-- Здорово, -- сказал я.
-- Привет, -- сказал Саня.
Гремела музыка -- Саня крутил портативный приемник.
-- Ну, что тут у вас? -- сказал я, сгребая заметки.
Заметок было немного. Была передовая "Навстречу празднику". Была заметка Кербера Псоевича "Результаты обследования состояния выполнения распоряжения дирекции о трудовой дисциплине за период конец первого -- начало второго квартала". Была статья профессора Выбегаллы "Наш долг -- это долг перед подшефными городскими и районными хозяйствами". Была статья Володи Почкина "О всесоюзном совещании по электронной магии". Была метка какого-то домового "Когда же продуют паровое отопление на четвертом этаже". Была статья председателя столового комитета "Ни рыбы, ни мяса" -- шесть машинописных страниц через один интервал. Начиналась она словами: "Фосфор нужен человеку, как воздух". Была заметка Романа о работах отдела Недоступных Проблем. Для рубрики "Наши ветераны" была статья Кристобаля Хунты "От Севильи до Гренады. 1547 г.". Было еще несколько маленьких заметок, в которых критиковалось: отсутствие надле- жащего порядка в кассе взаимопомощи; наличие безалаберности в организации работы добровольной пожарной дружины; допущение азартных игр в виварии (писал Конек-Горбунок, проигравший в железку недельный овсяной паек Кощею Бессмертному). Было несколько карикатур. На одной изображался Хома Брут, расхлюстанный и с лиловым носом. На другой высмеивалась баня -- был нарисован голый синий человек, застывающий под ледяным душем.
-- Ну и скучища! -- сказал я. -- А может, не надо стихов?
-- Надо, -- сказала Стеллочка со вздохом. -- Я уже заметки и так и сяк раскладывала, все равно остается свободное место.
-- А пусть Саня там чего-нибудь нарисует. Колосья какие-нибудь, расцветающие анютины глазки... А, Санька?
-- Работайте, работайте, -- сказал Дрозд. -- Мне заголовок надо писать.
-- Подумаешь, -- сказал я. -- Три слова написать.
-- На фоне звездной ночи, -- сказал Дрозд внушительно. -- И ракету. И еще заголовки к статьям. А я не обедал еще. И не завтракал.
-- Так сходи поешь, -- сказал я.
-- А мне не на что, -- сказал он раздраженно. -- Я магнитофон купил. В комиссионном. Вот вы тут ерундой занимаетесь, а лучше бы сделали мне пару бутербродов. С маслом и с вареньем. Или, лучше, десятку сотворите.
Я вынул рубль и показал ему издали.
-- Вот заголовок напишешь -- получишь.
-- Насовсем? -- живо сказал Саня.
-- Нет. В долг.
-- Ну, это все равно, -- сказал он. -- Только учти, что я сейчас умру. У меня уже начались спазмы. И холодеют конечности.
-- Врет он все, -- сказала Стеллочка. -- Саша, давай вон за тот столик сядем и все стихи сейчас напишем.
Мы сели за отдельный столик и разложили перед собой карикатуры. Некоторое время мы смотрели на них в надежде, что нас осенит. Потом Стеллочка произнесла:
-- Таких людей, как этот Брут, поберегись -- они сопрут!
-- Что сопрут? -- спросил я. -- Он разве что-нибудь спер?
-- Нет, -- сказала Стелла. -- Он хулиганил и дрался. Это я для рифмы.
Мы снова подождали. Ничего, кроме "поберегись -- они сопрут", в голову мне не лезло.
-- Давай рассуждать логически, -- сказал я. -- Имеется Хома Брут. Он напился пьяный. Дрался. Что он еще делал?
-- К девушкам приставал, -- сказала Стелла. -- Стекло разбил.
-- Хорошо, -- сказал я. -- Еще?
-- Выражался...
-- Вот странно, -- подал голос Саня Дрозд. -- Я с этим Брутом работал в кинобудке. Парень как парень. Нормальный...
-- Ну? -- сказал я.
-- Ну и все.
-- Ты рифму можешь дать на "Брут"? -- спросил я.
-- Прут.
-- Уже было, -- сказал я. -- Сопрут.
-- Да нет. Прут. Палка такая, которой секут.
Стелла сказала с выражением:
-- Товарищ, пред тобою Брут. Возьмите прут, каким секут, секите Брута там и тут.
-- Не годится, -- сказал Дрозд. -- Пропаганда телесных наказаний. Брут, прут, мнут, кнут... Все это телесные наказания.
-- Помрут, -- сказал я. -- Или просто -- мрут.
-- Товарищ, пред тобою Брут, -- сказала Стелла. -- От слов его все мухи мрут.
-- Это от ваших стихов все мухи мрут, -- сказал Дрозд.
-- Ты заголовок написал? -- спросил я.
-- Нет, -- сказал Дрозд кокетливо.
-- Вот и займись.
-- Позорят славный институт, -- сказала Стеллочка, -- такие пьяницы, как Брут.
-- Это хорошо, -- сказал я. -- Это мы дадим в конец. Запиши. Это будет мораль, свежая и оригинальная.
-- Чего же в ней оригинального? -- спросил простодушный Дрозд.
Я не стал с ним разговаривать.
-- Теперь надо описать, -- сказал я, -- как он хулиганил. Скажем, так. Напился пьян, как павиан, за словом не полез в карман, был человек, стал хулиган.
-- Ужасно, -- сказала Стеллочка с отвращением.
Я подпер голову руками и стал смотреть на карикатуру. Дрозд, оттопырив зад, водил кисточкой по ватману. Ноги его в предельно узких джинсах были выгнуты дугой. Меня осенило.
-- Коленками назад! -- сказал я. -- Песенка!
-- "Сидел кузнечик маленький коленками назад", -- сказала Стелла.
-- Точно, -- сказал Дрозд, не оборачиваясь. -- И я ее знаю. "Все гости расползаются коленками назад", -- пропел он.
-- Подожди, подожди, -- сказал я. Я чувствовал вдохновение. -- Дерется и бранится он, и вот вам результат: влекут его в милицию коленками назад.
-- Это ничего, -- сказала Стелла.
-- Понимаешь? -- сказал я. -- Еще пару строф, и чтобы везде был рефрен "коленками назад". Упился сверх кондиции... Погнался за девицею... Что-нибудь вроде этого.
-- Отчаянно напился он, -- сказала Стелла. -- Сам черт ему не брат. В чужую дверь вломился он коленками назад.
-- Блеск! -- сказал я. -- Записывай. А он вламывался?
-- Вламывался, вламывался.
-- Отлично! -- сказал я. -- Ну, еще одну строфу.
-- Погнался за девицею коленками назад, -- сказала Стелла задумчиво. -- Первую строчку нужно...
-- Амуниция, -- сказал я. -- Полиция. Амбиция. Юстиция.
-- Ютится он, -- сказала Стелла. -- Стремится он. Не бриться и не мыться...
-- Он, -- добавил Дрозд. -- Это верно. Это у вас получилась художественная правда. Сроду он не брился и не мылся.
-- Может, вторую строчку придумаем? -- предложила Стелла. -- Назад -- аппарат -- автомат...
-- Гад, -- сказал я. -- Рад.
-- Мат, -- сказал Дрозд. -- Шах, мол, и мат.
Мы опя долго молчали, бессмысленно глядя друг на друга и шевеля губами. Дрозд постукивал кисточкой о края чашки с водой.
-- Играет и резвится он, -- сказал я наконец, -- ругаясь, как пират. Погнался за девицею коленками назад.
-- "Пират" -- как-то... -- сказала Стеллочка.
-- Тогда: сам черт ему не брат.
-- Это уже было.
-- Где?.. Ах да, действительно было.
-- Как тигра полосат, -- предложил Дрозд.
Тут послышалось легкое царапанье, и мы обернулись. Дверь в лабора- торию Януса Полуэктовича медленно отворялась.
-- Смотри-ка! -- изумленно воскликнул Дрозд, застывая с кисточкой в руке.
В щель вполз маленький зеленый попугай с ярким красным хохолком на макушке.
-- Попугайчик! -- воскликнул Дрозд. -- Попугай! Цып-цып-цып-цып...
Он стал делать пальцами движения, как будто крошил хлеб на пол. Попугай глядел на нас одним глазом. Затем он разинул горбатый, как нос у Романа, черный клюи хрипло выкрикнул:
-- Р-реактор! Р-реактор! Дер-ритринитация! Надо выдер-ржать!
-- Какой сла-авный! -- воскликнула Стелла. -- Саня, поймай его...
Дрд двинулся было к попугаю, но остановился.
-- Он же, наверное, кусается, -- опасливо произнес он. -- Вон клюв какой.
Попугай оттолкнулся от пола, взмахнул крыльями и как-то неловко запорхал по комнате. Я следил за ним с удивлением. Он был очень похож на того, вчерашнего. Родной единокровный брат-близнец. Полным-полно попу- гаев, подумал я.
Дрозд отмахнулся кисточкой.
-- Еще долбанет, пожалуй, -- сказал он.
Попугай сел на коромысло лабораторных весов, подергался, уравнове- шиваясь, и разборчиво крикнул:
-- Пр-роксима Центавр-р-ра! Р-рубидий! Р-рубидий!
Потом он нахохлился, втянул голову и закрыл глаза пленкой. По-моему, он дрожал. Стелла быстро сотворила кусок хлеба с повидлом, отщипнула корочку и поднесла ему под клюв. Попугай не реагировал. Его явно лихорадило, и чашки весов, мелко трясясь, позвякивали о подставку.
-- По-моему, он больной, -- сказал Дрозд. Он рассеянно взял из рук Стеллы бутерброд и стал есть.
-- Ребята, -- сказал я, -- кто-нибудь раньше видел в институте попугаев?
Стелла помотала головой. Дрозд пожал плечами. -- Что-то слишком много попугаев за последнее время, -- сказал я. -- И вчера вот тоже...
-- Наверное, Янус экспериментирует с попугми, -- сказала Стелла. -- Антигравитация или еще что-нибудь в этом роде...
Дверь в коридор отворилась, и толпой вошли Роман Ойра-Ойра, Витька Корнеев, Эдик Амперян и Володя Почкин. В комнате стало шумно. Корнеев, хорошо выспавшийся и очень бодрый, принялся листать заметки и громко издеваться над стилем. Могучий Володя Почкин, как замредаора исполняю- щий в основном полицейские обязанности, схватил Дрозда за толстый загривок, согнул его пополам и принялся тыкать носом в газету, пригова- ривая: "Заголовок где? Где заголовок, Дроздилло?" Роман потребовал от нас готовых стихов. А Эдик, не имевший к газете никакого отношения, прошел к шкафу и принялся с грохотом передвигать в нем разные приборы. Вдруг попугай заорал: "Овер-рсан! Овер-рсан!" -- и все замерли.
Роман уставился на попугая. На лице его появилось давешнее выраже- ние, словно его только что осенила необычайная идея. Володя Почкин отпустил Дрозда и сказал: "Вот так штука, попугай!" Грубый Корнеев немедленно протянул руку, чтобы схватить попугая поперек туловища, но попугай вырвался, и Корнеев схватил его за хвост.
-- Оставь, Витька! -- закричала Стеллочка сердито. -- Что за манера -- мучить животных?
Попугай заорал. Все столпились вокруг него. Корнеев держал его как голубя, Стеллочка гладила по хохолку, а Дрозд нежно перебирал попугаю перья в хвосте. Роман посмотрел на меня.