- Как поживаете? Как здоровье? - Она подала мне руку.
- Привет! - сказал Мейерс.
- Ну, как скачки?
- Замечательно. Просто чудесно. Я три раза выиграла.
- А как ваши дела? - спросил я Мейерса.
- Ничего. Я выиграл один раз.
- Я никогда не знаю, как его дела, - сказала миссис Мейерс. - Он мне никогда не говорит.
- Мои дела хороши, - сказал Мейерс. Он старался быть сердечным. - Надо бы вам как-нибудь съездить на скачки. - Когда он говорил, создавалось впечатление, что он смотрит не на вас или что он принимает вас за кого-то другого.
- Непременно, - сказал я.
- Я приеду в госпиталь навестить вас, - сказала миссис Мейерс. - У меня кое-что есть для моих мальчиков. Вы ведь все мои мальчики. Вы все мои милые мальчики.
- Вам будут там очень рады.
- Такие милые мальчики. И вы тоже. Вы один из моих мальчиков.
- Мне пора идти, - сказал я.
- Передайте от меня привет всем моим милым мальчикам. Я им привезу много вкусных вещей. Я запасла хорошей марсалы и печенья.
- До свидания, - сказал я. - Вам все будут страшно рады.
- До свидания, - сказал Мейерс. - Заходите в Galleria. Вы знаете мой столик. Мы там бываем каждый день. - Я пошел дальше по улице. Я хотел купить в "Кова" что-нибудь для Кэтрин. Войдя в "Кова", я выбрал коробку шоколада, и пока продавщица завертывала ее, я подошел к стойке бара. Там сидели двое англичан и несколько летчиков. Я выпил мартини, ни с кем не заговаривая, расплатился, взял у кондитерского прилавка свою коробку шоколада и пошел в госпиталь. Перед небольшим баром на улице, которая ведет к "Ла Скала", я увидел несколько знакомых: вице-консула, двух молодых людей, учившихся пению, и Этторе Моретти, итальянца из Сан-Франциско, служившего в итальянской армии. Я зашел выпить с ними. Одного из певцов звали Ральф Симмонс, и он пел под именем Энрико дель Кредо. Я не имел представления о том, как он поет, но он всегда был на пороге каких-то великих событий. Он был толст, и у него шелушилась кожа вокруг носа и рта, точно при сенном насморке. Он только что возвратился после выступления в Пьяченца. Он пел в "Тоске", и все было изумительно.
- Да ведь вы меня никогда не слышали, - сказал он.
- Когда вы будете петь здесь?
- Осенью я выступлю в "Ла Скала".
- Пари держу, что в него будут швырять скамейками, - сказал Этторе. - Вы слышали про то, как в него швыряли скамейками в Модене?
- Это враки.
- В него швыряли скамейками, - сказал Этторе. - Я был при этом. Я сам швырнул шесть скамеек.
- Вы просто жалкий макаронник из Фриско.
- У него скверное итальянское произношение, - сказал Этторе. - Где бы он ни выступал, в него швыряют скамейками.
- Во всей северной Италии нет театра хуже, чем в Пьяченца, - сказал другой тенор. - Верьте мне, препаршивый театришко. - Этого тенора звали Эдгар Саундерс, и пел он под именем Эдуарде Джованни.
- Жаль, меня там не было, а то бы я посмотрел, как в вас швыряли скамейками, - сказал Этторе. - Вы же не умеете петь по-итальянски.
- Он дурачок, - сказал Эдгар Саундерс. - Швырять скамейками - ничего умнее он не может придумать.
- Ничего умнее публика не может придумать, когда вы поете, - сказал Этторе. - А потом вы возвращаетесь в Америку и рассказываете о своих триумфах в "Ла Скала". Да вас после первой же ноты выгнали бы из "Ла Скала".
- Я буду петь в "Ла Скала", - сказал Симмонс. - В октябре я буду петь в "Тоске".
- Придется пойти. Мак, - сказал Этторе вице-консулу. - Им может понадобиться защита.
- Может быть, американская армия подоспеет к ним на защиту, - сказал вице-консул. - Хотите еще стакан, Симмонс? Саундерс, еще стаканчик?
- Давайте, - сказал Саундерс.
- Говорят, вы получаете серебряную медаль, - сказал мне Этторе. - А как вас представили - за какие заслуги?
- Не знаю. Я еще вообще не знаю, получу ли.
- Получите. Ах, черт, что будет с девушками в "Кова"! Они вообразят, что вы один убили две сотни австрийцев или захватили целый окоп. Уверяю вас, я за свои отличия честно поработал.
- Сколько их у вас, Этторе? - спросил вице-консул.
- У него все, какие только бывают, - сказал Симмонс. - Это же ради него ведется война.
- Я был представлен два раза к бронзовой медали и три раза к серебряной, - сказал Этторе. - Но получил только одну.
- А что случилось с остальными? - спросил Симмонс.
- Операция неудачно закончилась, - сказал Этторе. - Если операции заканчиваются неудачно, медалей не дают.
- Сколько раз вы были ранены, Этторе?
- Три раза тяжело. У меня три нашивки за ранения. Вот смотрите. - Он потянул кверху сукно рукава. Нашивки были параллельные серебряные полоски на черном фоне, настроченные на рукав дюймов на восемь ниже плеча.
- У вас ведь тоже есть одна, - сказал мне Этторе. - Уверяю вас, это очень хорошо - иметь нашивки. Я их предпочитаю медалям. Уверяю вас, дружище, три такие штучки - это уже кое-что. Чтоб получить хоть одну, нужно три месяца пролежать в госпитале.
- Куда вы были ранены, Этторе? - спросил вице-консул.
Этторе засучил рукав.
- Вот сюда. - Он показал длинный красный гладкий рубец. - Потом сюда, в ногу. Я не могу показать, потому что это под обмоткой; и еще в ступню. В ноге омертвел кусочек кости, и от него скверно пахнет. Каждое утро я выбираю оттуда осколки, но запах не проходит.
- Чем это вас? - спросил Симмонс.
- Ручной гранатой. Такая штука, вроде толкушки для картофеля. Так и снесла кусок ноги с одной стороны. Вам эти толкушки знакомы? - Он обернулся ко мне.
- Конечно.
- Я видел, как этот мерзавец ее бросил, - сказал Этторе. - Меня сбило с ног, и я уже думал, что песенка спета, но от этих толкушек, в общем, мало проку. Я застрелил мерзавца из винтовки. Я всегда ношу винтовку, чтобы нельзя было узнать во мне офицера.
- Какой у него был вид? - спросил Симмонс.
- И всего только одна граната была у мерзавца, - сказал Этторе. - Не знаю, зачем он ее бросил. Наверно, он давно ждал случая бросить гранату. Никогда не видел настоящего боя, должно быть. Я положил мерзавца на месте.
- Какой у него был вид, когда вы его застрелили? - спросил Симмонс.
- А я почем знаю? - сказал Этторе. - Я выстрелил ему в живот. Я боялся промахнуться, если буду стрелять в голову.
- Давно вы в офицерском чине, Этторе? - спросил я.
- Два года. Я скоро буду капитаном. А вы давно в чине лейтенанта?
- Третий год.
- Вы не можете быть капитаном, потому что вы плохо знаете итальянский язык, - сказал Этторе. - Говорить вы умеете, но читаете и пишете плохо. Чтоб быть капитаном, нужно иметь образование. Почему вы не переходите в американскую армию?
- Может быть, перейду.
- Я бы тоже ничего против не имел. Сколько получает американский капитан, Мак?
- Не знаю точно. Около двухсот пятидесяти долларов, кажется.
- Ах, черт! Чего только не сделаешь на двести пятьдесят долларов. Переходили бы вы скорей в американскую армию, Фред. Может, и меня тогда пристроите.
- Охотно.
| - Я умею командовать ротой по-итальянски. Мне ничего не стоит выучиться и по-английски.
- Вы будете генералом, - сказал Симмонс.
- Нет, для генерала я слишком мало знаю. Генерал должен знать чертову гибель всяких вещей. Молодчики вроде вас всегда воображают, что война - пустое дело. У вас бы смекалки не хватило даже для капрала.
- Слава богу, мне этого и не нужно, - сказал Симмонс.
- Может, еще понадобится. Вот как призовут всех таких лежебок... Ах, черт, хотел бы я, чтобы вы оба попали ко мне во взвод. И Мак тоже. Я бы сделал вас своим вестовым, Мак.
- Вы славный малый, Этторе, - сказал Мак. - Но боюсь, что вы милитарист.
- Я буду полковником еще до окончания войны, - сказал Этторе.
- Если только вас не убьют раньше.
- Не убьют. - Он дотронулся большим и указательным пальцами до звездочек на воротнике. - Видали, что я сделал? Всегда нужно дотронуться до звездочек, когда кто-нибудь говорит о смерти на войне.
- Ну, пошли, Сим, - сказал Саундерс, вставая.
- Поехали.
- До свидания, - сказал я. - Мне тоже пора. - Часы в баре показывали без четверти шесть. - Ciao, Этторе.
- Ciao, Фред, - сказал Этторе. - Это здорово, что вы получите серебряную медаль.