Наиболее употребительной среди современных учёных в настоящее время является «диалоговая» модель взаимодействия культур, выдвинутая М.М. Бахтиным. «Чужая культура, – писал он, – только в глазах другой культуры раскрывает себя полнее и глубже... Один смысл раскрывает свои глубины, встретившись и соприкоснувшись с другим, чужим смыслом: между ними начинается как бы диалог, который преодолевает замкнутость и односторонность этих смыслов, этих культур... При такой диалогической встрече двух культур они не сливаются, каждая сохраняет своё единство и открытую целостность, но они взаимно обогащаются»[128]. «Культурное творение, – подчёркивает А.Я. Гуревич, – не принадлежит, по убеждению Бахтина, только и исключительно создавшей его культуре. Значительные произведения прошлого, исполненные человеческого смысла, живут в "большом времени" истории. Они вновь и вновь переживают встречу с новой культурой, с новыми культурами и обретают новую жизнь, раскрывая свой смысл. Так разные культуры, не утрачивая внутреннего единства и целостности, взаимно обогащаются в процессе истории и в результате исторического познания. Ибо их целостность, которую Шпенглер мыслил на манер замкнутых и непроницаемых одна для другой монад, Бахтин понимает как "открытую" для новых осмыслений»[129].
Диалог культур происходит как в синхронии, так и в диахронии. «Нет ни первого, ни последнего слова, – писал М.М. Бахтин, – и нет границ диалогическому контексту (он уходит в безграничное прошлое и безграничное будущее). Даже прошлые, то есть рождённые в диалоге прошедших веков, смыслы никогда не могут быть стабильными (раз и навсегда завершёнными, конченными) – они всегда будут меняться (обновляясь) в процессе последующего, будущего развития диалога. В любой момент развития диалога существуют огромные, неограниченные массы забытых смыслов, но в определённые моменты... они снова вспомнятся и оживут в обновлённом (в новом контексте) виде... у каждого смысла будет свой праздник возрождения»[130].
Исходным моментом в диалоге культур является обмен деятельностями (сущностными силами), осуществляемый в вещной форме. Социальная вещь – представляет собой продукт материального и духовного производства, предназначенный для удовлетворения тех или иных потребностей человека, – при этом она, во всех своих аспектах (на уровнях наличного бытия, функционирования и развития), выступает как феномен культуры. Продукт одной культуры есть её наличное бытие для другой культуры, «зеркало», отражающее уровень и характер развития её сущностных сил. Обмен товарами между различными странами и народами есть обмен их деятельностями, сущностными силами, то есть диалог культур посредством «языка» вещей. Коммуникативная функция вещи, в данном случае, вытекает из её социального бытия в системе культуры, связанного «с самим образом жизни данного общества, типом мышления и деятельности данной эпохи»[131]. От интенсивности и эффективности этого диалога во многом зависит процесс становления и функционирования единой мировой культуры. Акт взаимодействия между культурами, его плодотворность во многом детерминируется двумя факторами: ценностью самой вещи как явления культуры и совокупностью ценностей воспринимающей культуры (на уровне конкретного индивида: ценностью конкретной личности).
Диалогическая концепция взаимоотношений культур Запада и Востока получает серьёзное обоснование в принципе дополнительности, применённом Т.П. Григорьевой, при рассмотрении их как двух сторон одного культурного целого, противоречивого по своей природе. Григорьева проводит аналогию с двумя полушариями головного мозга, существенной чертой которых является функциональная асимметрия: каждое полушарие особым образом специализировано, и одно не может существовать без другого[132]. По этому подобию и культуры мыслятся в рамках единого целого, как неспособные к обособленному существованию: «Восток и Запад, – отмечает исследовательница, – то единство противоположностей, которое является условием всякого существования нормальной жизнедеятельности целого... Нет Востока без Запада и нет Запада без Востока – одно помогает другому осознавать себя. Дополняя друг друга, Восток и Запад самопознаются друг в друге»[133]. Диалог выступает как взаимодействие «суверенных, равноценных и уникальных субъектов, которое ведёт к образованию некоей общности (практической и духовной), не лишающей самостоятельности и самобытности каждого субъекта, но объединяющей их в целостную органическую систему»[134]. Поэтому права была Е.В. Завадская, которая настаивала на необходимости дополнения гомологического принципа изучения связи Востока и Запада – диалогическим: «Зная внутреннюю логику культуры, необходимо постичь и логику культурных контактов», – писала она[135]. Такое понимание даст возможность не только объяснить взаимные заимствования, но и обосновать возможности синтеза культур, их слияния в единое целое: «В наше время, – подчеркнула Е.В. Завадская, – рождается... новая концепция диалога, понятого не как простой источник информации, но и как средство, ведущее к более глубокому пониманию друг друга и к самопониманию»[136].
Концепция диалога в настоящее время весьма плодотворно применяется исследователями для обоснования самых различных взаимодействий между культурами, в том числе и Запада с Востоком. Существует, например, версия, что все высшие достижения русской литературы XIX в. возникли на основе диалога между западной и русской культурами. «Вековой исторический вызов Запада, обращённый к России, – пишет, например, К. Джакони, – породил себе в ответ великую русскую литературу, которая духовно заполонила западный мир, и всё высшее, что в XX в. создаётся западным искусством, становится в свою очередь ответом на вызов России, началом диалога 2-х цивилизаций»[137]. В этом высказывании присутствует, кстати, и так называемая «теория маяков», выдвинутая В. Фридрихом, суть которой сводится к тому, что на том или ином этапе истории культурное лидерство (в искусстве, литературе и других, прежде всего духовных, сферах жизни) переходит от одного народа к другому, и он становится образцом для других»[138]. Эта «модель» признаётся далеко не бесспорной, учитывая, что в современном мире межкультурное общение достигло небывалого размаха[139], да и вообще, «теория маяков» не очень стыкуется с принципом дополнительности культур в рамках единого целого. Хотя диалектика и поддерживает идею о постоянном преобладании внутри единства противоположностей какой-либо «стороны», однако она не упрощает сложнейший процесс развития (тем более, социального, системного развития!) до столь примитивного вульгарного вида, как в упомянутой теории. Правда, оговоримся, возможно, «виновата» и неудачно выбранная «модель».
При всей ценности концепции межкультурного диалога, которую выдвинул М.М. Бахтин, необходимо, однако, отметить, что она является далеко не исчерпывающей, и, на наш взгляд, малообъективной. По этой причине, как кажется, и будущее у неё, вероятно, лишено перспективы. Поясним свою мысль. Представляется, что культуры в «диалоговой» концепции наделяются своего рода «разумом», своим «волеизъявлением», с которым они «осознанно» вступают в межкультурный диалог и, в процессе такового, ещё более «самоосознаются» и «самопознаются» (Завадская). Вероятно, такая «субъективизация» культур, как явления в первую очередь социального, и имеет определённый смысл для современных культур (но и то не для всех, а для «самых осознающих» себя). Но дело в том, что контакт культур – явление прежде всего объективное, и, наделяя культуры способностью «переговариваться», мы, фактически недооцениваем эту, мало зависящую от того, что мы о ней думаем и какие по этому поводу строим «модели», объективную реальность межкультурных взаимодействий. Не всегда на протяжении человеческой истории культуры выступали с хорошо развитым собственным самосознанием. Не всегда у них вообще было желание вступать в контакт (но существовала объективная – !! – тенденция). Всё это, как нам представляется, и недоучитывает концепция «диалога», ведь диалог, вроде бы, дело «сугубо добровольное»! Вот что мы и подразумеваем, говоря о «малообъективности» диалогической концепции, которая оказывается лишь одной из гипотетических версий в бесконечной череде попыток осмыслить и «вывести формулу» межкультурного контакта.
Ну, действительно, как, допустим, в «диалогическую концепцию» может быть «вплетено» объективно существующее природное влияние на человеческие культуры? А то, что такое влияние имеется, и огромное, доказано А.Л. Чижевским[140], показавшим, что вне природы человек, вместе со всей своей культурой, – ничто. «Каждое новое достижение в области культуры, – писал известный английский исследователь Г. Кларк, – усиливало экологическое господство человека: чем больше результатов приносило его вмешательство в естественные процессы, тем чаще нарушал он своей же собственной деятельностью равновесие между собственной культурой и окружающей природой, и тем чаще вследствие этого он был вынужден видоизменять свою экономику, приспособляя её к новым условиям, созданным его же усилиями»[141]. В этом высказывании подчёркнута первичность матери-природы и вся тщетность попыток человека «управлять» природными силами. Мало того, исследования современных учёных показывают глобальную детерминированность пространственно-временных метаморфоз человеческих культур под влиянием процессов, возникающих на планетарном и космическом уровнях. А.В. Шнитников, например, установил определённую ритмичность катастрофических природных явлений на Земле, проявляющихся с периодичностью в 1800–1900 лет (невольно вспоминаются «организменность» и системность культур у Данилевского и Шпенглера). «Становились понятными внезапные миграции народов, – комментирует этот факт писатель Андрей Никитин. – Движения степных племён, их нападения на центры древних цивилизаций и – попутное – попадание в лесостепь и лесную зону объяснялось иссыханием степей на юге. Наоборот, движение народов, вторгавшихся с морских побережий в глубь материков, происходило в результате повышения уровня мирового океана...»[142] Конечно, циклы длиною почти в 2 тысячи лет в каких-то исторических ситуациях, занимающих меньшие отрезки времени, можно и не принимать в расчёт (хотя это, учитывая многообразие связей бытия, уже ненаучно). Но как можно поручиться, что на человеческую деятельность, в том числе и на культурные взаимодействия, не влияют природные явления с меньшими циклами, вообще не циклические, а иного, возможно, и непознанного, характера?! Мы далеки от абсолютизации природных влияний, но материалистическая позиция не позволяет игнорировать первичность бытия, своим незнанием которое мы отменить не в силах. Трезвое начало, в связи с этим, думается, можно обнаружить даже в заклеймённой нашими критиками концепции географического детерминизма (А. Щапова, Л. Мечникова и др.), если, конечно, не абсолютизировать её положения[143].