углубился в работу.
Антилоповцы вылезли из своего зеленого тарантаса. Козлевич
несколько раз обошел кругом чудесную машину, завистливо
вздыхая, присел на корточки рядом с шофером и вскоре завел с
ним специальный разговор. Паниковский и Балаганов с детским
любопытством разглядывали пассажиров, из которых двое имели
весьма надменный заграничный вид. Третий, судя по одуряющему
калошному запаху, исходившему от его резинотрестовского плаща,
был соотечественник.
-- Терпите бедствие? -- повторил Остап, деликатно
прикоснувшись к резиновому плечу соотечественника и в то же
время устремив задумчивый взгляд на иностранцев.
Соотечественник раздраженно заговорил о лопнувшей шине, но
его бормотание пролетело мимо ушей Остапа. На большой дороге, в
ста тридцати километрах от ближайшего окружного центра, в самой
середине Европейской России прогуливались у своего автомобиля
два толстеньких заграничных цыпленка. Это взволновало великого
комбинатора.
-- Скажите, -- перебил он, -- эти двое не из
Рио-деЖанейро?
-- Нет, - ответил соотечественник, - они из Чикаго. А я--
переводчик из "Интуриста".
-- Чего же они здесь делают, на распутье, в диком древнем
поле, вдалеке от Москвы, от балета "Красный мак", от
антикварных магазинов и знаменитой картины художника Репина
"Иван Грозный убивает своего сына"? Не понимаю! Зачем вы их
сюда завезли?
-- А ну их к черту! -- со скорбью сказал переводчик. -
Третий день уже носимся по деревням, как угорелые. Замучили
меня совсем. Много я имел дела с иностранцами, но таких еще не
видел, -- и он махнул рукой в сторону своих румяных спутников.
-- Все туристы как туристы, бегают по Москве, покупают в
кустарных магазинах деревянные братины. А эти двое отбились.
Стали по деревням ездить.
-- Это похвально, -- сказал Остап. -- Широкие массы
миллиардеров знакомятся с бытом новой, советской деревни.
Граждане города Чикаго важно наблюдали за починкой
автомобиля. На них были серебристые шляпы, замороженные
крахмальные воротнички и красные матовые башмаки.
Переводчик с негодованием посмотрел на Остапа и
воскликнул:
-- Как же! Так им и нужна новая деревня! Деревенский
самогон им нужен, а не деревня!
При слове "самогон", которое переводчик произнес с
ударением, джентльмены беспокойно оглянулись и стали
приближаться к разговаривающим.
-- Вот видите! - сказал переводчик. - Слова этого спокойно
слышать не могут.
-- Да. Тут какая-то тайна, - сказал Остап, - или
извращенные вкусы. Не понимаю, как можно любить самогон, когда
в нашем отечестве имеется большой выбор благородных крепких
напитков.
-- Все это гораздо проще, чем вам кажется, -- сказал
переводчик. -- Они ищут рецепт приготовления хорошего самогона.
-- Ну, конечно! - закричал Остап. - Ведь у них "сухой
закон". Все понятно... Достали рецепт?.. Ах, не достали? Ну,
да. Вы бы еще на трех автомобилях приехали! Ясно, что вас
принимают за начальство. Вы и не достанете рецепта, смею вас
уверить. Переводчик стал жаловаться на иностранцев:
-- Поверите ли, на меня стали бросаться: расскажи да
расскажи им секрет самогона. А я не самогонщик. Я член союза
работников просвещения. У меня в Москве старуха мама.
-- А. вам очень хочется обратно в Москву? К маме?
Переводчик жалобно вздохнул.
-- В таком случае заседание продолжается, - промолвил
Бендер. -- Сколько дадут ваши шефы за рецепт? Полтораста дадут?
-- Дадут двести, - зашептал переводчик. - А у вас, в самом
деле, есть рецепт?
-- Сейчас же вам продиктую, то есть сейчас же по получении
денег. Какой угодно: картофельный, пшеничный, абрикосовый,
ячменный, из тутовых ягод, из гречневой каши. Даже из
обыкновенной табуретки можно гнать самогон. Некоторые любят
табуретовку. А то можно простую кишмишовку или сливянку. Одним
словом-любой из полутораста самогонов, рецепты которых мне
известны.
Остап был представлен американцам. В воздухе долго плавали
вежливо приподнятые шляпы. Затем приступили к делу.
Американцы выбрали пшеничный самогон, который привлек их
простотой выработки. Рецепт долго записывали в блокноты. В виде
бесплатной премии Остап сообщил американским ходокам наилучшую
конструкцию кабинетного самогонного аппарата, который легко
скрыть от посторонних взглядов в тумбе письменного стола.
Ходоки заверили Остапа, что при американской технике изготовить
такой аппарат не представляет никакого труда. Остап со своей
стороны заверил американцев, что аппарат его конструкции дает в
день ведро прелестного ароматного первача.
-- О! - закричали американцы. Они уже слышали это слово в
одной почтенной семье из Чикаго. И там о "pervatsch'e" были
даны прекрасные референции. Глава этого семейства был в свое
время с американским оккупационным корпусом в Архангельске, пил
там "pervatsch" и с тех пор не может забыть очаровательного
ощущения, которое он при этом испытал.
В устах разомлевших туристов грубое слово "первач" звучало
нежно и заманчиво.
Американцы легко отдали двести рублей и долго трясли руку
Бендера. Паниковскому и Балаганову тоже удалось попрощаться за
руку с гражданами заатлантической республики, измученными
"сухим законом". Переводчик на радостях чмокнул Остапа в
твердую щеку н просил захаживать, присовокупив, что старуха
мама будет очень рада. Однако адреса почему-то не оставил.
Сдружившиеся путешественники расселись но своим машинам.
Козлевич на прощанье сыграл матчиш, и под его веселые звуки
автомобили разлетелись в противоположные стороны.
-- Видите, - сказал Остап, когда американскую машину
заволокло пылью, - все произошло так, как я вам говорил. Мы
ехали. На дороге валялись деньги. Я их подобрал. Смотрите, они
даже не запылились. И он затрещал пачкой кредиток.
-- Собственно говоря, хвастаться нечем, комбинация
простенькая. Но опрятность, честность -- вот что дорого. Двести
рублей. В пять минут. И я не только не нарушил законов, но даже
сделал приятное. Экипаж "Антилопы" снабдил денежным
довольствием. Старухе маме возвратил сына-переводчика. И,
наконец, утолил духовную жажду граждан страны, с которой мы,
как-никак, имеем торговые связи.
Подходило время обеда. Остап углубился в карт"у пробега,
вырванную им из автомобильного журнала, и возвестил приближение
города Лучанска.
-- Город очень маленький, - сказал Бендер, - это плохо.
Чем меньше город, тем длиннее приветственные речи. Посему
попросим у любезных хозяев города обед на первое, а речи на
второе. В антракте я снабжу вас вещевым довольствием.
Паниковский? Вы начинаете забывать свои обязанности.
Восстановите плакат на прежнем месте.
Понаторевший в торжественных финишах Козлевич лихо осадил
машину перед самой трибуной. Здесь Бендер ограничился кратким
приветствием. Условились перенести митинг на два часа.
Подкрепившись бесплатным обедом, автомобилисты в приятнейшем
расположении духа двинулись к магазину готового платья. Их
окружали любопытные. Антилоповцы с достоинством несли
свалившееся на них сладкое бремя славы. Они шли посреди улицы,
держась за руки и раскачиваясь, словно матросы в чужеземном
порту. Рыжий Балаганов, и впрямь похожий на молодого боцмана,
затянул морскую песню.
Магазин "Платье мужское, дамское и детское" помещался под
огромной вывеской, занимавшей весь двухэтажный дом. На вывеске
были намалеваны десятки фигур: желтолицые мужчины с тонкими
усиками, в шубах с отвернутыми наружу хорьковыми полами, дамы с
муфтами в руках, коротконогие дети в матросских костюмчиках,
комсомолки в красных косынках и сумрачные хозяйственники,
погруженные по самые бедра в фетровые сапоги.
Все это великолепие разбивалось о маленькую бумажку,
прилепленную к входной двери магазина:
ШТАНОВ НЕТ
-- Фу, как грубо, - сказал Остап, входя, - сразу видно,
что провинция. Написала бы, как пишут в Москве: "Брюк нет",
прилично и благородно. Граждане довольные расходятся по домам.
В магазине автомобилисты задержались недолго. Для
Балаганова нашлась ковбойская рубашка в просторную канареечную
клетку и стетсоновская шляпа с дырочками. Козлевичу пришлось
довольствоваться обещанным хромовым картузом и такой же
тужуркой, сверкающей, как прессованная икра. Долго возились с
Паниковским. Пасторский долгополый сюртук и мягкая шляпа,
которые, по замыслу Бендера, должны были облагородить внешность
нарушителя конвенции, отпали в первую же минуту. Магазин мог
предложить только костюм пожарного: куртку с золотыми насосами
в петлицах, волосатые полушерстяные брюки и фуражку с синим
кантом. Паниковский долго прыгал перед волнистым зеркалом.
-- Не понимаю, - сказал Остап, - чем вам не нравится
костюм пожарного? Оно все-таки лучше, чем костюм короля в
изгнании, который вы теперь носите. А ну, поворотитесь-ка,
сынку! Отлично! Скажу вам прямо. Это подходит вам больше, чем
запроектированные мною сюртук и шляпа. На улицу вышли в новых
нарядах.
-- Мне нужен смокинг, -- сказал Остап, -- но здесь его
нет. Подождем до лучших времен.
Остап открыл митинг в приподнятом настроении, не
подозревая о том, какая гроза надвигается на пассажиров
"Антилопы". Он острил, рассказывал смешные дорожные приключения
и еврейские анекдоты, чем чрезвычайно расположил к себе
публику. Конец речи он посвятил разбору давно назревшей
автопроблемы.
-- Автомобиль, -- воскликнул он трубным голосом, -- не
роскошь, а...
В эту минуту он увидел, что председатель комиссии по
встрече принял из рук подбежавшего мальчика телеграмму.
Произнося слова: "не роскошь, а средство передвижения",