Но, наверное, самый важный аспект влияния психоанализа заключается в том, что «империя Эдипа» простерлась в сознании многих миллионов людей, которые под воздействием пропаганды (целенаправленно осуществляемой психоаналитическими обществами, различными журналами, лечебными учреждениями, а также художниками, писателями, кинематографистами психоаналитической ориентации) нередко рассматривают свою жизнь, судьбу, общение с другими людьми сквозь «Эдиповы» очки, через призму психоаналитических понятий и теорий.
Теория не только описывает реальность, но и в известной степени ее формирует. Обратимся в связи с этим к примеру, приведенному Э. Берном в настоящей книге. К психотерапевту записалась на прием женщина, жалующаяся на головные боли, депрессию, бессонницу, которые были следствием мучительных неразрешимых проблем ее личной жизни. После многочасовых бесед (не просто разговоров, а исследовательских расспросов, регулируемых канонами психоаналитической терапии) психо-
390
терапевт приходит к выводу, который и внушает своей пациентке: все ее проблемы вызваны стремлением найти в мужчинах, встречающихся на ее пути, образ дедушки, который когда-то, еще в ее детстве, стал играть для нее роль сексуального символа. С образом дедушки, глубоко запечатлевшимся в детском сознании, она стала соразмерять реально встреченных мужчин и отвергать их претензии как несостоятельные. В этом психотерапевт увидел источник всех ее неудач в личной жизни и нарушений в здоровье. Хотя объяснение может показаться по-своему логичным, все же человеку, незнакомому с методами и понятиями психоаналитической терапии, оно может показаться в лучшем случае несколько экзотическим, в худшем — просто диким. Но если представить, что подобного рода объяснениями мир человека заполняется с раннего детства, когда они фигурируют на страницах прессы, в романах и кинофильмах, то можно вообразить, что они отвечают реальностям жизни. Кроме того, пациент знает, что методы, которыми пользуется психотерапевт, официально признаны, что он — глубоко уважаемый обществом эксперт, гуманность и полезность действий которого не подлежат сомнению. В этом случае объяснение принимается с готовностью и благодарностью, а «влечение» к образу дедушки, так же как «комплексы», прочего рода психоаналитические конструкции рассматриваются не как теоретические интерпретации, вербальные конструкции (которым неизвестно еще, что соответствует и соответствует ли вообще что-нибудь в жизни), а как стопроцентные факты, с которыми нужно сосуществовать. Именно так они начинают рассматриваться пациентом, и он строит свою жизнь, поступки и действия, исходя из их наличия.
Таковы сложные процессы трансформации субъективных взглядов, теоретических представлений в объективную реальность. Проще всего было бы отмахнуться от психоаналитических образов, сказав, что все это выдумка, миф, а потому не заслуживает никакого внимания. Но при этом не учитывается, что миф — не просто досужая выдумка или специальное изобретение для одурачивания легковерных. Миф — это в определенном смысле картина мира. Некоторые люди воспринимают миф как истину, так же реально, как и конкретные жизненные явления. По воздействию на жизнь человека образы психоанализа могут быть реальными, сколь реальными, например, были боги Олимпа в жизни древних греков.
391
Экскурс в историю возникновения и распространения психоанализа мы предприняли для того, чтобы показать читателю, в какой духовной и культурной традиции возникли книги Э. Берна и на какое читательское восприятие они в принципе были рассчитаны. Именно по причине специфики психоанализа, особенностей (в значительной мере с его помощью сформированной) культурной среды многие суждения и объяснения Э. Берна могут показаться нашему читателю, выросшему в иной культурной традиции, непонятными, недостаточно убедительными, а иногда неприятными и даже шокирующими. Автор сам осознает эту специфичность, неоднократно отмечая в своих рассуждениях, что он приводит примеры применительно только к США.
Но не стоит и преувеличивать существующие культурные различия, делая вид, что все здесь шокирует и все непонятно. В свое время успех психоанализа объяснялся тем, что 3. Фрейд и его последователи едва ли не первыми в истории психологической мысли обратились к изучению основополагающих вех человеческой жизни: рождения, взросления, любви и смерти. Это, конечно, было прорывом к новым горизонтам. 3. Фрейд разрушил стену между реальностью жизненных проявлений и как бы камуфлирующей, затушевывающей остроту их проявлений общественной моралью, по-своему выражающейся в науке, философии, в религиозной мысли и в других формах общественного сознания.
Апелляция к универсальным фактам человеческой жизни сделала труды Фрейда и его последователей интересными и важными для любого человека. Любовь есть любовь, смерть есть смерть — это понятно каждому, точно так же как и слова «родитель», «ребенок», «взрослый». Темы эти вечны, хотя это, разумеется, еще не залог вечности написанных на эти темы трудов. Но это уже вопрос индивидуального научного и литературного таланта. А в книгах Эрика Берна, смеем утверждать, талант присутствует. Кроме того, не следует преувеличивать трудности восприятия книги Берна с иных культурных позиций. В связи с этим возникает мысль, которая может показаться неожиданной, возможно, даже кое-кому кощунственной: это определенное родство психоанализа как зондирования человеческой психики с традицией русской литературной классики. Речь, конечно, идет не о теоретическом аппарате, а о направленности подхода. Ведь слово «психоанализ» — это калька с древнегреческого понятия «разложение души» (psyche —
392
душа, analysis — разложение, расчленение). Поэтому психоаналитическое изучение личности пациента иногда производит шокирующее впечатление. Психотерапевт буквально лезет в душу пациенту, извлекая на свет такие ее глубины, что третьей стороне — читателю — становится иногда неловко. Но тогда вспоминаешь исследовательское бесстрашие Федора Достоевского, а иногда — и Льва Толстого, выворачивающих буквально наизнанку мятущуюся человеческую душу, вытягивая на свет такие ее влечения и стремления, в которых человек никогда не в силах был бы признаться сам себе.
Неоднократно высказывалось мнение, что русская классика была одним из важных побудительных мотивов возникновения психоанализа. Во всяком случае, сам Фрейд в течение всей своей жизни питал неистощимый интерес к творчеству Достоевского, а герои Достоевского и сам их создатель многократно становились предметом исследования для самого 3. Фрейда.
Возможно, отдельные страницы книги Э. Берна и произведут шокирующее впечатление, но не столько потому, что это «чуждо» нашей культуре, а скорее потому, что с «нелегкой руки» некоторых блюстителей общественной морали в последние десятилетия у нас считалось не очень-то уместным отыскивать «вечные проблемы», ставить «последние вопросы» в литературе, науке, искусстве.
Однако следует подчеркнуть, что мы говорим о проблемах и направленности их исследования, а не о конкретных, «технических» в определенном смысле слова, специфичных для психоанализа решениях и методах. Наверное, мы уже достаточно сказали об истории психоанализа и о месте работ Э. Берна в психоаналитическом движении. Но у читателя может возникнуть вопрос: в конечном счете верна или не верна психоаналитическая концепция вообще и, в частности, выраженная в этой книге концепция человеческого общения и человеческой судьбы, принадлежащая Эрику Берну? Ответ на этот вопрос не может быть однозначным, так как суть проблемы гораздо сложнее, чем она может показаться на первый взгляд, ответ можно было бы сформулировать так: психоаналитическая концепция человека и человеческих взаимоотношений, в частности концепция Эрика Берна, теоретически неверна, но в то же время цели ее автора гуманны и благородны, а некоторые его теоретические соображения интересны и полезны. Такое суждение нуждается, конечно, в уточнениях и разъяснениях. Прежде всего — о теоретической стороне дела. Если в первые
393
десятилетия существования психоанализа критика его велась в основном с моральных или абстрактно-идеологических позиций (это-де покушение на самое святое, разрушение моральных и идейных устоев и т. д. и т. п.), то последние двадцать лет ознаменовались и в нашей стране, и на Западе усилением чисто научной критики.
Итоги критики обычно сводят к следующему. Во-первых, «тройственная» структура психического аппарата, как она изображалась 3. Фрейдом («Я», «Оно», «Сверх-Я») и как она, с соответствующими изменениями, изображена Берном («Взрослый», «Ребенок», «Родитель»), представляет собой весьма примитивную конструкцию, не находящую никакого соответствия в изучаемом невропсихологами материальном субстрате человеческой психики и в происходящих в ней процессах. Во-вторых, биофизики показали, что созданная 3. Фрейдом и усвоенная многими из позднейших психоаналитиков теория влечения (любой из человеческих мотивов представляет собой в конечном счете превращенную форму полового влечения) ориентирована на чересчур простую «гидравлическую» модель. Это устаревший, давно пройденный наукой уровень понимания биологической энергии. В-третьих, современные психологи с помощью самых тонких экспериментов не смогли обнаружить сколько-нибудь устойчивых доказательств того (как это считали 3. Фрейд и Э. Берн), что содержание снов обнаруживает суть вытесняемых бессознательных стремлений. В-четвертых, 3. Фрейд, а за ним буквально все представители психоанализа (как показали долговременные эмпирические исследования в рамках возрастной психологии) непомерно преувеличили роль ранних детских переживаний в становлении человеческой психики. Они далеко не всегда оказывают «судьбоносное» влияние. Этот факт подрывает едва ли не главные составные части психоанализа — учение о неврозах и концепцию психоаналитической терапии.