Между тем не вызывает сомнений, что В. П. обладает в этом отношении выдающимися способностями. Хант и Лав доказали это, проведя с ним ряд экспериментов, многие из которых уже знакомы читателю (там, где это возможно, будет указана глава, в которой был описан данный экспериментальный метод). Рассмотрим сначала результаты В. П. при выполнении задач, связанных с кратковременной памятью. Одна из самых основных задач такого рода — это задача на определение объема памяти, т. е. числа структурных единиц, которое может вместить КП (см. гл. 5). Как известно, объем памяти обычно находится в пределах 5-9 элементов. Вначале, когда В. П. быстро предъявляли ряд цифр, не создавалось впечатления, что его память отличается какой-то исключительной емкостью. Однако вскоре он нашел способ увеличить объем памяти. Когда ему предъявляли цифры с интервалами в 1 с, он объединял их в группы по 35 цифр, а затем ассоциировал с каждой такой группой какой-либо вербальный код (примером группы цифр, явно удобной для кодирования, может служить 1492). Действуя таким образом, он без труда увеличил объем своей памяти до 17 цифр. Контрольным испытуемым, которым рассказали об этом способе кодирования, также удалось несколько увеличить объем своей памяти, но далеко не столь значительно.
Представляют также интерес данные о забывании из КП, полученные в задаче Петерсона и Петерсон (см. гл. 6). В этой задаче требуется удерживать в памяти три согласные, одновременно ведя обратный счет тройками. Обычно у испытуемых наблюдается быстрое угасание следа на протяжении 18-секундйого интервала; однако у В. П. в этот период почти или вовсе не отмечалось забывания. Так было не только в первой пробе (когда проактивное торможение минимально и эффективность воспроизведения достигает максимума), но и во всех остальных пробах. Возможное объяснение таких результатов предложил сам В. П. Он сказал, что знание нескольких языков позволяло ему ассоциировать какое-нибудь слово почти с любой тройкой согласных, которую ему предъявляли для запоминания, и таким образом он превращал трш буквы в одну структурную единицу. В данном случае отсутствие забывания можно было бы предсказать исходя из того, что известно о влиянии числа структурных единиц при вы полнении задачи Петерсонов: в случае трех таких единиц забывание выражено гораздо сильнее, чем в случае одной единицы. Кроме того, использование нескольких языков могло приводить к снятию проактивного торможения (как в работе Уиккенса, см. гл. 7), что должно было уменьшать забывание. Это обусловлено тем, что каждый язык представляет собой как бы новый класс запоминаемых элементов, а переключение на новый класс обычно ведет к снятию проактивного торможения.
Хант и Лав исследовали также способность В. П. к сканированию памяти, использовав для этого задачу Стернберга (гл. 7). Напомним, что в этой задаче испытуемый должен указать, входил ли данный стимул в набор элементов, предъявлявшихся ему незадолго до проверки. В этих экспериментах измеряют время реакции, которое обычно линейно возрастает с увеличением числа элементов в первоначальном наборе. Однако в опытах с В. П. такого возрастания не наблюдалось. Он "просматривал" в своей памяти заученный набор из шести элементов так же быстро, как и один элемент, и для этого ему нужно было примерно столько же времени; сколько затрачивали на один элемент другие испытуемые. Это позволяет предполагать, что в отличие от большинства испытуемых у В. П. поиск нужного элемента в КП осуществлялся путем параллельного обследования всех содержащихся в ней элементов.
Все эти результаты говорят о том, что объем памяти В. П. не отличается заметным образом от обычного. Однако его КП совершенно необычна в других отношениях. Он способен к параллельному сканированию информации, хранящейся в КП; он может также удерживать элементы в КП в условиях, в которых другие люди их забывают; он обладает большей способностью к структурированию, чем другие испытуемые. По-видимому, эти свойства памяти В. П., по крайней мере частично, обусловлены его способностью производить опосредование и перекодирование входной информации с невероятной скоростью. А это позволяет ему быстро производить структурирование, что в свою очередь лежит в основе способности увеличивать объем памяти и не поддаваться влияниям интерференции в КП. Ввиду аналогичного влияния опосредования и организации на долговременное хранение информации можно было ожидать, что В. П. обладает такими) же исключительными способностями и в отношении длительного запоминания. Так оно и оказалось на самом деле.
Хант и Лав изучали долговременную память В. П. с помощью нескольких заданий. Одним из них был пересказ легенды "Война духов", использованной в экспериментах Бартлета, которую большинство испытуемых при воспроизведении искажало (гл. 9). В. П. прослушал эту легенду, после чего он провел обратный счет семерками начиная от числа 253 и до нуля. Затем он воспроизводил определенные указанные ему части легенды по прошествии интервалов от 1 минуты до 6 недель. Во всех случаях он удивительно хорошо припоминал легенду. Он пересказывал ее очень близко к тексту, хотя и не мог воспроизвести дословно. При этом спустя недель он помнил ее так же хорошо, как и через час после прослушивания.
Чем объясняются такие прекрасные результаты В. П. в экспериментах по проверке памяти? Прежде всего оказалось, что он, по-видимому, не прибегает к зрительным образам. Конечно, В. П. не безразличен к степени образности, поскольку и он запоминает элементы с высокой "образной представимостью" лучше, чем с низкой (гл. 12). По собственному признанию, он иногда прибегает к образным мнемоническим приемам, но в основном использует вербальные приемы. На то, что В. П. нечасто использует зрительные образы, указывают результаты выполнения им задачи Фрост на группировку картинок (гл. 12). В. П. и контрольным испытуемым сначала предъявили картинки, которые Фрост использовала в качестве стимулов (и которые можно сгруппировать как по содержанию, так и по пространственной ориентации), а затем, спустя некоторое время, провели неожиданную проверку на свободное припоминание. При этом у контрольных испытуемых наблюдалась сильно выраженная тенденция к группировке картинок по их ориентации, тогда как В. П. группировал их только по содержанию. Создавалось впечатление, что стимулы хранились в его памяти не в виде зрительных образов. В другом случае В. П. предложили запомнить две матрицы, состоявшие из 8 рядов по 6 чисел в каждом. В одной матрице цифры были расположены ровными рядами, а в другой ряды были неровные и расстояния между цифрами неодинаковые. После недолгого просмотра этих матриц В. П. мог безукоризненно воспроизвести как ту, так и другую и притом с одинаковой скоростью. Поскольку на прочтение "расшатанной" матрицы уходит больше времени, эти результаты позволяют думать, что В. П. не "считывал" эту матрицу "с какого-то хранящегося в памяти зрительного образа. Действительно, сам В. П. объяснил, что он пользовался словесными мнемоническими приемами, например закладывал в память ряд цифр, представляя его себе как какую-то дату и запоминая, что он делал в тот день.
Итак, создается впечатление, что В. П. — мнемонист, обладающий исключительной вербальной памятью. Он способен при предъявлении ему не связанных между собой стимулов быстро создавать мнемонические схемы и использовать их для структурирования и организации материала. Это и приводило к неправдоподобно высоким показателям в экспериментах с КП и ДП. Очень помогает ему также прекрасная способность быстро схватывать детали, благодаря которой он тотчас же находит основу для использования какого-нибудь мнемонического приема. Возможно, что необычайные способности В. П. связаны еще с одним фактором — с рано начавшейся тренировкой памяти. И В. П., и мнемонист, которого исследовал Лурия, — воспитанники школ с одной и той же системой обучения (их школы даже находились в одном и том же географическом районе), в которой главную роль играла зубрежка. В подобных условиях учащемуся приходится развивать свои способности к заучиванию наизусть. Так и напрашивается вывод — хотя, конечно, в высшей степени умозрительный, — что эти приобретенные в детском возрасте навыки могли послужить толчком, побудившим В. П, к совершенствованию в этой области.
ПАМЯТЬ И ШАХМАТЫ
Интересно отметить, что В. П. прекрасный шахматист. Он выступал публично, давая сеансы одновременной игры на семи досках и притом вслепую, не глядя на доску. Кроме того, он проводит множество партий по переписке, и при этом ему не приходится записывать ходы, чтобы следить за развитием игры. Подобные демонстрации памяти производят сильное впечатление и вполне соответствуют всему тому, что нам известно о выдающихся способностях В. П. как мнемониста. Оказывается, однако, что в области шахмат проявление таких способностей встречается довольно часто: большинство шахматных мастеров и гроссмейстеров могут почти безошибочно воспроизвести позицию, если им показать доску всего на 5 с (deGroot, 1965, 1966). Но они способны делать это только в тех случаях, когда расположение фигур на шахматной доске отражает какой-то момент реальной игры; если же расставить фигуры случайным образом, то мастер сможет восстановить увиденную им картину ничуть не лучше, чем какой-нибудь неважный шахматист. Это указывает на то, что способность мастеров шахматной игры воспроизводить позицию на доске связана, по-видимому, не с какими-то особыми возможностями их КП, а с их познаниями в самой игре.
Способности мастеров воспроизводить "естественные" шахматные позиции посвящен ряд работ Саймона и его сотрудников (Simon a. Barenfeld, 1969; Chase a. Simon, 1973; Simon a. Gilmartin, 1973). Одним из результатов этих исследований было моделирование памяти шахматиста на вычислительной машине. Составленная этими авторами машинная программа представляет особый интерес, так как она показывает, каким образом процессы восприятия и функции кратковременной и долговременной памяти, сочетаясь друг с другом, создают основу для эффективного запоминания.