Интересен и несомненно актуален анализ А. Валлоном кёлеровских опытов, специфики использования орудия у человека. Если палка у обезьяны лишь в условиях ситуации обнаруживает некоторое свое свойство, являясь тем самым «магической палкой», то ребенок раньше представляет орудие в его функции, чем его использует. Поэтому самое пространство целей и действий у обезьяны совсем не похоже на пространство у ребенка, где воображаются изменения положения предметов.
Мы закончили рассмотрение первого этапа в истории исследования практического мышления. Даже на материале лишь некоторых работ этого периода мы видим, какому значительному пересмотру подверглись представления психологов о мышлении, как закладывались основания для целого ряда новых разделов психологии мышления и вообще психологии.
Эксперименты В. Кёлера, а затем О. Липмана и Х. Богена дали огромный значимый и противоречивый материал для анализа. Появилось наглядно-действенное мышление, сенсо-моторный интеллект, имеющий специфические функции, способы, мотивы и т.д. Свойственное ему познание специфично, оно подчинено всего лишь задаче нахождения разумного действия в данной ситуации. Он «работает» в «первой», физической среде, в пределах «первого ряда стимулов». Но он формирует свою систему обобщенных знаний, знаний, «ушедших в навыки» и кристаллизированных в орудиях, их функциях — это «наивная физика», специфическое, донаучное несознаваемое знание свойств окружающего мира.
Этот «ситуативный интеллект» силен своей действенной природой, адекватностью действованию. Он характерен, по-видимому, не только для маленького ребенка, он не просто — ранняя простейшая фаза мышления. Этот интеллект зарождается в труде и характерен для труда. Он служит скорее для удачного действования в ситуации, для успешного достижения своей цели. Если человек взаимодействует с миром, преобразует его для своей пользы, то он обеспечивает адекватность этого взаимодействия, он сообразует действие с обстоятельствами и целями этого действия. Этот интеллект, таким образом, является основой жизнеспособности человека, адекватности его поведения в мире.
Интеллект, связанный с «второй средой», с символической деятельностью, с «вторым рядом стимулов», по-видимому, имеет сложное, но несколько иное социальное происхождение. Он также служит адекватному взаимодействию человека с миром, но прямое его назначение — познание мира, объяснение его, передача знаний от человека к человеку, от поколения к поколению. Поэтому строение его знаний отличается не только стабильностью, но и статичностью. Однако субъект не разделяет для себя эти компоненты единого интеллекта, которые между собой сложно взаимодействуют и взаимно влияют друг на друга. Меньшая изученность практического интеллекта, его относительно слабая связь с речью и меньшая осознаваемость не должны побуждать исследователей к принижению его роли или к сведению к ранней простейшей форме, к упрощению самой проблемы практического интеллекта.
В этом синтетическом изложении пришлось чисто условно приводить в единую систему фрагменты весьма различных теоретических концепций. Понятно, что при этом неизбежно допущены существенные натяжки. Но это позволило разнородные, рассыпающиеся идеи и факты именно о практическом мышлении представить в виде единой, относительно целостной картине. Конечно, она никак не претендует заменить или поправить результаты и выводы, описанные в параграфах этой главы.
Раздел 2. МЫШЛЕНИЕ ПРОФЕССИОНАЛА-ПРАКТИКА
Второй этап в развитии взглядов на практическое мышление был подготовлен бурным развитием психологии труда, изучением профессий, разработкой методов оптимизации трудовой деятельности. Тщательное и глубокое описание профессиональной деятельности в психологических позиций, несомненно, выявляло и место мышления в ткани этой деятельности, и его особенности. Так, в работе В.В. Чебышевой, посвященной изучению сталеваров, анализируется необходимое для них умение регулировать плавку: учет всех предшествующих фактов (шихта, состояние печи, ход плавки до данного момента и т.д.), определение по комплексу признаков состояния плавки, предвидение возможного дальнейшего хода, определение соответствующих мероприятий и, наконец, организация и проведение этих мероприятий. «Таким образом, — замечает В.В. Чебышева, — в основном здесь имеют место интеллектуальные процессы» [153, с. 181]. В этой книге мы находим и те умения, те мыслительные приемы, которые требуются сталевару, и те условия, в которых работает мышление сталеваров: «необходимость быстрой и правильной оценки хода и состояния плавки, выбора и проведения мероприятий при одновременном наличии нескольких производственных задач, нескольких объектов контроля и воздействия, при непериодической изменчивости этих объектов, при территориальной несосредоточенности их, при неясности симптоматики…: необходимость уметь… пользоваться комплексами показателей хода процесса, т.е. понимать сущность этих показателей для определения нужных мероприятий…; необходимость… точного и быстрого восприятия внешних признаков, вынесения определенных решений, контроля за работой персонала и т.п. [153, с. 183-184].
Мышление, которое при этом наблюдали и описывали психологи, не было похоже на теоретическое или мышление в лабораторных или школьных условиях. Оно было, несомненно, сложнее, находилось в тесной взаимосвязи с реальной практической деятельностью. В каждой профессии оно, казалось, было совсем иным. Но это мышление нельзя приравнять и к практическому мышлению, каким его представляла существующая традиция: мышление маленького ребенка, помогающее ему совершенствоваться в конкретной ситуации и совершать адекватное ей и его целям действие. Вот почему был таким актуальным совершенно новый подход к проблеме практического мышления, предложенный Б.М. Тепловым.
Первым заговорил о практическом мышлении именно у взрослого человека С.Л. Рубинштейн. В новом издании своих «Основ психологии» он характеризует его как «мышление, совершающееся в ходе практической деятельности и непосредственно направленное на решение практических задач». Он указывает, что практическое мышление может отличаться и некоторой сложностью, требующей от субъекта изощренной наблюдательности, умения использовать для решения задачи особенное и единичное в данной проблемной ситуации, умение быстро переходить от размышления к действию и обратно и др. Эти идеи получают дальнейшее и широкое развитие в работе Б.М. Теплова.
2.1. Проблема практического мышления в работе Б.М. Теплова «Ум полководца»
Борис Михайлович Теплов был не просто высокообразованным психологом, талантливым исследователем и в высшей степени эрудированным интеллигентным человеком. Он также — фронтовик, окончил школу прапорщиков, работал в «школе маскировки» Красной Армии вместе с крупными учеными — физиками, математиками и психологами. Успешная научная работа в этой отрасли военного дела, незаурядные организаторские способности, общая высокая культура послужили основой присвоения Борису Михайловичу высокого воинского звания — командира бригады — и сделали его одним из ведущих создателей маскировочного дела Красной Армии. Б.М. Теплов хорошо знал труд военного, но он также подробно был знаком с рядом других профессий, что привело его к новому пониманию природы мышления, его взаимосвязи с деятельностью.
Многих психологов удивлял сам метод, избранный Б.М. Тепловым при создании этой его работы. Странным казалось, что именно он, считавший непременным атрибутом психолога непосредственный контакт со своим объектом, принялся за «книжную» тему. Однако мы понимаем, что при его великолепном, глубоком знании военного труда, он мог применить своеобразную методику психологического изучения: использование свидетельских показаний, мнений компетентных судей и высказываний самих изучаемых лиц. По мнению А.Р. Лурия, это был образец клинического изучения личности в условиях практической деятельности [82, с.67]. Сам Б.М. Теплов обстоятельно аргументировал идею нового пути изучения мышления. По его мнению, даже самые общие закономерности могут быть вскрыты не путем отвлечения в ходе исследования от предметного, жизненного содержания объектов, а как раз наоборот! Он считал, что к вопросам психологии мышления можно подойти путем психологического анализа очень специального случая мыслительной деятельности [11, с. 3]. Он стремился преодолеть абстрактность традиционных методов психологического исследования, берущих психические процессы в отрыве от живого контекста психической жизни человека.