Несмотря на то, что Кант опирался на картезианский рационализм, он всё же был не согласен с рационалистическим догматизмом Декарта, так как признавал неустранимую значимость эмпирических форм и содержания познания и в этом отношении был согласен с эмпириками. Однако главным отличием кантовской философии было изменение представления о взаимоотношении субъекта и объекта познания. Кант совершил своеобразную инверсию – теперь не объект влияет на субъект, как понимали, по крайней мере, эмпирики, а наоборот – субъект влияет на объект, то есть объект репрезентируется исключительно благодаря субъективным свойствам сознания. Большое влияние на Канта оказал скептический эмпиризм Юма, в рамках которого отрицалась достоверность научного познания, за исключением познания взаимосвязей между идеями. Фундаментальными свойствами сознания, по Канту, являются способности придавать объекту протяжённость в пространстве и длительность во времени. Все наши знания зависят именно от этого свойства сознания. Таким образом, пространство и время являются чистыми формами чувственного наглядного представления, и только из этих двух источников можно почерпнуть различные знания. Кант пишет, что «пространство и время, как необходимое условие всякого (внешнего и внутреннего) опыта, суть лишь субъективные условия всех наших наглядных представлений, в отношении которых поэтому все представления суть только явления, а не данные в таком виде вещи сами по себе; поэтому-то, что касается формы их, о них многое можно сказать a priori, но никоем образом ничего нельзя узнать о вещи в себе, которая может лежать в основе этих явлений» [44, с. 65]. Таким образом, пространство и время относятся к предметам постольку, поскольку предметы – это явления, а не вещи в себе, и за границами этих явлений познание невозможно. Ощущения, организованные сознанием в пространстве и времени, составляют предмет восприятия, но восприятие носит индивидуальный характер до тех пор, пока оно не получило понятийного опосредования. Понятийное опосредование возможно благодаря рассудку, который оперирует априорными категориями. Рассудок способен осуществлять синтез индивидуального восприятия с общезначимыми категориями и конституировать предметность. Только на этом этапе индивидуальное восприятие получает характер общезначимый. Ни чувства, взятые сами по себе, ни рассудок сам по себе не могут давать научных знаний. Естественнонаучные знания, согласно Канту, являются результатом синтеза опытной и рассудочной деятельности, при этом рассудочная деятельность всегда связана с теми предметами, которые уже как-то оформлены сознанием.
В философии Канта рассудочная деятельность не является результатом социально-исторического развития человека, - это результат осуществления механизма образования суждений, общего для всех отдельно взятых человеческих сознаний, и независимого от культурно-исторических эпох. В основе эпистемологии Канта лежит следующая формула: мы можем познать только то, что создано нашим сознанием, следовательно содержание мышления указывает не на предмет, который мыслится, а лишь на то, что может быть осмысленным в этом предмете. В связи с этим, Кант критикует метафизику, которая применяет категории рассудка за пределами чувственного опыта, то есть пытается мыслить вещи сами по себе.
Кант утверждал, что до него, в понятия «вещи в себе» и «явление» философы вкладывали другой смысл: в вещах принято было различать два типа свойств - в первом типе, свойства вещей являются постоянными или стабильными для чувственного восприятия, во втором, свойства носят случайный характер и принадлежат не к чувству, а к способу организации чувства. Первый тип познания называется «вещь в себе», второй – «явление». Но это эмпирическое различение. Есть ещё и трансцендентальное различение, при котором трансцендентальный объект остаётся неизвестным. Кант замечает, что те учёные, которые признают абсолютную реальность пространства и времени, неизбежно заходят в тупик. Если это представители математического естествознания, то они должны признавать самостоятельное, вечное и бесконечное существование пространства и времени, которые охватывают всё действительное. Если это физики-естествоиспытатели, то они смотрят на пространство и время как на явления, отвлечённые от опыта. Они должны отрицать аподиктическую достоверность априорных математических учений в отношении действительных вещей, так как пространство и время – это формы, идеализированные воображением. Кант направляет свою критику также против идеалистических концепций Юма и Беркли, а именно, против установки, согласно которой, чувства непосредственно очевидны нашему сознанию, следовательно, предметы внутреннего чувства неоспоримо действительны, а вот их внешнее существование может быть лишь видимостью. Кант пишет, что идеалисты (Беркли, Юм) «не приняли в расчёт, что и те, и другие предметы, хотя и нельзя оспаривать их действительность, как представлений, тем не менее суть лишь явление, а явление всегда имеет две стороны, одну, поскольку объект рассматривается сам по себе (независимо от способа, как он наглядно представляется, и при этом свойства его всегда остаются проблематичными), и другую, поскольку принимается в расчёт форма наглядного представления предмета, которую, хотя она действительно и необходимо принадлежит явлению предмета, следует искать не в предмете самом по себе, а в субъекте, которому предмет является» [44, с. 60]. Согласно Канту, именно трансцендентальный идеализм, то есть учение об априорных формах – пространстве и времени, способен разрешить противоречия, возникшие в науке и философии. Трансцендентальный идеализм Кант противопоставляет трансцендентальному реализму и эмпирическому идеализму. Если трансцендентальный реализм принимает простые представления за «вещи в себе», а эмпирический идеализм допускает независимую действительность пространства и отрицает (или ставит под сомнение) бытие протяженных вещей в нём (даже не видит ясного различия между сновидением и истиной), то трансцендентальный идеализм Канта даёт компромиссное решение: нет сомнений в том, что внешний мир существует, но всё, что мы познаём - это мир, сконструированный нашим сознанием по общезначимым принципам, это есть «мир феноменов». Какими бы отчётливыми не были бы наши наглядные представления, всё равно мы не постигли бы вещи в себе, а лишь познали бы способ нашего наглядного представления. Из этих двух источников – пространства и времени, которые являются чистыми формами чувственного наглядного представления, можно почерпнуть различные синтетические знания.
Согласно Канту, внешний мир, существующий вне субъекта, представляет собой некоторую устойчивость, благодаря которой субъект осознаёт своё существование в пространстве и времени. Следовательно, осознание своего эмпирического существования уже служит доказательством существования внешних предметов. Кант пишет: «сознание моего собственного существования есть вместе с тем непосредственное сознание существования других вещей вне меня» [44, с. 172]. Кант понимает, что не всякое представление внешних вещей свидетельствует об их реальном существовании, возможны галлюцинации. Но даже в последнем случае, по мнению Канта, наше сознание воспроизводит внешние предметы, воспринимаемые ранее. Гайденко замечает по этому поводу: «В самом субъекте Кант различает как бы два слоя, два уровня – эмпирический и трансцендентальный; к эмпирическому он относит индивидуально-психологические особенности человека, к трансцендентальному – всеобщие определения, составляющие принадлежность homo sapiens как такового. Объективность знания, согласно учению Канта, обусловливается структурой именно трансцендентального субъекта, которая есть надындивидуальное начало в человеке» [23, с. 321]. (Курсив Спасовой Н.Э.). Таким образом, трансцендентальный субъект не является результатом интерсубъективного опыта, а представляет собой некое надындивидуальное начало. Замечательно, что русский феноменолог Г. Шпет выразил мнение, что кантовский термин «трансцендентальный субъект» содержит некоторое противоречие: понятие «субъект» (или «эго») подразумевает конкретную неповторимую личность, а Кант выводит понятие «субъект» на трансцендентальный уровень, вследствие чего утрачивается свойство неповторимости, индивидуальности любого «эго». Так Шпет пишет: «…«трансцендентальное Я» или «синтетическое единство апперцепции, по собственному Канта признанию, есть ничто иное, как рассудок» [127, с. 49]. И далее. «Но при чём же здесь я, в своей непререкаемой единственности и абсолютной незаменимости? Во всяком случае, мне кажется умнее говорить о «научном рассудке» чем о всеобщем самосознании» [127, с. 149]. На наш взгляд, в эгоцентрической установке, употребление термина «трансцендентальное Я» вполне уместно, так как это слово выражает абстрактное понятие и обозначает собирательный образ познавательных способностей сознания. Другое дело, насколько уместна эгоцентрическая установка для выяснения аподиктических оснований истинности научного познания. Как уже ранее упоминалось, такая установка является проблематичной, так как она приводит к возникновению онтологической и гносеологической проблем интерсубъективности. Кант, как и многие философы эпохи Просвещения, не учитывал многообразие «концептуальных схем», возникающих в различных культурно-исторических сообществах, благодаря которым становится возможным конструирование мира. Можно согласиться с Апелем, который пишет: «в «синтезе апперцепции», где Я одновременно полагает и свой предмет, и самого себя в качестве мыслящего, Я в то же время совпадает с трансцендентальным коммуникативным сообществом, каковое одно в состоянии подтвердить смысловую значимость собственного само- и миропознания» [4, с. 195]. Кант не показал, как происходит становление познания в процессе коммуникации - его философия акцентирована на «эго», а точнее на общезначимых способностях восприятия и мышления. Кроме того, Кант «умолчал» о проблемах языкового употребления: о подвижности и конвенциональной относительности «значений», о соотношении «понятия» и лингвистического «знака». Тулио де Мауро замечал по этому поводу: «молчание Канта нельзя считать случайным, оно есть результат сознательного выбора, это «систематическое молчание» [67, с. 62]. На наш взгляд «систематическое молчание» Канта является следствием картезианской эгоцентрической установки, ведь Кант обошёл стороной тот факт, что познавательные способности индивидуума сформированы во многом социумом, то есть в процессе коммуникации, благодаря подвижным языковым структурам. Можно согласиться с Тулио де Мауро, который пишет: «Кант полагал, что коммуникация и коммуникативность являются внутренними для понятия познания и что элемент универсального, который только и делает возможным коммуникацию, предполагает понятия духа или я, трансцендентного по отношению как к объекту, так и к конкретным коммуницирующим субъектам. Он ясно видел, что лишь в силу наличия в познании трансцендентальных элементов возможна сама интеллигибельная коммуникация в её истинном понимании» [4, с. 62].