! - вскипела Маргарита Васильевна. Герой! Вот разберут это дело с марками, посмотрим, кто заплачет, а кто засмеется!
Все притихли.
- А я-то... при чем? - сбивчиво сказал Сухоруков.
- Там выяснят, "при чем", - слегка сбавляя тон, ответила Маргарита Васильевна.
Непонятно было: или она правда подозревает Граблю, или со зла наговорила лишнего. Но Грабля испугался. Обычно он разговаривал с учителями сидя, а сейчас встал. Даже побледнел чуть-чуть.
- Да я на каникулах и в школу не заходил!
- Разберутся, разберутся...
- А чего разбираться? - жалобно сказал Грабля.
"Какой ощипанный сразу стал," - подумал Журка. Граблю он не любил. Правда, к Журке Грабля никогда не приставил да и вообще в своей школе не трогал ребят, даже младших, но все равно он был "тех". Из тех, которые дежурят в кино, чтобы вытряхнуть у малыша гривенник или дать подножку. Из тех, у кого то ли от курева, то ли от равнодушия лицо будто присыпано серой пылью. Из тех, кто во время хорошего фильма вдруг начинает ржать, когда у тебя в горле щекочет от слез...
Но сейчас Грабля сделался не такой. Обыкновенный мальчишка стал, растерянный, даже маленький какой-то, не больше Димки.