Однако Б.М. Теплов писал также о необычности знаний, опыта профессионала, которые обладают «готовностью» для извлечения, для реализации в действии. Отсюда и правила и приемы формирования таких знаний: особая их систематизация, ассимилирование в схемы самого практика, непрерывное решение предполагаемых, возможных задач в данных конкретных условиях.
Проблема реализации имеющихся обобщенных знаний выходит далеко за пределы исследования практического мышления. Она десятилетиями остается до конца не разрешенной в школьной практике, она возникает вновь и вновь во всех случаях, когда проверяется способность человека использовать сформированные у него знания. В свете этого любые идеи и гипотезы, предполагающие продвижение при решении проблемы «переноса» знаний, становятся актуальными не только для теории практического мышления.
По нашему мнению, главное в специфике обобщений практического мышления — не уровень, а их качественное своеобразие, особая структура, способность извлекать из различных ситуаций нечто общее. По мнению Л. Секея «Эффективность знания заключается в его оперативной ценности, а не вербальной репродуктивности»[131, с. 364]. Говоря о «функциональной генерализации» исходного знания, он пишет, что «предмет всегда используется индивидом для данной цели в определенном месте и при определенных обстоятельствах» [131, с. 388].
Еще С.Л. Рубинштейн описал, что эти знания не даны субъекту в виде понятий и общих положений, поскольку они осели в определенных способах оперирования вещами [123, с. 335].
Мы уже упоминали целый ряд исследований, в которых высказывались соображения о существовании обобщений, отличающихся от тех, которые описывают как понятия, своеобразием возникновения, природы и реализации. Это и «наивная физика», и социальный опыт, и «конкретный опыт» по Гобгаузу. Нам кажется, об этом же писал Л. Секей, характеризуя особое «исходное знание», Б.М. Теплов, говоря о чувстве местности, верном глазе и т.п.; В.П. Трусов, описывая попытки изучения «наивной психологии» [57, с. 54]. В работе О.К. Никифоровой исследуются «образные обобщения», которые возвышаются по своему уровню до отражения существенных свойств предметов» [99, с. 61-62].
В.Н. Пушкин в своих исследованиях делает вывод о том, что «видение проблемы», или интеллектуальная интуиция, … является функцией построения таких концептуальных систем, которые имеют смысл в данных конкретных условиях [115, с. 118]. Он выдвигает гипотезу о том, что «психологической реальностью, прямо детерминирующей оптимальность процессов решения, является система ситуационных концептов, построенная с помощью специального кода, принимающего во внимание отношение между элементами проблемы» [115, с. 114].
Интересно, что по мнению В.В. Давыдова как раз «в эмпирическом мышлении решается в основном задача односторонней каталогизации, классификации предметов и явлений» [18, с. 323]. «Необходимым средством фиксации эмпирического знания является слово-термин. Теоретическое знание прежде всего выражается в способах умственной деятельности…» [18, с. 324].
Почему же практическое знание не должно выражаться в способах практической деятельности? В другом месте В.В. Давыдов пишет, что «по содержанию теоретическое понятие выступает как отражение связи всеобщего и единичного, а по форме — как способ выведения единичного из всеобщего» [18, с. 320].
По-видимому, практическое обобщение должно также иметь строение и содержать механизмы, обеспечивающие его связь с единичным и частным, и обеспечивающие практическое взаимодействие с реальностью, то есть возможности ее преобразования. Если предположить, что эти механизмы в разных видах мышления различные, то можно построить гипотезу, объясняющую известные существенные различия в «реализуемости» теоретических и практических знаний.
Эти наши предположения находили подтверждение в работах отечественных и зарубежных исследователей: Идея ситуативной организации опыта, практического знания и ситуативных форм обобщения сегодня широко обсуждается в работах психологов. Так, Д.Н. Завалишина отмечает, что «пути теоретизации знаний» оказываются не столь простыми и однозначными, как это представляется в контексте обсуждения проблемы обобщения в отечественно» психологии. Вопреки общепринятым представлениям именно эмпирическое обобщение обеспечивает максимальный учёт и использование различных особенностей конкретных ситуаций благодаря «сращиванию» обобщенного знания с любыми характеристиками условий задачи. По мнению Д.Н. Завалишиной, «настало время искать новые, более широкие основания для исследования и классификации обобщений, имея в виду не только когнитивную, но и регуляторную функцию психического, не только теоретическое, но и практическое мышление [30; с. 19, 129, 133]. Весьма перспективным направлением теоретических разработок проблемы обобщения она считает «анализ психологических механизмов формирования и функционирования специфических обобщений практического мышления» [30; с. 134]. Д.Н. Завалишина указывает на ряд принципиальных трудностей, возникающих на этом пути. Например, индивидуализированность обобщений практического мышления — их отнесённость не просто к объекту (или объектам) как таковому, а к системе «объект — субъект», учитывающей возможности и средства субъекта [30; с. 134-135].
Проблема «реализуемости схем» [119, 167, 171] и в связи с этим природы организации знаний обсуждается в работах самых различных направлений, поскольку эти проблемы являются ключевыми и в преодолении трудностей переноса знаний [154, 160], и в решении задач изучения «экспертного» знания [158, 161, 168], и при разработке «когнитивного обучения» [77, 141].
В работах Юто, Лоарера, Шартъе, Лотре изучается «база знаний», предполагается, что обобщения могут быть разной степени общности. Однако эксперименты пока приводят к выводу о том, что обобщения работают только в пределах одной какой-то профессии, что более широкие обобщения (и перенос) невозможны [154, 77, 141].
Исследования спонтанных понятий, наивных теорий, ментальных моделей [119, 141, 167, 166, 171] позволяют предположить, что «база знаний» — это не просто хранилище, что организация опыта представляется весьма сложной. Если «когниции» в пределах разных профессий могут быть разными, то обобщения высокого уровня («метакогниции) должны иметь общее в двух разных профессиях, чему мы находим подтверждение в работах С. Скрибнер [172, 173] и в наших исследованиях. Общие моменты в метакогнициях разных профессий, по нашему мнению, могут быть связаны с механизмами выявления проблемности и развития проблемной ситуации в задачу, а также с интеллектуальными средствами, связанными с реализацией решения [34]. Близкую нашей точку зрения мы находим у Ришара, который реализуемость схем связывает со знаниями, «содержащимися в умениях», со знаниями о «развертывании действия» [119; с. 25].
Ришар видит в действии три части: в одной выражается изменение состояния мира и описывается результат изменения; в другой содержится процедура — развёртывание и способ реализации результата; в третьей имеются условия реализации, чтобы действие могло осуществиться [119; с. 26-27]. Особое внимание он уделяет «процессу интерпретации», состоящему в переводе знания в выполнимую форму.
Этот подход, к сожалению касается действия и слабо связан с самим процессом практического мышления, являясь по сути его завершающим этапом. По нашему мнению, эта сторона организации знаний у представителей практического мышления имеет специфическую систему самоорганизации мышления, «стереотипию», обеспечивающую адекватную реализацию решения в тех или иных конкретных условиях. Эта система самоорганизации формируется в ходе профессиональной деятельности и качественно отличается от аналогичной системы, формирующейся в академической деятельности. Вот почему возможен перенос этих систем самоорганизации между двумя видами практической, профессиональной деятельности (которые содержат «инструмент» реализации решения) и невозможен между академической и практической деятельностью, поскольку первая не имеет в своей системе самоорганизации инструмента реализации.
«Инструмент» реализации найденного решения должен учитывать ситуативную и действенную природу [157] этой реализации, общую характеристику которой мы представили выше. На эти обстоятельства «ситуативности» соответствующих обобщений указывают и некоторые зарубежные исследователи. Так, Ж. Верньо [176, 177] считает, что в наших знаниях ситуации «концептуализированы», при этом он обращается к понятию «схемы». «Схема» у него — это инвариантная организация поведения для класса данных ситуаций [177]. Схемы имеют определенную обобщенность и способность адаптироваться в меняющихся обстоятельствах. Ядро теории Верньо состоит в том, чтобы применить ту же сетку анализа к паре «схема — ситуация», что и к паре «понятие — объект». По Верньо, концептуальное есть не только в образном, но ещё и в самом действии. Отсюда «знание в действии», которое С.Л. Рубинштейн характеризовал как «знание, ушедшее в навыки», о котором упоминает и Ришар, подчёркивая его «невербализуемость».
Однако дело не только в концептуальности практического знания, это не просто «ситуативные обобщения». Еще А. Валлон предполагал, что понятия фиксируют застывшие свойства действительности. Между тем практическое мышление направлено на реализацию, на преобразование. Значит речь должна идти об изменяющихся ситуациях. Это обстоятельство рассматривается целым рядом исследователей. Так, Хоффман говорит о «событийности» понятий, соответствующих практическому знанию. В них заключены знания о переходе от одной ситуации к другой [163]. Событийность характерна для «поведенческих» понятий, которые могут иметь признаки как объектных, так и контекстуальных понятий. Поведенческие понятия подчиняют произвол нашего мышления, что создаёт возможность строить новые виды поведения.