Предложенная языковая модель «Смысл <-> Текст» предполагает пять основных уровней представления: семантический, синтаксический, морфологический, фонологический (фонемный) и фонетический, – которые отображаются с помощью особого знакового кода. Например, значение ‘очень’ передается с помощью знака Magn, образованного от латинского ‘magnus’ (большой)). Запись словосочетания, содержащего данное смысловое значение, будет выглядеть следующим образом: Magn (брюнетка) = жгучая; Magn (рана) = глубокая; Magn (знать) = назубок, как свои пять пальцев [Мельчук, 80]. Язык модели «Смысл <-> Текст» разрабатывался под влиянием исследований в области автоматического перевода, анализа и синтеза текстов по принципу формального семантического описания, использующего однозначную и логически последовательную символику. В качестве обязательного критерия, положенного в основу символического лингвистического кода, выдвигалось требование о возможности использования данной модели или ее составляющих в вычислительной технике.
Мышление, несмотря на всю комплексность этого понятия, представляет собой процесс оперирования аналогами объектов реального мира и включает в себя две стороны восприятия: объективную, затрагивающую описание фактического положения дел в этом мире, и субъективную, указывающую на отношение к ним со стороны мыслящего субъекта. Устанавливая приоритет познания законов окружающей действительности, сторонники логического подхода намеренно сужали круг своего рассмотрения до уровня отражения объектов, их свойств и структурных составляющих, их взаимодействия и взаимообусловленности при перемещении в пространстве и времени, оставляя за пределами исследования мир психики, то есть те сложные рефлекторные процессы, которые возникают в сознании индивидуума как реакция на соприкосновение с этой действительностью.
Даже те исследования, которые проводились с учетом личностных качеств и интенциональных установок субъекта речи, ориентировались на язык как на идеальную упрощенную структуру, доступную для манипулирования на уровне логических категорий. Наряду с нейтральными общепринятыми лексическими единицами кодирования объектов – словами и словосочетаниями, система языка включает сложные ассоциативно-образные лингвистические комплексы, позволяющие не только именовать объекты действительности, но и дополнительно отражать малейшие нюансы их восприятия. Сетуя на несовершенство языка, в котором существуют различные варианты для обозначения одного и того же явления, никогда не совпадающие полностью по значению, Г.Фреге писал: «Я хотел бы только подчеркнуть, что различные выражения тем не менее весьма часто имеют что-то общее, то, что я называю смыслом или – в случае особого типа предложений – мыслью … таким образом, разница в выражении не затрагивает смысл, а затрагивает только восприятие, оттенок или окраску мысли, и безразлична для логики» [Frege: 1980а, 46].
Витгенштейн в одном из своих философских наблюдений обратил внимание на глубокие корни весьма распространенной в философии традиции подмены понятия 'одинаковый' понятием 'тот же самый'. Когда мы пытаемся найти нужный оттенок того или иного значения, подбирая синонимы или описывая наше представление, «вопросом рассмотрения в философии является только то, где именно у нас возник соблазн употребить то или иное выражение. То, что мы хотели сказать, в этом случае не относится к философии» [Wittgenstein:1953, 91].
Такое положение дел не осталось незамеченным среди философов. С одной стороны, нельзя было больше игнорировать противоречия между методологическими приемами и аппаратом философского исследования и реалиями обычного языка; с другой стороны, требовали концептуального решения те явления, которые в течение долгого времени отбрасывались как недостойные философского рассмотрения.
Отстаивая позиции того направления в философии, которое занималось изучением обыденного языка, и высказывая критические замечания в адрес сторонников «чистой» науки, П.Грайс отмечал: «Они хотят, чтобы философия была возвышенной, принимала во внимание только важную теоретическую информацию, которая способствовала бы разрешению или мировых вопросов, или проблем отдельной личности, или их обоих. Им я хочу возразить: вы желаете невозможного; философия никогда и не выполняла такой задачи, хотя иногда могло показаться, что она это делала (и практические последствия этого оказывались далеко не всегда очень благоприятными)». В жалобах на то, что философия больше не в состоянии решать практические проблемы, по мнению П.Грайса, «не больше смысла, чем в жалобах на то, что по звездам невозможно больше предсказать развитие мировых событий» [Grice: 1989, 179 – 180].
Вместо решения глобальных вопросов философия должна обратиться к рассмотрению обычных вещей. Во второй половине ХХ века все чаще стали раздаваться предложения повысить интерес к анализу собственно языковых явлений. Эти предложения в дальнейшем были объединены в рамках направления, обозначенного в ряде работ как лингвистический поворот ('linguistic turn') в философии. Сам термин 'лингвистический поворот' впервые появился в работе Г.Бергмана: «Все философы, исследующие язык ('linguistic philosophers'), рассуждают о мире с помощью соответствующего языка. Это лингвистический поворот, первый шаг на пути примирения философов, рассматривающих обычный и идеальный языки» [Bergmann: 1964, 177]. В дальнейшем термин получил широкое распространение благодаря сборнику статей, вышедшему под редакцией Р.Роти «Лингвистический поворот: последние эссе в области методов философии» [The Linguistic Turn].
М.Блэк, обращаясь к тем, кто думает, что существует логическое соответствие между языком и реальностью, пишет: «Концепция языка как зеркала, отражающего действительность, в высшей степени ошибочна». Язык должен приспосабливаться к отражению как реальных связей, так и исключений из них. Но чтобы соответствовать этому, он должен обладать возможностью выразить не только то, что есть, но и то, что могло бы быть. «Если довольствоваться меньшим, следует примириться с безмолвием, требовать бoльшего невозможно. Нет дорог, ведущих от грамматики к метафизике» [Black: 1967, 335].
Подводя итог философских исследований языка, начиная с логического анатомизма Б.Рассела и Л.Витгенштейна и заканчивая представителями конструктивизма, Р.Роти писал об определенном тупике, который возник в философских исследованиях к середине века, и указывал на то, что в настоящее время «философские проблемы могут быть решены (или упрощены) или путем реформирования языка, или путем приобретения больших знаний о языке, на котором мы говорим» [The Linguistic Turn, 3] [15].
При существующем в философии и логике подходе к анализу языка язык может быть или преобразован ('reformed') в другую структуру, более приспособленную для философских исследований, или понят ('understood'). Вслед за работой Р.Роти появился целый ряд исследований, в которых указывалось на необходимость поворота к изучению собственно языковых явлений [16], остававшихся до этого времени за пределами внимания философии и логики. «Обстоятельства таковы, что мы используем обычный язык, чтобы обозначить цель, мотив, возможность, но мы говорим о зле с помощью таких метафор, как охлаждение, заблуждение, тяжесть, рабство. Более того, эти первичные символы не встречаются, пока они не погружены в сложные сюжетно-тематические картины мифа, который повествует о том, как появилось зло» [Ricoeur: 1977, 316]. С прямого пути феноменологического описания языка П.Рикёр предложил свернуть на «окольную дорогу», которая ведет в сторону исследования герменевтики символов, «существующих не на уровне сознания говорящего, а на более глубоком уровне неосознанного» [там же].
Сходные проблемы обозначены и в работе Г.Стейнера, в которой отмечаются трудности, возникающие при переводе встречающихся в текстах многочисленных образных и идиоматических выражений с одного языка на другой в условиях отсутствия специально разработанного универсального лингвистического кода, необходимого для их интерпретации [Steiner, 23 – 34].
Таким образом, многие структурные составляющие языка, в частности, связанные с образной системой языка, в течение долгого времени выпадали из внимания логиков и философов, так как, с одной стороны, они не могли быть верифицированы как истинные или ложные, и, с другой стороны, не могли быть использованы при общепринятом подходе в решении задач, связанных с познанием окружающей действительности. В настоящее время сложилась ситуация, когда теория исследования метафорических конструкций (довольно обширная и хорошо изученная область лингвистики) развивается автономно, как бы в подвешенном состоянии, не имея логического фундамента, объясняющего глубинные, на уровне подсознания, механизмы возникновения и развития этого явления в системе языка. Чтобы приблизиться к решению этой проблемы, необходимо начать исследования с вопросов, рассматривающих способы соотнесения языковых единиц с объектами реальной действительности, то есть обратиться к теории референции.
Глава II.
АССОЦИАТИВНО-ОБРАЗНОЕ МЫШЛЕНИЕ И ЕГО РОЛЬ В ПРОЦЕССЕ ПОЗНАНИЯ
Язык как средство отображения объективной реальности
Особенностью существования человека является то, что он живет как бы «в двух окружениях, в двух мирах: как «тело» ('as a «body»') он пребывает среди объектов в физическом пространстве; как «субъект мысли» ('as a «mind»') он живет и общается с объектами совсем другого рода: он воспринимает и приобретает их, носит в себе и передает их различными способами другим жителям этого мира, другим субъектам мысли» [Vendler, 92]. Между миром реальных объектов и миром мыслей существует постоянная взаимосвязь. Мы обращаемся к действительности, чтобы закрепить и верифицировать существующие в человеческом сознании образные отпечатки внешних объектов, и, наоборот, мы оперируем понятиями, чтобы выявить причинно-следственные связи и порядок вещей в окружающем нас мире. В качестве связующего звена между элементами двух систем выступает язык как еще один «мир, лежащий между миром внешних явлений и внутренним миром человека» [Гумбольдт: 1984, 13].