e>ОТКОТОаð образовано понятие «персонализа-пК0МЯЗЫКеИМееТHeCKO^o значений. Первое РУССКОМУ пеРсона ~ ^ловек, лицо, особа и все свя- ИЯ« В° ВТ°РОМзн^нии persome - никто.
жн!™„л обРазом\' «персоналязация» - это не только
мХ«^УаЛЙЗаЦИЯ\' ИЛИпРеломление разного рода ценностей через ниГ* „ РИЯТИС °ТАельной Аичности,-но и опустошение, превраще-важен IT? ИСЧезНовение- Этот смысл термина исключено
^ГниГГ П°ЗИЦИИЖ- Л1™»™ и всей системы его рассуждении. — Примеч. ред.
18
видим, насколько неубедительно сводить ее к стратегии перераспределения капитала, пусть даже с человеческим лицом. Когда какой-то процесс одновременно вовлекает в синхронное движение целую систему, не следует питать иллюзий, что удастся свести его к локальной инструментальной функции, даже если допустить, что он позволит эффективно способствовать воспроизводству или увеличению прибавочной стоимости. Выдвигаемая гипотеза заключается в ином: происходит глобальная переоценка социальных ценностей, историческое явление, напоминающее то, что Касториадис называет «центральным воображаемым значением», синергическим сочетанием социальных институтов и значений, акций и ценностей, начало которому было положено в двадцатые годы. Лишь художники и психоаналитики за несколько десятков лет до его возникновения предвосхитили это явление, влияние которого не переставало усиливаться с окончанием второй мировой войны.
Отрицательная сторона его состоит в том, что процесс персонализации обусловливает ломку дисциплинарной социализации; положительная — в том, что он соответствует устройству гибкого общества, основанного на информации и поощрении потребностей индивида, культе секса и учете «человеческих факторов», на естественности, душевности и юморе. Таким образом, происходит процесс персонализации, новый способ организации и ориентации общества, новый способ управления событиями — уже не посредством тирании деталей, а при минимуме строгости и максимуме желания, при минимуме принуждения и максимуме понимания, насколько это возможно. Отныне общественные институты ориентируются на мотивации и желания. Процесс персонализации поощряет участие в нем, регулирует досуг и развлечения, что свидетельствует о все той же тенденции к гуманиза-
19
ции, диверсификации, психологизации общественных отношений. На смену авторитарной и механической муштре пришел «гомеопатический» и «кибернетический» режим; вместо администрирования — выборочное, по собственному усмотрению, программирование. Необычные процедуры неотделимы от конечных целей и социальных обычаев: это гедонистические ценности, уважение инакомыслия, свобода личности, раскованность, юмор и искренность, психологизм, свобода мнений, — разве это не появление нового смысла понятия «самостоятельность», оставляющего далеко позади тот идеал, который создал себе авторитарный демократический век? До недавнего времени логика политической, производственной, моральной, школьной, больничной жизни заключалась в том, чтобы погрузить индивида в единообразие правил, чтобы насколько возможно устранять всякие предпочтения и особенности единообразного всеобщего закона, будь то «всеобщая воля», правила общежития, моральный императив, подчинение и самоотречение — требования революционной партии: все происходило так, словно индивидуальные ценности могли возникнуть лишь в рамках, обозначенных системами, определяющими организацию и направление, решительно пресекая органически присущую им неопределенность. Исчез мнимый ригоризм свободы, уступив место новым ценностям, нацеленным на свободное развитие интимных сторон личности, законность удовольствий, признание своеобразных потребностей, подстраивание социальных институтов под потребности людей.
Идеал подчинения личности рациональным коллективным правилам рассыпался в прах; процесс пер-сонализации обеспечил в широких масштабах фундаментальную ценность — ценность индивидуального развития, признания субъективного своеобразия, не-
20
повторимости личности, независимо от новых форм контроля и гомогенизации, которые осуществляются одновременно. Несомненно, право индивида быть самим собой, наслаждаться всеми радостями бытия неотделимо от общества, которое возвело свободную личность в ранг высшей ценности. Разве это не характерное проявление индивидуалистической идеологии? Однако именно преобразование стиля жизни, связанное с революцией потребления, обусловило это развитие прав и желаний личности, этот пересмотр иерархии индивидуальных ценностей. Налицо шаг вперед индивидуалистической логики: право на свободу, теоретически не имеющее границ, но ограниченное экономикой, политикой, наукой, отражается на нравах и повседневности общества. Жить свободно, не подвергаясь принуждениям, от начала до конца выбирать свой способ существования — никакой другой факт общественной и культурной жизни не является более значительным событием в глазах современников. Это предел устремлений, наиболее законное право человека.
Процесс персонализации — это глобальная стратегия, всеобщее изменение в условиях и желаниях общества. В любом случае стоит отметить два его аспекта. Первая, «собственная» (или оперативная) сторона подразумевает систему не поддающихся определению, нестандартных механизмов — запрограммированные потребности, выработанные властными структурами, которые систематически принуждают критиков правого, а в особенности левого толка обличать, порой ставя себя в смешное положение, осуждать всеобщую обусловленность, благоустроенный и «тоталитарный» ад affluent society.1 Второй аспект процесса —
1 Общество изобилия — англ.
21
«дикий» (или «параллельный», как можно было бы его назвать) — результат стремления к самостоятельности и обособленности со стороны групп и индивидов. Это неофеминизм, свобода нравов и сексуальной ориентации, притязаний региональных и языковых меньшинств, «пси»-технологии, стремление к самовыражению и развитию своего «Я», «альтернативные» движения. И повсюду социальные и индивидуальные действия обусловливаются поисками своей идентичности, а не универсальности. Налицо два полюса, несомненно обладающие спецификой и тем не менее не позволяющие отрешиться от дисциплинарного общества; при этом утверждается и применяется принцип уникальности личности.
Процесс персонализации возник в недрах дисциплинарного мира, и, таким образом, заканчивающийся век характеризуется сочетанием в нем двух разных логик. Все более заметное включение многих сфер социальной жизни в процесс персонализации и сопутствующий ему отход от дисциплинарного процесса — вот что указывает на постмодернистское общество, иначе говоря, общество, обобщающее одну из тенденций модернистского, первоначально выражавшего взгляды меньшинства. Постмодернистское общество — это, так сказать, исторический поворот в задачах и условиях настоящей социализации под эгидой открытых и множественных факторов; то есть, гедонистический и персонифицированный индивидуализм узаконен и более не встречает никакого сопротивления; другими словами, прошла эпоха революций, скандалов, надежд на будущее — неотъемлемая часть модернизма. Постмодернистское общество — это общество, где царствует всеобщее равнодушие, где преобладает ощущение, что мы повторяем зады и топчемся на месте, где личная независимость — это нечто само собой разумеющееся, где новое воспринимается как
22
старое; а новшество — как нечто банальное; где к будущему больше не относятся как к неотвратимому прогрессу. Современное общество было победоносным обществом тех, кто верил в будущее, в науку и технику; оно возникло, порвав с сословной иерархией и сакральным превосходством, с традициями и особой одаренностью во имя общей идеи, разума и революции. Это время уходит в небытие у нас на глазах. Отчасти вопреки этим футуристическим принципам возникает наше общество — постмодернистское, жаждущее самобытности, разнообразия, консервативности, раскованности, немедленного удовлетворения собственных амбиций; чувство собственной безопасности и вера в будущее испаряются; никто больше не верит в светлое завтра революции и прогресс. Отныне каждый желает жить сию же минуту, здесь и сейчас, оставаясь молодым и не желая больше выковывать из себя нового человека. В этом смысле постмодернистское общество означает сжатие общественного и индивидуального времени, при этом все в большей мере возникает необходимость прогнозировать и организовывать коллективное время, все больше тормозящая модернистские устремления к будущему, налицо разочарование и монотонность новизны, усталость общества, сумевшего апатией нейтрализовать то, что его создает — перемены. Важные оси современности — революция, дисциплина, секуляризация, авангард — упразднены благодаря гедонистической персонализации; с технологическим и научным оптимизмом покончено, так как многочисленные открытия приводят к гонке вооружений, уничтожению окружающей среды, усугубляющемуся одиночеству людей; никакая политическая идеология более не в состоянии воспламенить толпы; постмодернистское общество больше не имеет ни идолов, ни запретов; у него нет ни величественных образов, в которых оно видит себя, ни