-- Ну и что из этого?
-- Да, ведь я же его бросил в корзинку... Восьмого, седьмого, шестого я его не видел... Гм... Куда же оно делось?
-- Уборщица выбросила, -- предположил я.
-- Вообще об этом интересно подумать, -- сказал Эдик. -- Предполо- жим, что его никто не сжег. Как оно должно выглядеть в веках?
-- Есть вещи поинтереснее, -- сказал Витька. -- Например, что происходит с ботинками Януса, когда он доносит их до дня их изготовления на фабрике "Скороход"? И что бывает с пищей, которую он съедает за ужином? И вообще...
Но мы были уже слишком утомлены. Мы еще немного поспорили, потом пришел Саня Дрозд, вытеснил нас, спорящих, с дивана, включил свою "Спидолу" и стал просить два рубля. "Ну дайте", -- ныл он. "Да нет у нас", -- отвечали мы ему. "Ну, может, последние есть... Дали бы!.." Спорить стало невозможно, и мы решили идти обедать.
-- В конце концов, -- сказал Эдик, -- наша гипотеза не так уж и фантастична. Может быть, судьба У-Януса гораздо удивительнее.
Очень может быть, подумали мы и пошли в столовую.
Я забежал на минутку в электронный зал сообщить, что ухожу обедать. В коридоре я налетел на У-Януса, который внимательно на меня посмотрел, улыбнулся почему-то и спросил, не виделись ли мы с ним вчера.
-- Нет, Янус Полуэктович, -- сказал я. -- Вчера мы с вами не виделись. Вчера вас в институте не было. Вы вчера, Янус Полуэктович, прямо с утра улетели в Москву.
-- Ах да, -- сказал он. -- Я запамятовал.
Он так ласково улыбался мне, что я решился. Это было немножко нагло, конечно, но я твердо знал, что последнее время Янус Полуэктович относился ко мне хорошо, а значит никакого особенного инцидента у нас с ним сейчас произойти не могло. И я спросил вполголоса, осторожно оглядевшись:
-- Янус Полуэктович, разрешите, я вам задам один вопрос?
Подняв брови, он некоторое время внимательнсмотрел на меня, а потом, видимо вспомнив что-то, сказал:
-- Пожалуйс, прошу вас. Только один?
Я понял, что он прав. Все это никак не влезало в один вопрос. Случится ли война? Выйдет ли из меня толк? Найдут ли рецепт всеобщего счастья? Умрет ли когда-нибудь последний дурак?.. Я сказал:
-- Можно, я зайду к вам завтра с утра?
Он покачал головой и, как мне показалось, с некоторым злорадством ответил:
-- Нет. Это никак не возможно. Завтра с утра вас, Александр Иванович, вызовет Китежградский завод, и мне придется дать вам команди- ровку.
Я почувствовал себя глупо. Было что-то унизительное в этом детерми- низме, обрекавшем меня, самостоятельного человека со свободой воли, на совершенно определенные, не зависящие теперь от меня дела и поступки. И речь шла совсем не о том, хотелось мне ехать в Китежград или не хотелось. Теперь я не мог ни умереть, ни заболеть, ни закапризничать ("вплоть до увольнения!"), я был обречен, и впервые я понял ужасный смысл этого слова. Я всегда знал, что плохо быть обреченным, например, на казнь или слепоту. Но быть обреченным даже на любовь самой славной девушки в мире, на интереснейшее кругосветное путешествие и на поездку в Китежград (куда я, кстати, рвался уже три месяца) тоже, оказывается, может быть крайне неприятно. Знание будущего представилось мне совсем в новом свете...
-- Плохо читать хорошую книгу с конца, не правда ли? -- сказал Янус Полуэктович, откровенно за мной наблюдавший. -- А что касается ваших вопросов, Александр Иванович, то... Постарайтесь понять, Александр Иванович, что не существует единственного для всех будущего. Их много, и каждый ваш поступок творит какое-нибудь из них... Вы это поймете, -- сказал он убедительно. -- Вы это обязательно поймете.
Позже я действительно это понял.
Но это уже совсем-совсем другая история.
ПОСЛЕСЛОВИЕ И КОММЕНТАРИЙ
Краткое послесловие и комментарий
и. о. заведующего вычислительной лабораторией НИИЧАВО
младшего научного сотрудника А. И. П р и в а о в а
Предлагаемые очерки из жизни Научно-исследовательского нститута Чародейства и Волшебства не являются, на мой взгляд, реалиическими в строгом смысле этого слова. Однако они обладают достоинствами, которые выгодно отличают их от аналогичных по теме опусов Г. Проницательного и Б. Питомника и позволяют рекомендовать их широкому кругу читателей.
Прежде всего следует отметить, что авторы сумели разобраться в ситуации и отделить прогрессивное в работе института от консервивного. Очерки не вызывают того раздражения, которое испытываешь, читая восхи- щенные статьи о конъюнктурных фокусах Выбегаллы или восторженные перело- жения безответственных прогнозов сотрудников из отдела Абсолютного Зна- ния. Далее, приятно отметить верное отношение авторов к магу, как к человеку. Маг для них -- не объект опасливого восхищения и преклонения, но и не раздражающий кинодурак, личность не от мира сего, которая постоянно теряет очки, не способна дать по морде хулигану и читает влюбленной девушке избранные места из "Курса дифференциального и интег- рального исчисления". Все это означает, что авторы взяли верный тон. К достоинствам очерков можно отнести и то, что авторы дали институтские пейзажи с точки зрения новичка, а также не просмотрели весьма глубокого соотношения между законами административными и законами магическими. Что же касается недостатков очерков, то подавляющее большинство из них определяется изначальной гуманитарной направленностью авторов. Будучи профессиональными литераторами, авторы сплошь и рядом предпочитают так называемую художественную правду так называемой правде факта. И, будучи профессиональными литераторами, авторы, как и большинство литераторов, назойливо эмоциональны и прискорбно невежественны в вопросах современной магии. Никак не возражая против опубликования данных очерков, я тем не менее считаю необходимым указать на некоторые конкретные погрешности и ошибки.
1. Название очерков, как мне кажется, не вполне соответствует содержанию. Используя эту действительно распространенную у насоговорку, авторы, видимо, хотели сказать, что маги работают непрерывно, даже когда отдыхают. Это в самом деле почти так и есть. Но в очерках этого не видно. Авторы излишне увлеклись нашей экзотикой и не сумели избежать соблазна дать побольше завлекательных приключений и эффектных эпизодов. Приключения духа, которые составляют суть жизни любого мага, почти не нашли отражения в очерках. Я, конечно, не считаю последней главы третьей части, где авторы хотя и попытались показать работу мысли, но сделали это на неблагодарном материале довольно элементарной дилетантской логи- ческой задачки (при изложении которой ухитрились допустить вдобавок достаточно примитивный логический ляп, причем не постеснялись приписать этот ляп своим героям. Что характерно). Кстати, я излагал авторам свою точку зрения по этому поводу, но они только пожали плечами и несколько обиженно объявили, что я отношусь к очеркам слишком серьезно.
2. Упомянутое уже невежество в вопросах магии как науки играет с авторами злые шутки на протяжении всей книги. Так, например, формулируя диссертационную тему М. Ф. Редькина, они допустили четырнадцать (!) фактических ошибок. Солидный термин "гиперполе", который им, очевидно, очень понравился, они вставляют в текст сплошь и рядом неуместно. Им, по-видимому, невдомек, что диван-транслятор является излучателем не М-поля, а мю-поля; что термин "живая вода" вышел из употребления еще в позапрошлом веке; что таинственного прибора, под названием аквавитометр, и электронной машины, под названием "Алдан", в природе не существует; что заведующий вычислительной лабораторией крайне редк занимается проверкой программ -- для этого существуют математики-программисты, которых в нашей лаборатории двое и которых авторы упорно называют девочками. Описание упражнений по материализации в перво главе второй части сделано безобразно: на совести авторов остаются дикие термины "вектор-магистатум" и "заклинание Ауэрса"; уравнение Стокса не имеет к материализации никакого отношения, а Сатурн в описываемый момент никак не мог находиться в созвездии Весов. (Этот последний ляпсус тем более непростителен, что, насколько я понял, один из авторов является астроно- мом-профессионалом.) Список такого рода погрешностей и нелепостей можно было бы без труда продолжить, однако я не делаю этого, потому что авторы наотрез отказались что-либо исправлять. Выбросить непонятную им термино- логию они тоже отказись: один заявил, что терминология необходима для антуража, а другой -- что она создает колорит. Впрочем, я был вынужден согласиться с их соображением о том, что подавляющее большинство читателей вряд ли окажется способным отличить правильную терминологию от ошибочной и что какая бы терминология ни наличествовала, все равно ни один разумный читатель ей не поверит.
3. Стремление к упомянутой выше художественной правде (по выражению одного из авторов) и к типизации (по выражению угого) привело к значительному искажению образов реальных людей, участвующих в повество- вании. Авторы вообще склонны к нивелировке героев и потому более или менее правдоподобен у них разве что Выбегалло и в какой-то степени Кристобаль Хозевич Хунта (я не считаю эпизодического образа вурдалака Альфреда, который получился лучше, чем кто-нибудь другой). Например, авторы твердят, что Корнеев груб, и воображают, будто читатель сможет составить себе правильное представление об этой грубости. Да, Корнеев действительно груб. Но именно поэтому описанный Корнеев выглядит "полу- прозрачным изобретателем" (в терминологии самих авторов) по сравнению с Корнеевым реальным. То же относится и к пресловутой вежливости Э. Ампе- ряна. Р. П. Ойра-Ойра в очерках совершенно бесплотен, хотя именно в описываемый период он разводился со второй женой и собирался жениться в третий раз. Приведенных примеров, вероятно, достаточно для того, чтобы читатель не придавал слишком много веры моему собственному образу в очерках.