Вот «простой» и короткий анекдот.
Ходжа неоднократно пересекал границу своей страны, а потом возвращался домой с ослом, груженным всякой всячиной, и каждый такой поход делал его все богаче и богаче.
Таможенники подозревали его в контрабанде, но как бы тщательно ни перебирали они всё, с чем он появлялся на границе, ничего стоящего им не попадалось. Однажды они даже просто сожгли весь его «товар», но на его благоденствии это не отразилось.
Много лет спустя, когда Ходжа уже жил в другой стране, его встретил один из некогда обыскивавших его таможенников.
«О Ходжа! — сказал он.— Ты теперь в полной безопасности! Скажи же мне, что ты все-таки тогда переправлял через нашу границу?»
«Ослов»,— спокойно ответил Ходжа.
Этот анекдот учит читателя широте взгляда на окружающий мир и презрению к традиционным представлениям о вещах (в данном случае — к традиционным представлениям о контрабанде).
Такие насыщенные мудрой простотой и юмором истории уже преодолели пределы породившего их мусульманского мира, и имя Ходжи Насреддина давно известно в любом уголке земного шара. Не избежала воздействия насреддиновского остроумия и европейская культура. Влияние его шуток (как правило, без ссылок на того, кому они принадлежат) ощущается и в «Декамероне» Боккаччо, и в сборниках «фацетий» (шуточных рассказов) П. Браччолини (середина XV в.) и Г. Бебеля (начало XVI в.), и в «Занимательных историях» Ж. Таллемана де Рео (середина XVII в.). Отголоски насреддиновских метких фраз звучат в рассказах М. Твена и даже в высказываниях А. Эйнштейна, сохранившихся в воспоминаниях современников гениального ученого, и этот перечень можно было бы продолжить.
Появление в XIX в. рукописных сборников анекдотов и притч Ходжи Насреддина и их последующее издание не означало прекращения устной традиции. Ходжа Насреддин и ныне продолжает жить и творить, «приспосабливая» свои рассказы к новым историческим и бытовым реалиям, и, возможно, в будущем его литературное наследие пополнится анекдотами, в которых отразится наше время. Эта моя надежда основывается и на моих личных воспоминаниях о «сороковых, роковых» годах минувшего века:
Деревня вблизи Коканда. Летний вечер с долгожданной прохладой. Круг седобородых стариков, сидящих на деревянном помосте у чайной. Их речи прерываются их же по-молодому громким смехом, благодаря которому на миг забываются все невзгоды военного времени. Они говорят о Ходже Насреддине, и каждой, взявший слово, должен рассказать не менее семи анекдотов. Я был среди мальчишек, сидевших на земле неподалеку от этого собрания и жадно слушавших эти веселые истории. Вот одна из них: Ходжа несколько дней не выходил на работу в колхоз, и раис (председатель колхоза) потребовал от него объяснений. Ходжа отправился в поликлинику. Доктор послушал его и выдал ему справку о том, что он болен. Ходжа тут же несколько раз перечитал справку, ничего в ней не понял и стал задавать доктору вопросы, но тот очень спешил к другим больным и, ничего не объяснив, сказал Ходже:
«Я написал так, что любой ишак поймет!» — и с этими словами выпроводил Ходжу на улицу.
А когда доктор уже осматривал другого больного, за открытым окном его кабинета раздался оглушительный рев осла. Доктор выглянул из окна и увидел Ходжу, державшего развернутую справку перед кричащим ишаком.
«В чем дело?» — спросил доктор.
«Мой ишак объясняет мне, что вы тут написали»,— ответил Ходжа.
(Курсивом здесь набраны слова, которые рассказчик произносил по-русски.)
В этом рассказе отразились реалии советского времени. Возможно, сейчас бессмертный Ходжа Насреддин уже ведет свои беседы с олигархами, «братками», киллерами и другими персонажами современной эпохи. И в любом случае его мудрость служит и будет служить победе Веры в Добро, вечно живущей в душах людей.
4. Искатель скрытого смысла
Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного!
Джалал ад-Дин Мухаммад Руми родился в сентябре 1207 г. в городе Балхе в Хорасане в семье выдающегося богослова Мухаммада ибн Хусайна ал-Хатаби ал-Балхи, проповедовавшего под именем Баха ад-Дина Валада, считавшего себя идейным и духовным наследником великого суфия-интеллектуала ал-Газали.
Когда Джалал ад-Дин был еще ребенком, у его отца возникли осложнения в отношениях с мстительным придворным богословом Хорезмшахов Фахрад ад-Дином Рази, причастным к убийству Маджд ад-Дина Багдади, утопленного в Амударье. Отец Джалал ад-Дина почувствовал смертельную опасность, нависшую над ним и его семьей, и решил под предлогом паломничества в Мекку покинуть Хорасан.
Примерно в 1215 г. Валад с семьей и сорока учениками и последователями отправился в странствие. Их путь лежал через город Хайяма Нишапур, где и состоялась их встреча с другим великим поэтом-мистиком Ирана — Фарид ад-Дином Аттаром. Маленький Джалал ад-Дин не вмешивался в разговоры старших, но в конце этой беседы с Валадом Аттар, указав на него, сказал: «Не за горами то время, когда твой сын возожжет огонь в сердцах, скорбящих о мире». С подаренной Аттаром «Книгой тайн» Джалал ад-Дин не расставался всю свою жизнь, постоянно перечитывая ее, обращался к ней в минуты радости и скорби, находя в ней ответы на терзавшие его сомнения и утешение в печали.
Семья Валада обосновалась в Руме — западном сельджукском султанате, контролировавшем в те времена практически всю Малую Азию. Она жила сначала в Малатве, потом в Сивасе, Акшехире и в Ларенде. В Ларенде в 1225 г. Джалал ад-Дин женился на Джаухар-Хатун Самарканди. Там же родился его первенец Султан-Велед, который впоследствии написал биографическую поэму «Валад-Наме» — о жизни своего деда и отца, а также собрал наставления и изречения Джалал ад-Дина и издал их отдельной книгой под названием «В нем то, что в нем».
В 1228 г. Валад получил приглашение занять место преподавателя в медресе в Конье и переехал туда, но вскоре, в 1231 г., умер, и его место в медресе занял Джалал ад-Дин. Через год Джалал ад-Дин, оставаясь преподавателем медресе, становится учеником единомышленника Валада шейха Бархун ад-Дина Мухаккика. Это духовное воспитание продлилось почти десять лет, но жизнь Джалал ад-Дина оно не изменило: он остается всеми уважаемым преподавателем в медресе и проповедником в мечети и живет со своей семьей в довольстве и благополучии.
Вступление Джалал ад-Дина на суфийский Путь связано с именем бродячего суфийского проповедника Шамс ад-Дина Табризи. Проповеди этого дервиша и личное общение с ним, а потом его таинственное исчезновение перевернули душу Джалал ад-Дина, и, пережив радость встречи, всеобъемлющую любовь к другу и трагедию потери, он стал тем гениальным поэтом, которого знает мир.
Но Джалал ад-Дин уже не мог жить и творить без кумира, напоминающего ему своими душевными качествами исчезнувшего в 1247 г. Шамс ад-Дина. Таким кумиром стал для него молодой ювелир Салах ад-Дин Заркуб, а когда тот в 1258 г. умер, его место занял Хусам ад-Дин Хасан, возглавивший учеников поэта и суфийского шейха, каким теперь был Джалал ад-Дин.
Именно Хусам ад-Дину мир обязан тем, что большинство поэтических произведений Джалал ад-Дина были записаны и сохранены для человечества, так как поэт обычно их только декламировал или напевал. По его же предложению и при его помощи было создано главное произведение Джалал ад-Дина — шеститомная поэма «Маснави» («Поэма о скрытом смысле»). В своем скрытом смысле эта поэма является своего рода энциклопедией суфизма, но эту ее сторону могут оценить лишь те, кто вступил на суфийский Путь и сумеет разглядеть в ней развитие идей Газали, Санайи, Аттара и других суфийских авторитетов того времени. О связи «Маснави» с поэзией Санайи и Аттара сказал сам Джалал ад-Дин:
Аттар был духом, а Санайи — двумя очами его,
А я пришел следом за Санайи и Аттаром.
Люди же далекие от суфийской мистики могут насладиться «Маснави» как совершенным поэтическим произведением, отразившим все стороны жизни средневекового исламского Востока, и убедиться в том, что годы не властны над вечным стремлением человека к счастью и справедливости, убедиться в бессмертии человеческой Надежды на лучшее.
Джалал ад-Дин подписывал свои произведения разными псевдонимами: «Балхи» — по месту своего рождения, «Шамс Табризи» — именем друга и духовного учителя, но наибольшей известностью пользовался его псевдоним «Руми» — по названию страны, где он и его близкие обрели вторую родину.
Джалал ад-Дин Руми умер в Конье в декабре 1273 года и покоится в мавзолее рядом с отцом. Их могила является объектом паломничества и почитания по сей день.
Одним из почетных титулов-обращений к Руми было слово «Мауляна» — «Учитель». Оно сохранилось в названии основанного поэтом суфийского братства — «Маулавиа» (в тюркском произношении — «Мевлеви»).
Однако своей концепции мистического Пути («тариката») Руми не создал и в основном придерживался учения «Великого шейха» Ибн-Араби из Андалуссии — крупнейшего суфийского богослова в истории ислама. В то же время программа созданного им братства, в отличие от религиозных установок в других суфийских орденах, не освобождала суфия от исполнения мусульманских ритуалов (молитвы, поста и т. п.). Руми стремился к согласию с ортодоксальным исламом. Особенностью братства «Маулавиа» стало музыкальное сопровождение мистических радений и танцевальный ритуал, символизирующий любовь и приближение к Всевышнему. Флейта и тамбурин стали непременными атрибутами религиозных собраний последователей Джалал ад-Дина Руми, в связи с чем братство «Маулавиа» получило в Европе название «Орден танцующих дервишей». Некоторые отголоски маулавийских мелодий звучат в знаменитом «Болеро» Равеля.
Что касается поэтического наследия Руми, то в Европе оно долгое время было достоянием ученых-ориенталистов, хотя отдельные сюжеты из «Маснави» стали основой некоторых сказок Г. Х. Андерсена. Джалал ад-Дин Руми был хорошо известен Гёте, посвятившему этому поэту биографический очерк в своем знаменитом «Западно-восточном диване», а в рукописных заметках великого немца сохранилась следующая запись о поэме «Маснави»: «"Маснави" играючи переводит странные и сомнительные сказки в мир идей, прибегая к высшим понятиям, а все непостижимое и неразрешимое в жизни связывает с высшим миропорядком».