базар в местечко Кошары волнующихся мелких спекулянтов, насадив
их по пятнадцать человек в одну фуру, ксендз Кушаковский
появился снова. На этот раз его сопровождал еще один ксендз --
Алоизий Морошек. Пока Кушаковский здоровался с Адамом
Казимировичем, ксендз Морошек внимательно осмотрел автомобиль и
не только прикоснулся пальцем к шине, но даже нажал грушу,
вызвав звуки матчиша. После этого ксендзы переглянулись,
подошли к Козлевичу с двух сторон и начали его охмурять.
Охмуряли они его целый день. Как только замолкал Кушаковский,
вступал Морошек. И не успевал он остановиться, чтобы вытереть
пот, как за Адама снова принимался Кушаковский. Иногда
Кушаковский поднимал к небу желтый указательный палец, а
Морошек в это время перебирал четки. Иногда же четки перебирал
Кушаковский, а на небо указывал Морошек. Несколько раз ксендзы
принимались тихо петь по-латински, и уже к вечеру первого дня
Адам Казимирович стал им подтягивать. При этом оба патера
деловито взглянули на машину.
Через некоторое время Паниковский заметил в хозяине
"Антилопы" перемену. Адам Казимирович произносил какие-то
смутные слова о царствии небесном. Это подтверждал и Балаганов.
Потом он стал надолго пропадать и, наконец, вовсе съехал со
двора.
-- Почему ж вы мне не доложили? - возмутился великий
комбинатор.
Они хотели доложить, но они боялись гнева командора. Они
надеялись, что Козлевич опомнится и вернется сам. Но теперь
надежды потеряны. Ксендзы его окончательно охмурили. Еще не
далее как вчера курьер и уполномоченный по копытам случайно
встретили Козлевича. Он сидел в машине у подъезда костела. Они
не успели к нему подойти. Из костела вышел ксендз Алоизий
Морошек с мальчиком в кружевах.
-- Понимаете, Бендер, -- сказал Шура, -- все кодло село в
нашу "Антилопу", бедняга Козлевич снял шапку, мальчик позвонил
в колокольчик, и они уехали. Прямо жалко было смотреть на
нашего Адама. Не видать нам больше "Антилопы".
Великий комбинатор молча надел свою капитанскую фуражку с
лакированным козырьком и направился к выходу.
-- Фунт, -- сказал он, -- вы остаетесь в конторе! Рогов и
копыт не принимать ни под каким видом. Если будет почта,
сваливайте в корзину. Конторщица потом разберется. Понятно?
Когда зицпредседатель открыл рот для ответа (это произошло
ровно через пять минут), осиротевшие антилоповцы были уже
далеко. В голове процессии, делая гигантские шаги, несся
командор. Он изредка оборачивал голову назад и бормотал: "Не
уберегли нежного Козлевича, меланхолики! Всех дезавуирую! Ох,
уж мне это черное и белое духовенство! " Бортмеханик шел молча,
делая вид, что нарекания относятся не к нему. Паниковский
прыгал, как обезьяна, подогревая чувство мести к похитителям
Козлевича, хотя на душе у него лежала большая холодная лягушка.
Он боялся черных ксендзов, за которыми признавал многие
волшебные свойства.
В таком порядке все отделение по заготовке рогов и копыт
прибыло к подножию костела. Перед железной решеткой, сплетенной
из спиралей и крестов, стояла пустая "Антилопа". Костел был
огромен. Он врезался в небо, колючий и острый, как рыбья кость.
Он застревал в горле. Полированный красный кирпич, черепичные
скаты, жестяные флаги, глухие контрфорсы и красивые каменные
идолы, прятавшиеся от дождя в нишах, -- вся эта вытянувшаяся
солдатская готика сразу навалилась на антилоповцев. Они
почувствовали себя маленькими. Остап залез в автомобиль,
потянул носом воздух и с отвращением сказал:
-- Фу! Мерзость! Наша "Антилопа" уже пропахла свечками,
кружками на построение храма и ксендзовскими сапожищами.
Конечно, разъезжать с требами на автомобиле приятнее, чем на
извозчике. К тому же даром! Ну, нет, дорогие батюшки, наши
требы поважней!
С этими словами Бендер вошел в церковный двор и, пройдя
между детьми, игравшими в классы на расчерченном мелом
асфальте, поднялся по гранитной банковской лестнице к дверям
храма. На толстых дверях, обитых обручным железом, рассаженные
по квадратикам барельефные святые обменивались воздушными
поцелуями или показывали руками в разные стороны, или же
развлекались чтением толстеньких книг, на которых
добросовестный резчик изобразил даже латинские буковки. Великий
комбинатор дернул дверь, но она не подалась. Изнутри неслись
кроткие звуки фисгармонии.
-- Охмуряют! -- крикнул Остап, спускаясь с лестницы. --
Самый охмуреж идет! Под сладкий лепет мандолины.
-- Может быть, уйдем? -- спросил Паниковский, вертя в
руках шляпу. -- Все-таки храм божий. Неудобно.
Но Остап, не обращая на него внимания, подошел к
"Антилопе" и принялся нетерпеливо надавливать грушу. Он играл
матчиш до тех пор, пока за толстыми дверьми не послышалось
бренчанье ключей. Антилоповцы задрали головы. Дверь
растворилась на две половины, и веселые святые в своих дубовых
квадратиках медленно отъехали вглубь. Из темноты портала
выступил на высокую светлую паперть Адам Казимирович. Он был
бледен. Его кондукторские усы отсырели и плачевно свисали из
ноздрей. В руках он держал молитвенник. С обеих сторон его
поддерживали ксендзы. С левого бока -- ксендз Кушаковский, с
правого -- ксендз Алоизий Морошек. Глаза патеров были затоплены
елеем.
-- Алло, Козлевич! -- крикнул Остап снизу. -- Вам еще не
надоело?
-- Здравствуйте, Адам Казимирович, -- развязно сказал
Паниковский, прячась, однако, за спину командора.
Балаганов приветственно поднял руку и скорчил рожу, что,
как видно, значило: "Адам, бросьте ваши шутки! "
Тело водителя "Антилопы" сделало шаг вперед, но душа его,
подстегиваемая с обеих сторон пронзительными взглядами
Кушаковского и Морошека, рванулась назад. Козлевич тоскливо
посмотрел на друзей и потупился.
И началась великая борьба за бессмертную душу шофера.
-- Эй вы, херувимы и серафимы! - сказал Остап, вызывая
врагов на диспут. -- Бога нет!
-- Нет, есть, -- возразил ксендз Алоизий Морошек, заслоняя
своим телом Козлевича.
-- Это просто хулиганство, -- забормотал ксендз
Кушаковский.
-- Нету, нету, -- продолжал великий комбинатор, - и
никогда не было. Это медицинский факт.
-- Я считаю этот разговор неуместным, -- сердито заявил
Кушаковский.
-- А машину забирать-это уместно? - закричал нетактичный
Балаганов. -- Адам! Они просто хотят забрать "Антилопу".
Услышав это, шофер поднял голову и вопросительно посмотрел
на ксендзов. Ксендзы заметались и, свистя шелковыми сутанами,
попробовали увести Козлевича назад. Но он уперся.
-- Как же все-таки будет с богом? -- настаивал великий
комбинатор.
Ксендзам пришлось начать дискуссию. Дети перестали прыгать
на одной ножке и подошли поближе.
-- Как же вы утверждаете, что бога нет, - начал Алоизий
Морошек задушевным голосом, -- когда все живое создано им!..
-- Знаю, знаю, -- сказал Остап, -- я сам старый католик и
латинист. Пуэр, соцер, веспер, генер, либер, мизер, аспер,
тенер.
Эти латинские исключения, зазубренные Остапом в третьем
классе частной гимназии Илиади и до сих пор бессмысленно
сидевшие в его голове, произвели на Козлевича магнетическое
действие. Душа его присоединилась к телу, и в результате этого
объединения шофер робко двинулся вперед.
-- Сын мой, - сказал Кушаковский, с ненавистью глядя на
Остапа, -- вы заблуждаетесь, сын мой. Чудеса господни
свидетельствуют...
-- Ксендз! Перестаньте трепаться! - строго сказал великий
комбинатор. -- Я сам творил чудеса. Не далее как четыре года
назад мне пришлось в одном городишке несколько дней пробыть
Иисусом Христом. И все было Б порядке. Я даже накормил пятью
хлебами несколько тысяч верующих. Накормить-то я их накормил,
но какая была давка!
Диспут продолжался в таком же странном роде.
Неубедительные, но веселые доводы Остапа влияли на Козлевича
самым живительным образом. На щеках шофера забрезжил румянец, и
усы его постепенно стали подниматься кверху.
-- Давай, давай! - неслись поощрительные возгласы из-за
спиралей и крестов решетки, где уже собралась немалая толпа
любопытных. -- Ты им про римского папу скажи, про крестовый
поход.
Остап сказал и про папу. Он заклеймил Александра Борджиа
за нехорошее поведение, вспомнил ни к селу ни к городу Серафима
Саровского и особенно налег на инквизицию, преследовавшую
Галилея. Он так увлекся, что обвинил в несчастьях великого
ученого непосредственно Кушаковского и Морошека. Это была
последняя капля. Услышав о страшной судьбе Галилея, Адам
Казимирович быстро положил молитвенник на ступеньку и упал в
широкие, как ворота, объятья Балаганова. Паниковский терся тут
же, поглаживая блудного сына по шероховатым щекам. В воздухе
висели счастливые поцелуи.
-- Пан Козлевич! - застонали ксендзы. - Доконд пан иде?
Опаментайсе, пан!
Но герои автопробега уже усаживались в машину.
-- Вот видите, -- крикнул Остап опечаленным ксендзам,
занимая командорское место, -- я же говорил вам, что бога нету.
Научный факт. Прощайте, ксендзы! До свидания, патеры!
Сопровождаемая одобрительными криками толпы, "Антилопа"
отъехала, и вскоре жестяные флаги и черепичные скаты костела
скрылись из глаз. На - радостях антилоповцы остановились у
пивной лавки.
-- Вот спасибо, братцы, -- говорил Козлевич, держа в руке
тяжелую кружку. -- Совсем было погиб. Охмурили меня ксендзы. В
особенности Кушаковский. Ох, и хитрый же, черт! Верите ли,
поститься заставлял! Иначе, говорит, на небо не попаду.
-- Небо! -- сказал Остап. -- Небо теперь в запустении. Не
та эпоха. Не тот отрезок времени. Ангелам теперь хочется на
землю. На земле хорошо, там коммунальные услуги, там есть