Рождество и елка – в центре стихотворной сказки «Как бесенок попал на елку». В этом произведении присутствуют эсхатологические мотивы: герой-резонер, мудрый и добрый старик, который живет в лесу и помогает зверям, поучает звериных детенышей: «Не вечно в плену вы<,> откроются двери: / “Вся тварь свободится”, апостол сказал, / Надейтесь и ждите – Господь обещал» [70, с. 9]. Знаменательно, что «земной» мир в поэме обозначен как «плен», то есть состояние неудовлетворительное и вполне соответствующее состоянию «богооставленного» мира в христианстве. «Освобождение всей твари» означает воссоединение «тварного» мира с «нетварным», но, с другой стороны, новообретение вечности оказывается сродни возвращению в невинное состояние, свойственное детству. В детстве же, по мнению Соловьевой, все существа безгрешны, не знают зла. Даже маленький бесенок, существо, враждебное Богу, не составляет здесь исключения, и когда звери не хотят пустить его на елку (на важный христианский праздник!), за бесенка заступается медведь: «Ну, положим, он бесенок, / Будет гадости творить, / Но теперь еще ребенок, / Отчего ж не пропустить?» [70, с. 30]. Так христианская идея всепрощения абсолютизируется, и в сочельник Вифлеемская звезда загорается даже над бесенком. С позиции церкви такое «оправдание нечистой силы» невозможно, хотя на фоне народно-христианских представлений оно вполне убедительно.
Название книги выбрано не случайно. С символическим образом елки связаны стержневые, прежде всего нравственные, идеи (всепрощение, любовь, сострадание, самопожертвование), составляющие основу художественного мироздания сборника. Елка оказывается подобием Христа в мире деревьев и в качестве «божественного» дерева совмещает в себе функции мифологического arbor mundi и символического воплощения христианских идей.
Религиозно-мифологическая подоснова художественной вселенной Соловьевой за пределами книги «Елка» раскрывается в детских стихотворениях на евангельские сюжеты и в произведениях, посвященных церковным праздникам.
Наиболее сложное с точки зрения организации художественной вселенной стихотворение – «Благовещенье». Здесь парадоксальна сама ситуация: Дева Мария накануне Благовещенья читает в «Великой книге» о том, что еще не произошло: ангел («кто-то») еще только стоит на пороге. Сама героиня находится «вне времени», стараясь осмыслить происходящее с ней вне его течения («Задумалась Дева Пречистая / Над тем, что будет скоро, что было» [67, с. 229]). Описываемый момент выпадает из хода «земного» времени: «весна лучистая» остается за порогом, «весенний напев» – за «узким окном». Дева Мария отделена от всего мира и пространственно – она находится в «светлой храмине». Эпитет «светлый» тут (как и в поэзии Беляевской, Пожаровой, Бальмонта) сигнализирует об отношении определяемого им понятия к сфере божественного. Граница между «храминой» и остальным миром обозначена четко. Во-первых, это окно – «узкое», ограничивающее сообщение между «мирами» внутри и вне, в том числе для ветра, и поэтому «занавес алый»[23] в начале произведения неподвижен. Во-вторых, это порог, на котором стоит архангел, готовый возвестить о будущем чуде (о котором Дева Мария только что прочитала).
Впрочем, размежевание между «храминой» Марии (соотносящейся с божественным миром) и всем остальным миром (земным) не абсолютно. Весна на улице, возрождение природы, безусловно, соотносится с вестью о грядущем рождении Бога; «золото весеннего напева» [67, с. 229], то есть солнечные лучи, также явление не целиком «тварной» природы: золото, золотое, так же как и свет, светлое у Соловьевой чаще всего атрибут божественного. Вход в «храмину» (кстати, находящуюся на земле) не закрыт для земных явлений: дверь отворяет «ветерком весна лучистая» [67, с. 229]. Все это позволяет говорить если не о слиянии, то об активном взаимодействии «небесного» и земного миров, о максимальном сближении земного мира по своей природе с «небесным», что вполне соответствует духу готовящегося свершиться чуда.
Вообще, по Соловьевой, вся природа – «христианка» или мечтает стать таковой, и мир «божестенный» также стремится к сближению с земным. Стихотворение «Свете Тихий» демонстрирует именно такое обоюдное стремление к слиянию двух различных природ. Существенную роль здесь играют образы, связанные с лучами, светом, пронизывающим все описываемое пространство. В первой строфе «в сельском храме, простом и убогом» [76, с. 695] совершается молитва; небесный свет озаряет икону и ризу внутри храма. Две последние строки строфы – уже взгляд на храм извне («Меркнут окна, чуть рдеют главы» [76, с. 695]). Далее изображается еще более масштабная картина: ангел «сходит к земле с приветом, / Весь одетый вечерним светом» [76, с. 695] и устанавливает связь между «небом» и «землей». Его молитва над пашней низводит на землю покой и одновременно предвещает единение «земного» мира с «божественным»: «...Леса, долины, / Небо гаснет, но свет единый / Ждите завтра, молясь, с утра вы...» [76, с. 695]. «Росы» и «травы» (порождения, безусловно, земли) также возносят молитву к Богу, повторяя строку из Всенощного бдения («Свете Тихий Святыя Славы» [76, с. 695]), которая в стихотворении Соловьевой является рефреном. Символическое сближение света вечернего солнца и Света духовного, «божественного», озаряющего «земной» мир, создает впечатление полной гармонии, почти свершившегося слияния «земли» и «неба», неизбежного в будущем и неявно присутствующего в настоящем.
Подобная картина «верующей» природы создана и в стихотворении «Светлый день». Душевная просветленность его лирического героя важна не сама по себе, а как следствие единения трех составляющих: героя, миров «земного» и «божественного». «Землю» связывает с «небом» «вешний звон»: «Вешний звон, как весть Господня, / Плыл с небес и до земли» [77, с. 334]. Лирический герой кричит всему миру: «Христос воскрес!», и земной мир отвечает, как истинный христианин: «Воскрес!».
Мистическое осмысление у Соловьевой иногда получают даже политические события. Так происходит, например, в стихотворении «5 марта 1861 года», написанном к 50-й годовщине освобождения крестьян – акта довольно сомнительного и половинчатого. Это событие у Соловьевой соотносится с прощенным воскресеньем накануне Великого поста. Пора «зимней тьмы» здесь сравнивается с неволей, весна – с освобождением. Землю и небо соединяет колокольный звон, возвещающий «весть золотую» («божественную»?) «исстрадавшимся, дальним, безвестным» [73, с. 143], то есть тем, кто полностью соответствует народным представлениям о святости, с призывом в духе народного благочестия: «Осени себя знамением крестным, / Труд свободный подъемли, народ!» [73, с. 143]. Мистическое осмысление противоречивого реального события русской истории позволяет стихотворению не превратиться в факт политической пропаганды.
Обращает на себя внимание постоянство некоторых метафор и эпитетов для описания явлений «иного» мира. Образы, связанные с семантикой света, практически всегда не соответствуют зрительному восприятию, а являются символами «небесного» мира; подобное значение имеют и слова «золото», «золотой». Лучи и колокольный звон (часто в конгломерате) исполняют функцию связи между «землей» и «небом», в полном соответствии с мифопоэтическими символистскими принципами. Эти понятия и образы, наряду с образом-символом елки, в мифологической картине мира Соловьевой оформляют «небесный» ярус, по подобию которого стремится существовать и «земной».
Помимо «мифологизированных», в творчестве поэтессы встречаются произведения с несколько иным подходом к изображению мира. Это, во-первых, эпические стихотворные повествования о приключениях, а во-вторых – произведения, основанные на чисто словесной или образной игре, – шарады и загадки. И в тех, и в других (исключение – поэма-сказка «Как бесенок попал на елку») имплицитное присутствие религиозного подтекста устанавливается только в контексте всего творчества Соловьевой.
«Приключенческие» произведения представляют собой различные модификации литературной сказки. И.Г. Минералова выделяет, в зависимости от степени близости к произведениям устной словесности, следующие типы литературных сказок:
«1. Запись народных сказок.
2. Обработка, адаптация фольклорных записей сказок <…>.
3. Авторский пересказ <…>.
4. Авторская сказка (в ней создана своя собственная внутренняя форма, фольклорное используется с иной, художественно оригинальной семантикой <…>).
5. Стилизация и пародия (это путь от литературной реальности навстречу фольклорному образцу с разной художественно-педагогической задачей) <…>.
6. Собственно литературная сказка» [149, с. 72].