Гадамер отмечает, что огромна заслуга Хайдеггера в том, что он осознал язык как способ мироистолкования: язык задаёт возможности для мышления, и, одновременно полагает его границы. Гадамер пишет: «Повсюду, где мир испытывается нами, где происходит преодоление чуждости, где совершается усвоение, усмотрение, постижение, где устраняется незнание и незнакомство, повсюду совершается герменевтический процесс собирания мира в слово и в общее сознание» [22, С. 13]. Анализируя феноменологию Гуссерля, Гадамер (как и Хайдеггер) указывает на её уязвимые места. Он пишет, что Гуссерль в своих поздних произведениях хотел преодолеть временную дистанцию и попытался создать идеализированный образ жизненных миров. По сути, после выхода в свет хайдеггеровского «Бытия и времени», Гуссерль воспринял идею Хайдеггера о том, что человек – приходящ, и поэтому, способом бытия его субъективности является абсолютная историчность. В связи с этим, «жизненный мир» Гуссерля предстаёт в виде постоянно сменяющихся данностей, как универсум возможных исторических жизненных миров. Но главным требованием и условием осмысления «жизненного мира», согласно Гуссерлю, является совершение трансцендентального эпохэ, в результате которого остаётся идеализированный образ универсума возможных жизненных миров. Однако по мнению Гадамера, задача конституирования идеализированного образа жизненного мира есть парадокс: «идея универсума возможных исторических жизненных миров в принципе неосуществима из-за историчности опыта, на который она опирается. Бесконечность прошлого, а прежде всего открытость исторического будущего несовместимы с такой идеей исторического универсума» [21, С. 298]. По мнению Гадамера, главной причиной парадоксов Гуссерля является картезианская установка, которая изначально не учитывает историчности познающего субъекта. Поэтому свой герменевтический метод Гадамер противопоставляет методу феноменологической редукции. «Проецирующее себя на свою способность бытия человеческое существование всегда является уже «бывшим». В этом – смысл экзистенциала заброшенности. Факт, что любое свободное самоотношение к собственному бытию не может выйти из рамок фактичности этого бытия, - данный факт есть соль герменевтики фактичности и её противоположности трансцендентальному исследованию конституции в гуссерлевской феноменологии» [21, С. 316]. Таким образом, метод феноменологической редукции не подходит для понимания человеческого бытия, он не учитывает предпонимания и историчности человеческого бытия (здесь Гадамер следует за Хайдеггером). По мнению Гадамера, универсальным аспектом философии является не феноменология, а герменевтика, так как она опирается на языковой и историчный характер понимания.
Гадамер также критикует современную науку за то, что она находится во власти предрассудка о самоочевидных достоверностях сознания и не принимает во внимание то, что она тоже исторична. «Тот, кто полагаясь на объективность своих методов и отрицая свою собственную историческую обусловленность мнит себя свободным от предрассудков, тот испытывает на себе могущество этих предрассудков, господствующих над ним без всякого контроля с его стороны…» [21, С. 424], - пишет Гадамер. Он замечает, что научный язык, это не копилка бесспорных истин, а некий тезаурус, пригодный к произвольному употреблению, при этом, употребление научных терминов в науках всегда сочетается с живым, меняющимся обыденным языком. Поэтому искусственные языковые системы не являются языками в строгом смысле, ведь основу языка образует способность слов обладать разными значениями, и эта гибкость значений проявляет себя в речи. Гадамер приходит к выводу, что ни идея чисто философского языка, ни идея строго языка науки не оказались состоятельными, так как эти языки всё равно нуждаются в обыденном языке, который находится постоянно в собственном движении и постоянной игре. Относительно философии Гадамер пишет следующее: «… идеал философского языка - не максимальная отрешённость приведённой к терминологической однозначности номенклатуры от жизни языка, но восстановление связи понятийного мышления с языком и с совокупностью присутствующей в языке истины. В реальном языке, в речи, в диалоге, и только в них, философия имеет свой настоящий лишь ей принадлежащий пробный камень» [22, с. 43]. Таким образом, мы приходим к выводу, что понимание человека носит интерсубъективный характер, ведь оно реализуется через язык. Но не только познавательный процесс, а также вообще человеческое бытие в целом имеет языковой характер - бытие открывается человеку через язык. «Языковой характер нашего опыта мира, - пишет Гадамер, - предшествует всему, что мы познаем и высказываем в качестве сущего» [21, с. 520]. Это значит, что языковая истолкованность мира предвосхищает всякое познание, то есть язык возвышается над сознанием каждого отдельного человека.
Своё подлинное бытие язык обретает лишь в разговоре, то есть при осуществлении взаимопонимания. Благодаря взаимопониманию, в процессе речи, раскрывается мир, поэтому, взаимопонимание - это не просто цель языка, но процесс, в котором переживается жизнь человека. Однако взаимопонимание достигается лишь благодаря тому, что в разговоре вырабатывается общий язык, но это, в свою очередь является причиной возникновения некоторого антагонизма между тем, что язык дан как нечто усредняющее, и в то же время эта усредненность самим же языком и преодолевается языковой игрой, то есть языковой подвижностью. По мнению Гадамера, во время беседы немногое зависит от воли собеседников, они как бы втягиваются в беседу и никто заранее не знает, что выяснится в процессе беседы. «Как говорили греки, - пишет Гадамер, - посредине между собеседниками кладётся нечто, к чему оба причастны и на чём происходит обмен между ними» [21, с. 444]. Получается, что язык сам с нами «заигрывает» и, в процессе языковой игры, делает нас соучастниками языкового движения. Гадамер пишет, что у разговора есть «своя собственная воля, и что язык, на котором мы говорим, несёт свою собственную истину, то есть «раскрывает» и выводит на свет нечто такое, что отныне становится реальностью» [21, с. 446]. Гадамер вполне разделял онтологическое понимание языка позднего Хайдеггера о том, что «язык – это дом бытия», это значит, что мир получает в языке своё выражение.
Интерсубъективность понимания Гадамер представляет в виде диалога, в который могут вступать не только современники, но и люди разных эпох. Диалогический характер понимания неразрывно связан с обыденным языком и культурно-исторической традицией. Принадлежность к одной культурно-исторической традиции делает «герменевтическую напряжённость» вступающих в диалог людей минимальной и способствует взаимопониманию. Хайдеггера и Гадамера можно назвать «традиционалистами», поскольку культурно-историческая традиция, включающая в себя язык, обычаи и т.д., поддерживает взаимопонимание, т.е. связывает прошлое с настоящим, является одним из важнейших условий интерсубъективности.
Итак, в данной главе мы пришли к выводу, что картезианская эго-центрическая парадигма неизбежно приводит к возникновению проблемы интерсубъективности. Поэтому метод феноменологический редукции Гуссерля, рассматривающий мир в качестве феномена собственного монадического сознания, в любом случае заводит в тупик солипсизма. Попытки самого Гуссерля найти выход из этой проблемы в рамках феноменологического метода, на наш взгляд оказались неудачными. Иной подход к решению проблемы интерсубъективности, который предложил Жан Поль Сартр, при котором гарантом собственного «я» выступает «другой», также не позволяет выйти из тупика солипсизма, так как феноменология Сартра также исходит из монадического «эго». Решение проблемы интерсубъективности мы находим в герменевтических концепциях Хайдеггера и Гуссерля. Герменевтика указывает на первоначальные интерсубъективные факторы, которые прежде всего участвуют в формировании сознания отдельного индивида - это историческая эпоха и традиция, которые и задают языковую истолкованность мира и предпонимание. С позиций герменевтики, проблема интерсубъективности как следствие эго-центрической установки является абсурдной, ведь нет никакого «эго» существующего вне исторической эпохи, вне языковой истолкованности мира. Более того, если мы признаём, что языковая истолкованность мира, присущая конкретной исторической эпохе, возвышается над сознанием отдельного индивидуума, то напрашивается вывод, что язык обладает надындивидуальным бытием, и, благодаря нему, не только люди, но и целые эпохи вступают в коммуникацию. Таким образом, герменевтический подход направляет внимание на исследование феномена языка, как важной интерсубъективной структуры.