- Ты надолго уходишь? - спросила Кэтрин. Она была очень красива в постели. - Дай мне, пожалуйста, щетку.
Я смотрел, как она расчесывала волосы, наклонив голову так, чтобы вся масса волос свесилась на одну сторону. За окном уже было темно, и свет лампы над изголовьем постели ложился на ее волосы, и шею, и плечи. Я подошел и поцеловал ее, отведя ее руку со щеткой, и ее голова откинулась на подушку. Я поцеловал ее шею и плечи. У меня кружилась голова, так сильно я ее любил.
- Я не хочу уходить.
- И я не хочу, чтоб ты уходил.
- Ну, так я не пойду.
- Нет. Иди. Это ведь ненадолго, а потом ты вернешься.
- Мы пообедаем здесь, наверху.
- Иди и скорее возвращайся.
Я застал графа Греффи в бильярдной. Он упражнялся в различных ударах и казался очень хрупким в свете лампы, спускавшейся над бильярдом. На ломберном столике немного поодаль, в тени, стояло серебряное ведерко со льдом, откуда торчали горлышки и пробки двух бутылок шампанского. Граф Греффи выпрямился, когда я вошел в бильярдную, и пошел мне навстречу. Он протянул мне руку.
- Я очень рад видеть вас здесь. Вы так добры, что согласились прийти поиграть со мной.
- С вашей стороны очень любезно было меня пригласить.
- Как ваше здоровье? Я слыхал, вы были ранены на Изонцо. Надеюсь, вы теперь вполне оправились.
- Я совершенно здоров. Как ваше здоровье?
- О, я всегда здоров. Но я старею. Начинаю замечать признаки старости.
- Этому трудно поверить.
- Да. Вот вам пример. Мне теперь легче говорить по-итальянски, чем на другом языке. Я заставляю себя, но когда я устаю, мне все-таки легче говорить по-итальянски. Так что, по-видимому, я старею.
- Будем говорить по-итальянски. Я тоже немного устал.
- О, но ведь если вы устали, вам должно быть легче говорить по-английски.
- По-американски.
- Да. По-американски. Пожалуйста, говорите по-американски. Это такой очаровательный язык.
- Я почти не встречаюсь теперь с американцами.
- Вы, вероятно, очень скучаете без их общества. Всегда скучно без соотечественников, а в особенности без соотечественниц. Я это знаю по опыту. Что ж, сыграем, или вы слишком устали?
- Я не устал. Я сказал это так, в шутку. Какую вы мне дадите фору?
- Вы много играли это время?
- Совсем не играл.
- Вы играете очень хорошо. Десять очков?
- Вы мне льстите.
- Пятнадцать?
- Это было бы прекрасно, но вы меня все равно обыграете.
- Будем играть на деньги? Вы всегда предпочитали играть на деньги.
- Давайте.
- Отлично. Я даю вам восемнадцать очков, и мы играем по франку очко.
Он очень красиво разыграл партию, и, несмотря на фору, я только на четыре очка обогнал его к середине игры. Граф Греффи нажал кнопку звонка, вызывая бармена.
- Будьте добры откупорить одну бутылку, - сказал он. Затем мне: - По стакану для настроения.
Вино было холодное, как лед, и очень сухое и хорошее.
- Будем говорить по-итальянски. Вы не возражаете? Это теперь моя слабость.
Мы продолжали играть, потягивая вино между ударами, беседуя по-итальянски, но вообще разговаривали мало, сосредоточась на игре. Граф Греффи выбил сотое очко, а я, несмотря на фору, имел только девяносто четыре. Он улыбнулся и потрепал меня по плечу.
- Теперь мы разопьем вторую бутылку, и вы расскажете мне о войне. - Он ждал, когда я сяду.
- О чем-нибудь другом, - сказал я.
- Вы не хотите говорить об этом? Хорошо. Что вы читали за последнее время?
- Ничего, - сказал я. - Боюсь, что я очень отупел.
- Нет. Но читать вам нужно.
- Что написано за время войны?
- Есть "Le feu" (1) одного француза, Барбюса. Есть "Мистер Бритлинг видит все насквозь".
- Это неправда.
- Что неправда?
- Он не видит все насквозь. Эти книги были у нас в госпитале.
- Значит, вы кое-что читали?
- Да, но хорошего ничего.
- Мне кажется, что в "Мистере Бритлинге" очень хорошо показана душа английской буржуазии.
- Я не знаю, что такое душа.
- Бедняжка. Никто не знает, что такое душа. Вы - croyant? (2)
- Только ночью.
Граф Греффи улыбнулся и повертел стакан в пальцах.
- Я предполагал, что с возрастом стану набожнее, но почему-то этого не случилось, - сказал он. - Очень сожалею.
- Вы хотели бы жить после смерти? - сказал я и сейчас же спохватился, что глупо было упоминать о смерти. Но его не смутило это слово.
- Смотря как жить. Эта жизнь очень приятна. Я хотел бы жить вечно. - Он улыбнулся. - Мне это почти удалось.
Мы сидели в глубоких кожаных креслах, разделенные столиком с бокалами и шампанским в серебряном ведерке.
---------------------------------------
(1) Огонь (франц.).
(2) Верующий (франц.).
- Если вы доживете до моего возраста, многое вам будет казаться странным.
- Вы не похожи на старика.
- Тело стареет. Иногда мне кажется, что у меня палец может отломиться, как кончик мелка. А дух не стареет, и мудрости не прибавляется.
- Вы мудры.
- Нет, это великое заблуждение - о мудрости стариков. Старики не мудры. Они только осторожны.
- Быть может, это и есть мудрость.
- Это очень непривлекательная мудрость. Что вы цените выше всего?
- Любимую женщину.
- Вот и я также. Это не мудрость. Жизнь вы цените?
- Да.
- Я тоже. Потому что это все, что у меня есть. И еще дни рождения, - засмеялся он. - Видимо, вы более мудры, чем я. Вы не празднуете день своего рождения.
Мы оба потягивали вино.
- Что вы в самом деле думаете о войне? - спросил я.
- Я думаю, что она нелепа.
- Кто выиграет ее?
- Итальянцы.
- Почему?
- Они более молодая нация.
- Разве молодые нации всегда выигрывают войну?
- Они способны на это в известном периоде.
- А потом что?
- Они становятся старыми нациями.
- А вы еще говорите, что не мудры.
- Дорогой мой мальчик, это не мудрость. Это цинизм.
- Мне это кажется величайшей мудростью.
- Это не совсем так. Я мог бы вам привести примеры в подтверждение противоположного. Но это неплохо сказано. Мы выпили все шампанское?
- Почти.
- Может быть, выпьем еще? Потом я пойду переодеться.
- Пожалуй, не стоит больше.
- Вам в самом деле не хочется?
- Да.
Он встал.
- Желаю вам много удачи, и много счастья, и много, много здоровья.
- Благодарю вас. А я желаю вам жить вечно.
- Благодарю вас. Я так и делаю. А если вы когда-нибудь станете набожным, помолитесь за меня, когда я умру. Я уже нескольких друзей просил об этом. Я надеялся сам стать набожным, но этого не случилось.
Мне казалось, что он улыбнулся с грустью, но я не был уверен. Он был очень стар, и на его лице было очень много морщин, и в улыбке участвовало столько черточек, что оттенки терялись в них.
- Я, может быть, стану очень набожным, - сказал я. - Во всяком случае, я буду молиться за вас.
- Я всегда ожидал, что стану набожным. В моей семье все умирали очень набожными. Но почему-то этого не случилось.
- Еще слишком рано.
- Может быть, уже слишком поздно. Может быть, я пережил свое религиозное чувство.
- У меня оно появляется только ночью.
- Но ведь вы еще и любите. Не забывайте, что это тоже религиозное чувство.
- Вы думаете?
- Конечно. - Он сделал шаг к бильярду. - Вы очень добры, что сыграли со мной.
- Это было большим удовольствием для меня.
- Пойдемте наверх вместе.
Глава тридцать шестая
Ночью была гроза, и, проснувшись, я услышал, как дождь хлещет по оконным стеклам. В открытое окно заливала вода. Кто-то стучался в дверь. Я подошел к двери очень тихо, чтобы не разбудить Кэтрин, и отворил. Это был бармен. Он был в пальто и держал в руках мокрую шляпу.
- Мне нужно поговорить с вами, tenente.
- В чем дело?
- Дело очень серьезное.
Я огляделся. В комнате было темно. Я увидел лужу на полу под окном. - Войдите, - сказал я. Я за руку провел его в ванную комнату, запер дверь и зажег свет. Я присел на край ванны.
- В чем дело, Эмилио? У вас какая-нибудь беда?
- Нет. Не у меня, а у вас, tenente.
- Вот как?
- Утром придут вас арестовать.
- Вот как?
- Я пришел сказать вам. Я был в городе и в кафе услышал разговор.
- Понимаю.
Он стоял передо мной, в мокром пальто, с мокрой шляпой в руках, и молчал.
- За что меня хотят арестовать?
- Что-то связанное с войной.
- Вы знаете - что?
- Нет. Но я знаю, что вас прежде видели здесь офицером, а теперь вы приехали в штатском. После этого отступления они каждого готовы арестовать.
Я минуту раздумывал.
- В котором часу они собирались прийти?
- Утром. Точного часа не знаю.
- Что вы советуете делать?
Он положил шляпу в раковину умывальника. Она была очень мокрая, и вода все время стекала на пол.
- Если за вами ничего нет, то вам нечего опасаться. Но попасть под арест всегда неприятно - особенно теперь.
- Я не хочу попасть под арест.
- Тогда уезжайте в Швейцарию.
- Как?
- На моей лодке.
- На озере буря, - сказал я.
- Буря миновала. Волны еще есть, но вы справитесь.
- Когда нам ехать?
- Сейчас. Они могут прийти рано утром.
- А наши вещи?
- Уложите их. Пусть ваша леди одевается. Я позабочусь о вещах.
- Где вы будете?
- Я подожду здесь. Не нужно, чтоб меня видели в коридоре.
Я отворил дверь, прикрыл ее за собой и вошел в спальню. Кэтрин не спала.
- Что там такое, милый?
- Ничего, Кэт, - сказал я. - Хочешь сейчас одеться и ехать на лодке в Швейцарию?
- А ты хочешь?
- Нет, - сказал я. - Я хочу лечь опять в постель.
- Что случилось?
- Бармен говорит, что утром меня придут арестовать.
- А бармен в своем уме?
- Да.
- Тогда, пожалуйста, милый, одевайся поскорее, и сейчас же едем. - Она села на край постели. Она была еще сонная. - Это бармен там, в ванной?
- Да.
- Так я не буду умываться. Пожалуйста, милый, отвернись, и я в одну минуту оденусь.
Я увидел ее белую спину, когда она снимала ночную сорочку, и потом я отвернулся, потому что она так просила. Она уже начала полнеть от беременности и не хотела, чтоб я ее видел. Я оделся, слушая шум дождя за окном. Мне почти нечего было укладывать.