Смекни!
smekni.com

Языковые особенности дилогии П.И. Мельникова В лесах и На горах (стр. 8 из 25)

«В лесах» и «На горах» давно стали одним из тех фундаментальных для русского человека сочинений, без которых не может быть полного литературного образования. Страницы из него давно во­шли в хрестоматии. Еще при жизни Мельникову министром народного просвещения было предложено издать «В лесах» в виде народной хрестоматии, с устранением мест, каких не хотелось бы давать в руки крестьянским детям. Только случайные обстоятельства помешали осуществлению этого намерения. Таково официальное засвидетельствование серьезности и ценности труда Мельникова, столь редко выпадающее, на долю русского писателя не только при жизни, но даже и после смерти.

§ 3. Основные герои романов «В лесах» и «На горах»

П. И. Мельникова

Сюжетной основой эпопеи Мельникова-Печерского стали, главным образом, истории двух семейств: Патапа Максимыча Чапурина (составляющая роман «В лесах» и заканчиваю­щаяся во второй части) и Марко Данилыча Смолокурова (история жизни его семьи описа­на в романе «На горах», но впервые читатель знакомится с ним и с его дочерью еще в пер­вой части). В неспешное течение этих историй вплетаются судьбы других героев, почти каж­дый из которых вводится в роман в контексте своей семейной истории, ее взлетов и паде­ний, радостных и тяжелых времен. Так, в эпо­пее (кроме Чапуриных и Смолокуровых) про­слеживаются семейные судьбы Заплатиных, Колышкиных, Лохматых, Залетовых, Дорони­ных, Масляниковых, Меркуловых и другие.

Легко можно было бы признать в подобной структу­ре романа однообразие композиционных при­емов, однако суть дела скорее в ином. Через все эти истории и судьбы прослеживается од­на из главных тем и проблем произведения: каждая семья выступает здесь как маленький мир, «построенный по своим законам и обыча­ям, в чем-то основном неуловимо переклика­ющийся с укладом жизни других семейных гнезд» [Николаева, 1999, с. 28]. И дело не только в общей принадлеж­ности их к довольно замкнутому миру старове­ров, но в общности стоящих в основании это­го мира нравственных законов и в том, что все они, независимо от своей принадлежности, регулируются в конечном итоге законами и влиянием внешнего мира, характером разви­тия всего общества. Постоянно возникающие в процессе повествования семейные истории расширяют и углубляют отражение картины жизни в эпопее, дают основание для обобще­ний и типизации.

Автор вводит читателя и в богатый дом Потапа Максимыча, старовера-тысячника, купца-промышленника, знакомит со всеми его интере­сами и расчетами, ведет его и в женскую старообрядческую оби­тель, в общество «матерей», «черничек», и «беличек», «стариц и старцев», и на тайную службу в раскольничьей молельне, и на исступленные «радения» (в романе «На горах», где ярко изображены секты хлыстов), и на религиозные беседы и споры начетчиков, дает ему возможность присутствовать и на девичьих супрядках и вечеринках, и на свадьбе уходом, и на народных празднествах от крещенского сочельника до окончания лета, по­бывать и на волжской пристани, на ярмарке, и в мастерской ку­старя, и в зимнице лесовщиков, в трущобах дремучих ветлужских лесов, и в скитах старцев, промышляющих «золотым делом», то есть подделкой ассигнаций. Всюду автор в своей сфере, хорошо ему знакомой по личным наблюдениям, по документальным данным или по рассказам и преданиям. И перед читателем проходить бесконечный ряд в высшей степени характерных сцен с длинной вереницей своеобразных типов мужских и женских.

Все эти сцены и типы характеризуют собою два особых мира заволжских лесов, хотя и неразрывно связанных между собою: с одной стороны, мир торгово-промышленный, деловой, капиталисти­ческий, с другой — мир заволжских скитов, молелен, мир религиозно бытовой.

Во главе первых стоит, бесспорно, крупная фигура капиталиста-торговца Патапа Максимыча Чапурина. В критике считается прочно установленным факт, что писатель рисовал Чапурина с натуры, и оригиналом был для него миллионер П. Е. Бугров, покровитель заволжского раскола. Черты типично-русского человека были крепки в Бугрове не менее чем в Чапурине. Многократный миллионер, он, по рассказам, не отказался от прежнего простого образа жизни до самой смерти. Так, на пароходах он ездил третьим классом, буфета не признавал, брал с собою ржаной каравай с огурцами и луком и носил самую скромную одежду.

Всегдашний дар объективности сослужил здесь писателю огромную службу. «Сквозь налет деспотизма и самодурства на вас смотрит из Чапурина славная русская душа, талантливая и богатая, широкая в щедрости и любви и органически неспособная ни на что низкое» [Измайлов, 1909, с. 8].

Все те качества, что, по его представлению, способствовали сбережению лучших народных традиций, сконцентрировал Мель­ников в образе Патапа Максимыча Чапурина.

Мельников подчеркивает, что Патап Максимыч родом из кре­стьян. Он не порывает с родными местами, не тянется в город. Чапурин для автора своего рода былинный богатырь, наделен­ный почти сказочными возможностями, правда, в соответствии со временем побеждающий врагов не мечом-кладенцом, а весьма прозаическим оружием — капиталом, но и домостроевские по­рядки в семье поддерживает только внешне. Стоит Насте заявить, что она себя «погубит», а за немилого не пойдет, и грозный отец растерянно стихает. При всем своем непомерном честолюбии и привычке к «куражу» Чапурин — человек добрый. Он по­могает бедным, наравне с родными дочерьми воспитывает сироту Груню. С женой Патап Максимыч живет в согласии, дочерей, особенно Настю, нежно любит.

Гроза служащих, хозяин, не сносящий возражений, Патап Максимыч метко и сразу чувствует дельного человека и готов без всякого стороннего побуждения сам оценить и отблагодарить усердного работника. Весь замкнувшийся в заветах и преданиях благочестивой старины, он чужд ее суетных предрассудков и «безродного человека, в котором увидел умную голову и порядочность, готов ввести в свой дом и в свою семью, не считаясь с тем, что это невместно ему как тысячнику, и с тем, что об этом скажут» [Измайлов, 1909, с. 8].

Крепко и грозно несет он власть над своими подчиненными, как и над своей семьей, но ничто человеческое ему не чуждо.

И Мельников умеет показать в этом кряжистом и могучем человеке всего лишь несчастного отца, когда Чапурин узнает о падении своей дочери Насти с тем же обласканным и пригретым Алексеем. Сцена, где Чапурин вызывает к себе соблазнителя покойной дочери и оделяет его ассигнациями, не имея сил дольше жить вместе со своим обидчиком и, может быть, виновником дочерней смерти,— полна глубокого трагизма и жизненной правды. Восклицание: «тя­желы ваши милости» — вырывающееся из уст подлинно «подавленного его великодушием Алексея, позволяет почувствовать действи­тельную душевную тугу того, кто должен принять это великодушие от человека, в котором до тех пор видел только хозяина и грозу» [Измайлов, 1909, с. 8].

Мельников не скрывает и хищнических устремлений Чапу­рина (авантюра с ветлужским золотом), и его самодурства. По­рой он даже иронизирует над Патапом Максимычем. Передавая мечты купца о том, как он «выйдет в миллионщики», автор так строит его внутренний монолог, что читатель невольно вспоми­нает Хлестакова, расхваставшегося на балу у городничего. Ча­пурин воображает себя владельцем такого дома в Питере, что все так и ахают. Ему представляется, что он «с министрами в компании», «обеды задает». «Министры скачут, генералы, полков­ники, все: «Патап Максимыч, во дворец пожалуйте...» [Мельников, 1993, т. 1, с. 148].

Чапурин имеет и свой взгляд на раскол. Он, как человек исключительно деловой, осуждает безделье приверженцев скитской жизни и не верит их святости, невзирая на то, что его сестра, мать Манефа, стоит во главе одного из известных скитов. „Сколько на своем веку перезнавал я этих иноков да инокинь, — говорит Патап Максимыч, — ни единой души путной не видывал. Пустосвяты, дармоеды, больше ничего!.. В скитах ведь всегда грех со спасеньем рядом живут" [Мельников, 1993, т. 1, с. 40]. Тем не менее, Патап Максимыч, как влиятельный купец, благодаря своим связям в губернском городе и хорошим отношениям с поли­цейскими и другими властями, считает своим долгом, насколько возможно, устранять все беды и напасти, постоянно грозившие чернораменским и керженским раскольничьим скитам, и огра­ждать таким образом старую веру. Чапурин не выходит за пределы старообрядческого круга, но вовсе не потому, что он подлинно религиозен. «И раскольничал-то Патап Максимыч потому больше, что за Волгой издавна та­кой обычай велся, от людей отставать ему не приходилось. При­том же у него расколом дружба и знакомство с богатыми купцами держались, кредита от раскола больше было». «Чернохвостниц», которые материально во всем от него зависят, Чапурин в грош не ставит. «Работать лень, трудом хлеба добывать неохота, ну и лезут в скиты дармоедничать... Вот оно и все твое хвале­ное иночество!..» — с презрением говорит он [Мельников, 1993, с. 52].

Патап Максимыч придерживается раскольничества потому, что это стало образом и устоем их жизни. Для Чапури­на же расшатывание устоев жизни, обычаев, нравственности и веры — явления одного по­рядка. В одной из бесед с Колышкиным он го­ворит: «Ум, Сергей Андреич, в том, чтобы жить по добру да по совести и к тому же для людей с пользой». В этих словах Чапурина заключена суть народного понимания основ жизни. Еще в словаре В. И. Даля в определении слова «нрав» сказано, что «ум и нрав слитно образуют дух», то есть то, без чего (наряду с плотью и душой) нет человека.

В чапуринском же пони­мании ум как раз и выражается в жизни, соот­ветствующей нравственному закону добра и совести. И хотя писатель не скрывает «тем­ных» сторон характера Чапурина (он крут на расправу, своеволен в семье, часто груб, а иной раз разудало весел), сокровенные его мысли перекликаются, как ни странно это сравнение, с услышанными Константином Ле­виным словами о старике Фоканыче, который «для души живет. Бога помнит». Как ни слож­но сопоставлять образы дворянина Левина, размышляющего о жизни Фоканыча, и «темно­го» купца Чапурина, строй их мыслей опреде­ляется, как представляется, именно эпохой 70-х: не растеряться перед нашествием чуж­дой силы, не потерять в себе человека, найти нравственную опору жизни [Николаева, 1999, с. 31].