Для того чтобы объяснить наши субъективные впечатления относительно мысленных картин, вернемся к концепции "рабочего пространства" в кратковременной памяти. В гл. 7 были рассмотрены данные о существовании в КП зрительных кодов. Эти коды могли бы возникать вслед за предъявлением какого-либо зрительного стимула или же строиться на основе информации, хранящейся в ДП. Если в ДП хранится не зрительный образ, а какое-то более абстрактное описание виденной сцены, то этого все же может быть достаточно для создания в КП кода, напоминающего картину (аналогичные соображения высказывал Pylyshyn, 1973). Этот-то воссозданный "образ" и мог бы лежать в основе субъективного представления о возникающих у нас мысленных картинах. Следует, однако, отметить, что, поскольку такого рода образ создается из информации, содержащейся в ДП, он не может быть более детальным, чем эта информация. Поэтому он в лучшем случае представляет собой абстрагированную копию зрительно воспринятой сцены. Воспользовавшись терминоло:гией Шепарда, мы могли бы сказать, что он находится в отношении изоморфизма второго порядка к этой сцене. Однако эксперименты Шепарда с мысленным поворотом (рассмотренные в гл. 7) показывают, что образы в некоторых случаях очень сходны с теми внешними объектами, которым оии соответствуют.
Из всего сказанного выше ясно, что есть веские доводы как за, так и против существования образов. Это не должно вызывать удивления: как уже отмечалось, проблема мысленных образов-одна из наиболее старых среди спорных проблем психологии, и можно думать, что она будет оставаться спорной еще довольно долго. Но, несмотря на все противоречия, можно сформулировать некоторые основные положения относительно зрительной памяти. Во-первых, нельзя считать, что внешний мир представлен в долговременной памяти в виде картин, соответствующих объектам во всех деталях; такую возможность, по-видимому, следует исключить, исходя как из логических соображений, так и из экспериментальных данных. Во-вторых, надо признать, что в ДП содержится информация о зрительно воспринимаемых сценах, поскольку такая информация необходима для распознавания образов и припоминания вещей, виденных прежде. Остается, однако, неясным, до какой степени содержащаяся в ДП информация или образы, воссоздаваемые из этой информации, сходны с "мысленными" картинами. По этому вопросу споры, безусловно, еще могут продолжаться.
Мнемонасты, шахматная игра и память
В предшествующих двенадцати главах этой книги мы проделали большой путь. Рассматривая память человека, мы затронули много разнообразных тем: распознавание входных сообщений, поступающих из внешнего мира, проблемы кратковременной памяти и сложнейшие аспекты долговременной памяти. В этой заключительной главе мы обсудим две связанные между собой темы. Одна из них — это мнемоника, а другая — связь между памятью и специальными навыками и способностями. Последняя тема будет рассмотрена на примере, довольно подробно изученном психологами, — на примере специфических способностей, которыми обладают шахматисты. Каждая из этих тем интересна сама по себе, однако здесь мы затронем лишь тот их аспект, который может помочь нам собрать воедино большую часть рассмотренного в этой книге материала, ибо при обсуждении мнемоники и шахматной игры нам придется коснуться роли процессов, связанных с восприятием и с кратковременной и долговременной памятью.
Как уже упоминалось в гл. 5, "мнемоникой" называют использование специально усвоенных приемов и стратегий, помогающих запоминанию. В предыдущих главах мы уже неоднократно имели дело с различными мнемоническими приемами. Приведем в качестве примеров два из них: использование зрительного образа или какого-нибудь предложения для опосредования парных ассоциаций, использование словпосредников для кодирования бессмысленных слогов. Некоторые другие мнемонические приемы знакомы почти каждому, как, например, кодирование числа π словами "что я знаю о кругах" или запоминание порядка цветов в спектре с помощью фразы "Каждый охотник желает знать, где сидят фазаны". Есть ряд примеров, облегчающих запоминание целых списков каких-либо элементов. Один из них — это "метод мест", старинный способ, помогающий запомнить длинный ряд объектов: их мысленно помещают один за другим в различные места, последовательность которых была специально заучена. Другой способ запомнить список состоит в том, чтобы придумать рассказ, вплетая в него названия элементов.
Еще один способ запоминания списков называется системой "слов-вешалок", или опорных слов. Эта система позволяет запомнить списки, содержащие до 10 элементов, число которых, впрочем, можно без труда увеличить. Прежде всего мнемонист должен твердо заучить десять слов, например: "булка, башмак, дерево, дверь, улей, палка, небо, ворота, линия, курица1" После этого делается примерно то же, что и в методе мест. Допустим, вам предлагают заучить следующий список: ХЛЕБ, ЯЙЦА, ГОРЧИЦА, СЫР, МУКА, МОЛОКО, ПОМИДОРЫ, БАНАНЫ, МАСЛО, ЛУК. Чтобы запомнить этот список, вообразите себе каждый его элемент во взаимодействии с соответствующим элементом списка опорных слов. Представьте себе булку, растущую из буханки хлеба, несколько разбитых яиц в башмаке, дерево, на котором висят баночки с горчицей, и так далее. Для того чтобы позже воспроизвести список элементов, достаточно вспомнить опорные слова, и каждое из них воскресит в памяти соответствующий элемент.
1В оригинале это — рифмованный список, позволяющий легко запомнить порядковый номер каждого слова: " Oneis a bun; two is a shoe; three is a tree; four is a door; five is a hive; six are sticks; seven is heaven; eight is a gate; nine is a line; ten is a hen." — Прим. перев.
Многим мнемоническим приемам легко научиться, другие довольно трудны; есть даже такие, которыми могут пользоваться только особенно квалифицированные мнемонистылюди, по той или иной причине специально занимающиеся этим делом. Боуэр (Bower, 1973) сообщает о своих впечатлениях от встречи с группой таких мнемонистов высокого класса. Он присутствовал на съезде мнемонистов, где каждый стремился превзойти своих собратьев в различных мнемонических фокусах и трюках. Как пишет Боуэр, мнемонисты оказались весьма искусными. Один из них, выслушав четыре лова, предложенные ему из публики, мог быстро написать в перевернутом виде буквы, из которых состояло одно слово, буквы другого — в обратном порядке, буквы третьего — перевернутыми и в то же время в обратном порядке и четвертого — в нормальном порядке. Но это было не все: делая такую запись, он равномерно чередовал буквы из одного слова с буквами из других, не нарушая при этом последовательности букв в пределах каждого отдельного слова. Однако и этого ему показалось недостаточно, так как он еще одновременно декламировал "The Shooting of Dan McGrew". Другой мнемонист мог, просмотрев колоду перетасованных карт, точно перечислить их по порядку.
Засвидетельствовать навыки этих удивительных мнемонистов не составляет труда. Совсем не трудно также восторгаться их искусством. Зато очень трудно установить, как им удается проделывать все это. Боуэр спрашивал мнемониста, который устраивал мешанину из слов, как он это умудряется делать. Тот ответил, что в результате очень длительной практики его руки просто сами делают все, что нужно, а ему достаточно думать о названных ему словах. Не удивительно, что его ответ совершенно не отражает сути дела. Но ведь мы оказались бы в столь же затруднительном положении, если бы нас попросили объяснить словами, как мы играем какую-нибудь пьесу на рояле, или как мы находим ответ на вопрос, сколько будет трижды два, или как мы удерживаем равновесие при езде на велосипеде. В отношении подобного рода навыков самонаблюдение провести довольно трудно.
Тем не менее можно изучать деятельность мнемонистов при помощи более строгих методов. Так, удалось подробно исследовать навыки двух чрезвычайно искусных мнемонистов: одного исследовал Лурия (1968), а другого — Хант и Лав (Hunt a. Love, 1972). Эти два человека были во многом сходны, вплоть до того, что в детстве они жили на расстоянии всего 55 км друг от друга. А вместе с тем их мнемонические навыки несколько различались; например, мнемонист, которого изучал Лурия, по его собственным словам, в гораздо большей мере пользовался образами, чем тот, которого изучали Хант и Лав.
Мы подробно расскажем о последнем (будем называть его В. П.), так как о нем собрано много экспериментальных данных. В жизни В. П. нет ничего из ряда вон выходящего. Он родился в 1935 г. в Латвии и был единственным ребенком в семье. В три с половиной года он научился читать, что свидетельствовало о раннем умственном развитии. В детстве проявилась также его исключительная память: в пятилетнем возрасте он запомнил план города с населением в полмиллиона, а в десять лет выучил наизусть 150 стихотворений, что составляло часть программы какого-то конкурса. Кроме того, в восемь лет он начал играть в шахматы. Все это позволяло сделать вывод о высоких умственных способностях В. П., и полученные недавно оценки его коэффициента умственного развития подтверждают такой вывод. Наиболее высокие оценки он получил при использовании тестов, связанных с памятью. В частности, в одном тесте, в котором важную роль играет кратковременная память, В. П. получил оценку 95%. Он набрал также очень много очков в тесте на быстроту восприятия — способность быстро схватывать детали. Как указывают Хант и Лав, в целом полученные им оценки свидетельствуют о высоком умственном развитии, но не дают оснований предсказывать наличие у него исключительной памяти.