Декарт выдвинул положение, что образцом истинного знания для всех наук выступает математика, так как математические истины выводятся рационально и не нуждаются в эмпирической сверке, а математические символы не имеют разночтения. Ясность и отчётливость понимается Декартом как математическая ясность, даже бытие Бога имеет математическую достоверность «...бытие бога для меня приобрело … ту степень достоверности, какую до сих пор имели математические истины» [36, с. 53]. Любая умопостигаемая вещь может представлять собой объект чистой математики и поэтому может быть познана: «… мне доступно полное и достоверное знание как относительно Бога и других умопостигаемых вещей (res intelligibiles), так и относительно любой телесной природы, являющейся объектом математики» [36, с. 57]. Однако Декартовские «ясность» и «отчётливость» оставляют неучтённым, что знаки, обозначающие понятия, могут быть многозначны. Декарт оставался в рамках аристотелевской традиции, согласно которой, слова способны однозначно обозначать сущности предметов, поэтому всё, что воспринимается сознанием ясно и отчётливо – истинно, ибо оно отражает сущность предметов посредством понятий, выраженных в терминах. В связи с этим, Декарт размышлял над проектом создания на основе математики совершенного единого научного языка - «lingua universalis», который состоял бы из простейших знаковых обозначений и мог бы читаться в любую историческую эпоху любым носителем языка. Кроме того, математическую ясность и точность обозначений Декарт переносит и на обыденный язык. Он считал, что значение языковых знаков можно распознать в любую эпоху, из чего следует, что многозначность слов и подвижность смыслов вполне преодолима, поэтому никаких проблем, связанных с пониманием и взаимопониманием, не должно возникать. Человек, согласно Декарту, может заблуждаться, но причина всех заблуждений кроется в самом человеке: онтологическую причину ошибок и заблуждений Декарт видит в том, что человек является «как бы чем-то средним между Богом и небытием, или между высшей сущностью и ничем» [36, с. 45]. Так как человек создан высшим Богом - он способен мыслить истинно, но способность истинного суждения, дарованная Богом, не является бесконечной и ограничивается причастностью человека к небытию, к не-сущему. Декарт пишет: «поскольку сам я – не высшее бытие, мне весьма многого недостаёт, и потому неудивительно, что я заблуждаюсь» [36, с. 45]. Можно сделать вывод, что и истина и заблуждения коренятся только в «эго». При этом «другие» никак не участвуют в процессе познания. Однако при такой установке остаётся неясным, как же другие сознания мыслят этот мир. Проблема интерсубъективности возникает потому, что эгоцентрическая установка Декарта не преодолевает его солипсизм. Мы вполне согласны с точкой зрения Григоряна Г.П., который пишет: «…с какой бы стороны ни оценивать картезианское cogito, в собственно гносеологическом отношении оно поставило ряд трудных задач. Если непосредственно самоочевидно, а потому абсолютно достоверно то, что «я мыслю», то достоверность любого другого суждения, референт которого оказывается в сфере не-я, становится в высшей степени проблематичной. Боги, ангелы, другие люди, животные, материальные тела, короче, всё, что охватывает сфера «не-я», требует теперь специальных доказательств» [28, с. 192]. На самом деле Декарт не доказал действительное существование внешнего мира, а имплицитно задал «проблему другого эго», которую пыталась разрешить последующая философия, испытывая при этом немалые трудности. Таким образом, в эпоху Нового времени возникли две проблемы интерсубъективности: 1) онтологическая проблема реального существования внешнего мира, а также других сознаний и 2) гносеологическая проблема непроницаемости сферы «другого сознания» для моего собственного.
Эгоцентрическая установка оказалась парадигмальной в философии Нового времени, но её проявление в конкретных философских учениях было различным. Например, ближайшие последователи и критики философии Декарта - Локк и Лейбниц – ещё не осознавали, что захвачены эгоцентрической установкой, поэтому они и не задумывались над проблемой «другого я». Эта проблема наиболее явно даёт о себе знать в философии Беркли и Юма. На наш взгляд, до появления гегелевской диалектики, эгоцентрическая парадигма проявила себя наименее последовательно именно в эмпиризме Локка, так как его критика врождённых идей некоторым образом наносила удар по эгоцентрической установке Декарта; тем не менее, свои исследования процесса мышления Локк всё же разворачивал с позиции эгоцентризма.
Локк, подобно Декарту, признавал существование мудрого Бога, сотворившего мир, знающего прошедшее, настоящее и будущее, для которого всегда открыты помыслы человеческих сердец, и который вложил в сознание людей определённые познавательные способности, но только не врождённые идеи. Эмпирик Локк свои исследования процесса мышления начал с критики рационалистической теории Декарта о врождённых идеях. Локк пишет: «предполагается, что люди ничему не научаются и не научают de novo, между тем как на деле они научаются и научают чему-нибудь, чего раньше не знали. Ибо, во-первых, очевидно, что они выучили слова и их значение: ни то, ни другое не родилось вместе с ними. Но это ещё не всё приобретаемое в данном случае знание: самые идеи, о которых идёт речь в предложении, приобретены впоследствии и родились с людьми ни сколько не более, чем их названия» [62, с. 88]. Локк делает вывод, что первый путь появления знаний в человеческом сознании – это ощущения: первоначальные качества предметов поодиночке предстают перед чувствами человека и по нервам передаются в мозг, оставляя там отпечатки в виде идей. Второй путь познания совершается в процессе рефлексии, то есть размышления над идеями, которые мы получаем от ощущений. Вот как описывает этот процесс сам Локк: «Ощущения сперва вводят единичные идеи и заполняют ими еще пустое место; и по мере того, как разум постепенно осваивается с некоторыми из них, они помещаются в памяти вместе с данными им именами. Затем, подвигаясь вперед, разум абстрагирует их и постепенно научается употреблению общих имен» [62, с. 82].
Характерно, что свои рассуждения Локк начинает в рамках традиционной эгоцентрической парадигмы, поэтому индивидуальными у него являются не только первоначальные идеи эмпирического опыта, но и идеи рефлексии, которые несут определённые смыслы вне интерсубъективного опыта, то есть субъективно.
Следует отметить, что Локк выходит за рамки эгоцентризма, когда берётся за исследование процесса словообразования. Определяющим моментом в этом отношении является то, что Локк проводит черту между идеями и их именами (словами). Идеи первичны по отношению к словам и они, как мы уже говорили, формируются субъективно, а слова – это лишь непосредственные обозначения идей, то есть внешние знаки наших внутренних идей. Механизм означивания идей Локк описывает следующим образом: «Закрепив в своей памяти идеи повторными ощущениями, дети постепенно начинают учиться употреблению знаков. Развив в себе способность пользоваться органами речи для произнесения членораздельных звуков, они начинают пользоваться словами для сообщения своих идей другим. Эти словесные знаки дети иногда заимствуют у других, а иногда создают сами, что можно заметить по тем новым и необычным названиям, которые часто дают дети вещам при первом использовании речью» [62, с. 176]. Согласно Локку, люди соглашаются называть идеи определёнными именами, и эти имена необходимо выучить.
Исследуя язык, Локк пишет о тех сложностях, которые могут появиться в результате означивания. Он считает, что учёные люди не могут сильно расходиться в мышлении, но они могут запутать друг друга словами, которые разными сектами и школами могут употребляться по-разному. Получается, что лишь небрежное отношение к именам может порождать ошибки и непонимание. Локк говорит, что, в принципе, существуют способы, предотвращающие языковую путаницу, прежде всего, необходимо наиболее точно собирать и соединять сложные идеи, всегда прилагая к определённой идее одно и тоже имя. Таким образом, идеи возникают субъективно (однако они у всех одинаковые), а вот имена идей, то есть слова - образуются интерсубъективно, по соглашению. Локк пишет: «Мы постепенно приобретаем идеи и названия и изучаем их взаимную связь, и тогда с предложениями, состоящими из слов, значение которых мы выучили и в которых выражены соответствие или несоответствие, замечаемые нами в наших идеях, когда мы их сопоставляем, мы соглашаемся сразу же…» [62, с. 88]. Локк не последователен в своём эгоцентризме, поэтому он приходит к выводу, что социальные факторы также влияют на приобретение знаний. «Если бы мы с вами родились у Солданийского залива, наши взгляды и понятия, возможно, не стояли бы выше грубых воззрений живущих там готтентотов. А получи король Виргинии Апочанкана воспитание в Англии, он стал бы, может быть, таким же сведущим богословом и хорошим математиком, как какой-нибудь англичанин. Разница между ним и более образованным англичанином состоит только в том, что развитие его способностей ограничивали обычаи и понятия его страны и никогда оно не бывало направлено на иные и дальнейшие исследования» [62, с. 118]. Однако тема влияния социума на приобретение индивидуальных идей противоречит его концептуальной линии, поэтому он затронул её гипотетически и вскользь. В рамках его эгоцентрической концепции, люди обучаются словам только для того, чтобы его поняли другие, но не для того, чтобы самому мыслить на этом языке, ибо для того, чтобы мыслить самому, слова не нужны, человек сам себя может понимать без слов с помощью идей, полученных из опыта: «Люди обучаются словам и употребляют их в разговоре с другими только для того, чтобы благодаря употреблению и соглашению звук, который я произношу своими органами речи, вызывает в уме слушателя идею, к которой я отношу его в моём уме, когда говорю. Этого нельзя достигнуть при помощи названий, относимых к единичным вещам, идеи которых имеются лишь в моем уме, так что названия их не могли бы иметь значение или быть понятными для других людей, незнакомых со всеми теми отдельными вещами, которые попались мне на глаза» [62, с. 409]. Локк отождествляет ощущения, то есть реакцию организма на отдельный раздражитель, с «внутренним языком». Однако чтобы появился «внутренний язык», на котором можно что-либо думать, необходимо научиться этому языку в социуме. Конечно, Локк оговаривает, что социум влияет на способности мышления, но это не мешает Локку строить свою философию в рамках эгоцентрической парадигмы, то есть утверждать, что идеи (которые являются носителями смыслов) возникают в сознании субъективно. По сути, разница между Локком и Декартом заключается в том, что Декарт признавал рациональные пути появления идей в сознании человека, а Локк признавал эмпирические пути. Однако эгоцентрическая парадигма присутствует в обеих концепциях, что вполне характерно для эпохи Нового времени. Другое дело, что эгоцентрическая парадигма в рационализме Декарта выглядит более последовательно, чего нельзя сказать об эмпиризме Локка, который гипотетически касается темы влияния социальных факторов на познавательный процесс отдельного индивидуума.