Типичный пример из этого потока: несколько десятков молодых людей сходятся на какие-то музыкальные вечера, не согласованные с ГПУ. Они слушают музыку, а потом пьют чай. Деньги на этот чай по сколько-то копеек они самовольно собирают в складчину. Совершенно ясно, что музыка - прикрытие их контрреволюционных настроений, а деньги собираются вовсе не на чай, а на помощь погибающей мировой буржуазии. И их арестовывают ВСЕХ, дают от трех до десяти лет (Анне Скрипниковой - 5), а несознавшихся зачинщиков (Иван Николаевич Варенцов и другие) - РАССТРЕЛИВАЮТ!
Или, в том же году, где-то в Париже собираются лицеисты-эмигранты отметить традиционный "пушкинский" лицейский праздник. Об этом напечатано в газетах. Ясно, что это - затея смертельно раненного империализма. И вот арестовываются ВСЕ лицеисты, еще оставшиеся в СССР, а заодно - и "правоведы" (другое такое же привилегированное училище).
Только размерами СЛОНа - Соловецкого Лагеря Особого Назначения, еще пока умеряется объем Войковского набора. Но уже начал свою злокачественную жизнь Архипелаг ГУЛаг и скоро разошлет метастазы по всему телу страны.
Отведан новый вкус, и возник новый аппетит. Давно приходит пора сокрушить интеллигенцию техническую, слишком считающую себя незаменимой и не привыкшую подхватывать приказания на лету.
То есть, мы никогда инженерам и не доверяли - этих лакеев и прислужников бывших капиталистических хозяев мы с первых же лет Революции взяли под здоровое рабочее недоверие и контроль. Однако в восстановительный период мы все же допускали их работать в нашей промышленности, всю силу классового удара направляя на интеллигенцию прочую. Но чем больше зрело наше хозяйственное руководство, ВСНХ и Госплан, и увеличивалось число планов, и планы эти сталкивались и вышибали друг друга - тем ясней становилась вредительская сущность старого инженерства, его неискренность, хитрость и продажность. Часовой Революции прищурился зорче - и куда только он направлял свой прищур, там сейчас же и обнаруживалось гнездо вредительства.
Эта оздоровительная работа полным ходом пошла с 1927-го года и сразу въявь показала пролетариату все причины наших хозяйственных неудач и недостач. НКПС (железные дороги) - вредительство (вот и трудно на поезд попасть, вот и перебои в доставке). МОГЭС - вредительство (перебои со светом). Нефтяная промышленность - вредительство (керосина не достанешь). Текстильная - вредительство (не во что одеться рабочему человеку). Угольная - колоссальное вредительство (вот почему мерзнем!) Металлическая, военная, машиностроительная, судостроительная, химическая, горно-рудная, золото-платинная, ирригация - всюду гнойные нарывы вредительства! со всех сторон - враги с логарифмическими линейками! ГПУ запыхалось хватать и таскать вредителей. В столицах и в провинции, работали коллегии ОГПУ и пролетарские суды, проворачивая эту тягучую нечисть, и об их новых мерзостных делишках каждый день, ахая, узнавали (а то и не узнавали) из газет трудящиеся. Узнавали о Пальчинском, фон-Мекке, Величко, <А. Ф. Величко, военный инженер, бывший профессор военной академии генштаба, генерал-лейтенант, в царском военном министерстве руководил Управлением военных сообщений. Расстрелян. Ох, как пригодился бы в 1941-м!> а сколько было безымянных. Каждая отрасль, каждая фабрика и кустарная артель должны были искать у себя вредительство, и едва начинали - тут же и находили (с помощью ГПУ). Если какой инженер дореволюционного выпуска и не был еще разоблаченным предателем, то наверняка можно было его в этом подозревать.
И какие же изощренные злодеи были эти старые инженеры, как же по-разному сатанински умели они вредить! Николай Карлович фон-Мекк в Наркомпути притворялся очень преданным строительству новой экономики, мог подолгу с оживлением говорить об экономических проблемах строительства социализма и любил давать советы. Один такой самый вредный его совет был: увеличить товарные составы, не бояться тяжелогруженных. Посредством ГПУ фон-Мекк был разоблачен (и расстрелян): он хотел добиться износа путей, вагонов и паровозов и оставить Республику на случай интервенции без железных дорог! Когда же малое время спустя, новый наркомпути т. Каганович распорядился пускать именно тяжелогруженные составы, и даже вдвое и втрое сверхтяжелые (и за это открытие он и другие руководители получили ордена Ленина) - то злостные инженеры выступили теперь в виде предельщиков - они вопили, что это слишком, что это губительно изнашивает подвижной состав, и были справедливо расстреляны за неверие в возможности социалистического транспорта.
Этих предельщиков бьют несколько лет, они во всех отраслях, трясут своими расчетными формулами, и не хотят понять, как мостам и станкам помогает энтузиазм персонала. (Это годы изворота всей народной психологии: высмеивается оглядчивая народная мудрость, что быстро хорошо не бывает и выворачивается старинная пословица насчет "тише едешь..."). Что только задерживает иногда арест старых инженеров - это неготовность смены. Николай Иванович Ладыженский, главный инженер военных ижевских заводов, сперва арестовывается за "предельные теории", за "слепую веру в запас прочности" (исходя из каковой, считал недостаточными суммы, подписанные Орджоникидзе для расширения заводов).<А Орджоникидзе, рассказывают, разговаривал со старыми инженерами так: клал на письменный стол по пистолету справа и слева>.Но затем его переводят под домашний арест - и велят работать на прежнем месте (дело без него разваливается). Он налаживает. Но суммы как были недостаточны, так и остались - и вот теперь-то его снова в тюрьму "за неправильное использование сумм": потому и не хватило их, что главный инженер плохо ими распоряжался! В один год Ладыженский умирает на лесоповале.
Так в несколько лет сломали хребет старой русской инженерии, составлявшей славу нашей страны, излюбленным героям Гарина-Михайловского и Замятина.
Само собой, что и в этот поток, как во всякий, прохватываются и другие люди, близкие и связанные с обреченными, например и... не хотелось бы запятнать светло-бронзовый лик Часового, но приходится... и несостоявшиеся осведомители. Этот вовсе секретный, никак публично не проявленный, поток мы просили бы читателя все время удерживать в памяти - особенно для первого послереволюционного десятилетия: тогда люди еще бывали горды, у многих еще не было понятия, что нравственность - относительна, имеет лишь узко-классовый смысл - и люди смели отказываться от прелагаемой службы, и всех их карали без пощады. Как-раз вот за кругом инженеров предложили следить молоденькой Магдалине Эджубовой, а она не только отказалась, но рассказала своему опекуну (за ним же надо было и следить): однако тот все равно был вскоре взят и на следствии во всем признался. Беременную Эджубову "за разглашение оперативной тайны" арестовали и приговорили к расстрелу. (Впрочем, она отделалась 25-летней цепью нескольких сроков.) В те же годы (1927) хоть в совсем другом кругу - среди видных харьковских коммунистов, так же отказалась следить и доносить на членов украинского правительства Надежда Витальевна Суровец - за что была схвачена в ГПУ и только через четверть столетия, еле живою, выбарахталась на Колыме. А кто не всплыл - о тех мы и не знаем.
(В 30-е годы этот поток непокорных сходит к нулю: раз требуют осведомлять, значит, надо - куда ж денешься? "Плетью обуха не перешибешь". "Не я - так другой". "Лучше буду сексотом я, хороший, чем другой, плохой". Впрочем, тут уже добровольцы прут в сексоты, не отобьешься: и выгодно, и доблестно.)
В 1928 году в Москве слушается громкое Шахтинское Дело - громкое по публичности, которое ему придают, по ошеломляющим признаниям и самобичеванию подсудимых (еще пока не всех). Через два года в сентябре 1930-го с треском судятся организаторы голода (они! они! вот они!) - 48 вредителей в пищевой промышленности. В конце 1930-го, проводится еще громче и уже безукоризненно отрепетированный процесс Промпартии: тут уже все подсудимые до единого взваливают на себя любую омерзительную чушь - и вот перед глазами трудящихся, как монумент, освобожденный от покрывала, восстает грандиозное хитроумное сплетение всех отдельных доныне разоблаченных вредительств в единый дьявольский узел с Милюковым, Рябушинским, Детердингом и Пуанкаре.
Уже начиная вникать в нашу судебную практику, мы понимаем, что общевидные судебные процессы - это только наружные кротовые кучи, а все главное копанье идет под поверхностью. На эти процессы выводится лишь небольшая доля посаженных, лишь те, кто соглашается противоестественно оговаривать себя и других в надежде на послабление. Большинство же инженеров, кто имел мужество и разум отвергнуть следовательскую несуразицу - те судятся неслышно, но лепятся и им - несознавшимся - те же десятки от коллегии ГПУ.
Потоки льются под землею, по трубам, они канализируют поверхностную цветущую жизнь.
Именно с этого момента предпринят важный шаг ко всенародному участию в канализации, ко всенародному распределению ответственности за нее: те, кто своими телами еще не грохнулись в канализационные люки, кого еще не понесли трубы на Архипелаг - те должны ходить поверху со знаменами, славить суды и радоваться судебным расправам. (Это предусмотрительно! - пройдут десятилетия, история очнется - но следователи, судьи и прокуроры не окажутся более виноваты, чем мы с вами, сограждане! Потому-то мы и убелены благопристойными сединами, что в свое время благопристойно голосовали ЗА.)
Первую такую пробу Сталин провел по поводу организаторов голода - и еще бы пробе не удаться, когда все оголодали на обильной Руси, когда все только и озираются: куда ж наш хлебушка запропастился? И вот по заводам и учреждениям, опережая решение суда, рабочие и служащие гневно голосуют за смертную казнь негодяям подсудимым. А уж к Промпартии - это всеобщие митинги, это демонстрации (с прихватом и школьников), это печатный шаг миллионов и рев за стеклами судебного здания: "Смерти! Смерти! Смерти!"