Правительство Бориса Годунова не жалело средств на борьбу с голодом. В Москве нуждающимся были розданы огромные суммы денег. Но деньги теряли цену день ото дня. Казённая копейка не могла более пропитать семью и даже одного человека. Между тем слухи о царской милостыне распространились по стране, и народ толпами хдынул в столицу, отчего голод там усилился. Борис провёл розыск хлебным запасам по всему государству и приказал продавать народу зерно из царских житниц. Но запасы истощились довольно быстро. Немало хлеба, проданого по твёрдым ценам, всё-таки попало в руки хлебных скупщиков. Новый царь, пытавшийся бороться с хлебной спекуляцией, даэе велел казнить нескольких столичных пекарей, мошенничавших на выпечке хлеба. Но всё это не очень помогло.
… К 1602-1603 гг. бедствие достигло неслыханных масштабов. Надеясь на помощь казны, множество голодающих крестьян из Подмосковья и десятки других уездов хлынули в Москву, но там их ждала голодная смерть. Правительство предпринимало отчаянные усилия, чтобы наладить снабжение столицы. Направленные в провинцию чиновники старались собрать хлеб по крохам, где можно.Но их усилия не привели к нужным результатам. Запасы хлеба по стране были почти полностью исчерпаны, а то, что удавалось заготовить в уездах, не удавалось доставить в Москву. На дорогах появились многочисленные шайки «разбоев», которые отбивали и грабили обозы с продовольствием, направлявшиеся в столицу. Действия «разбоев» усугубляли народные бедствия, обрекали на гибель тысячи крестьян-беженцев. <…>
… Возможности помощи голодающим были исчерпаны, и раздача денег бедноте полностью прекращена. В наихудшем положении оказались беженцы, которых было едва ли не больше коренных жителей Москвы. Беженцы забили площади и пустыри – «полые места», пожарища, овраги и лужки. Они вынуждены были жить под открытом небом либо в наспех сколоченных будках и шалашах. Лишённые помощи, они были обречены на мучительную смерть. Каждое утро по московским улицам проезжали повозки, в которых увозили трупы умерших за ночь людей.
Угроза голодной смерти толкала отчаявшихся людей на разбой и грабёж. … Беднота нападала на хоромы богачей, устраивала поджоги, чтобы легче было грабить, набрасывалась на обозы, едва те появлялись на столичных улицах. Перестали функционировать рынки. Стоило торговцу показаться на улице, как его мгновенно окружала толпа, и ему приходилось думать лишь об одном – как спастись от давки. Голодающие отбивали хлеб и тут же поедали его».
Скрынников Р.Г. Лихолетье. Москва в XVI-XVII веках. М.: Московский рабочий, 1989. Стр. 211-216.
Исторические личности. Кузьма Минин.
«Кузьма Минин принадлежал к зижиточным слоям посадского населения. Его отец Мина Анкудинов происходил из Балахны и был солепромышленником. Братья Кузьмы наследовали отцовские соляные варницы. Сам Кузьма переселился из Балханы в уездный центр. Нижний Новгород и занялся торговлей. Он завёл лавку в мясном ряду и вёл дело вместе сыном Нефёдом. Мелочная торговля позволила семье вести безбедное существование и скопить кое-какие деньги на чёрный день. Но Минин не принадлежал к числу тех, для кого стяжание составляло цель и смысл жизни. Он не задумываясь пожертвовал материальным благополучием семьи и сбережениями, когда того потребовали высшие интересы.
Феодальное общество не благоволило к своим пасынкам – «чёрным людям», платящим царские подати. До времени Смуты политика была для них недоступной сферой деятельности. Сословные предрассудки имели силу железного закона. Чтобы вырваться из их плена, человеку нужно было обладать подлинным мужеством. Минин хорошо помнил, какой внутренней борьбы стоило ему решение ввязаться в большую политику. Монахи, записавшие воспоминания Кузьмы, придали им религиозную окраску.
В конце лета, вспоминал Минин. Он не раз уходил из топленой избы в сад и проводил ночь в летней постройке – повалуше. Там его трижды посетил один и тот же сон. Виделось Кузьме, будто идёт он со многими ратными людьми на очищение Московского государства. Мысль о подвиге давно волновала Минина. Но он не решался признаваться в этом даже самому себе. Как человек трезвый, Кузьма привык сообразовывать замыслы с наличными средствами. Поэтому, пробуждаясь ото сна, он каждый раз оказывался во власти безотчётного страха. «За своё ли дело берёшься?» – спрашивал себя Минин. Сомнения осаждали его со всех сторон. Владелец мясной лавки отдавал себе отчёт в том, что у него нет никакого воинского опыта («не было воинское строение ему в обычай»).А кроме того, Кузьма принадлежал не к власти имущим (старейшинам), а к чёрным тяглым людям. Минин вспоминал, что при пробуждении его било как в лихорадке. Он всем существом своим ощущал непомерную тяжесть и, "болезнуя чревом», едва поднимался с постели. Среди тяжких терзаний рождалась вера в то, что сама судьба призвала его совершить подвиг во имя Родины. В его голове вновь и вновь звучали слова, как бы услышанные им сквозь сон: «Если старейшие (дворяне и воеводы) не возьмутся за дело, то его возьмут на себя юные (молодые тяглые люди), и тогда начинание их во благо обратится и в доброе совершение придёт!».
Избрание в земские старосты Кузьма воспринял как зов судьбы. С его приходом съезжая изба стала подлинным оплотом патриотических сил. <…>
Сходки в съезжей избе становились всё более многолюдными. Минин со слезами на глазах убеждал сограждан в том, что Нижнему не избежать общей участи и его будущее решится в Москве. «Московское государство, - говорил он разорено, люди посечены и пленены, невозможно рассказать о таковых бедах. Бог хранил наш город от напастей, но враги замышляют и его предать разорению, мы же нимало об этом не беспокоимся и не исполняем свой долг». В съезжую избу набивалось много всякого народа. Одни одобряли речи нового старосты. Другие бранили его, плевались. Состоятельные люди (старейшие) опасались за свои кошельки. Они понимали, что организация военных сил потребует больших денег. Зато среди прочего люда Минин нашёл множество последователей. Почин старосты поддержала молодёжь. По возвращении со сходки они не раз обращались с укором к отцам, привыкшим считать копейку. "«что в нашем богатстве? – спрашивали они. – Коли придут враги и град наш возьмут, не разорят ли нас, как и прочих? И нашему единому городу устоять ли?»
Всё больше людей собиралось на площади перед городской управой. Наконец, настал решительный момент. Минин «возопил» ко всему народу, «Если мы хотим помочь Московскому государству, - говорил нижегородский трибун, - то не будем жалеть своего имущества, животов наших; не то что животы, но дворы свои продадим, жён и детей заложим!» <…>
Сбор средство начался с добровольных пожертвований. Земский староста подал пример всем остальным.
Р.Г. Скрынников. На страже московских рубежей. М.: Моск. Рабочий, 1986. Стр. 216-217.
Гражданская война в период смуты.
«Все попытки и усилия Бориса Годунова вывести страну из кризиса оказались тщетными. Нестабильность в Государстве порождала недовольство самых различных слоёв общества политикой властей. Зрела идея о справедливом царе, способном восстановить порядки. Им стал Григорий Отрепьев, объявивший себя законным государем, «царевичем Дмитрием». Началась борьба за московский трон, в которую вовлекаются широкие слои общества: бояре, дворяне, посадские люди, холопы, крестьяне, казаки. В России вспыхнула гражданская война …».
С.А. Козлов, З.В. Дмитриева. Налоги в России до XIX в. Изд. второе. СПб.: Историческая иллюстрация, Стр. 58.
Из истории местного самоуправления в России. Самоуправление в Смутное время.
«В смутное время органы местного самоуправления в центральных и северных областях – посадские (то есть городские) и волостные (то есть крестьянские) миры – сослужили великую службу русскому народу и государству.
Вступивший на престол после убийства первого Лжедмитрия князь Василий Шуйский (который по выражению современника, «внезапно и самодвижно воздвигся и сам царь поставися», без избрания «всея земли») не пользовался авторитетом у народа. Его соперник, второй Лжедмитрий, устроил в селе Тушино под Москвой свой «царский двор», и под его знамёна собрались неимущие, недовольные и анархически настроенные элементы, стремившиеся к власти и «беструдному богатству». Оба самозванных царя рассылали по городам грамоты с требованиями повиновения и присылке ратных людей, денег и припасов. В городах забурлила политическая жизнь. На собраниях, созываемых городскими властями, собирались все слои населения и горячо обсуждали политическкую ситуацию. Так на городских площадях XVII в. как бы возродилось древнерусское вече. <…>
Православное духовенство – патриарх Гермоген, а после его смерти в заключении руководители Троице-Сергиева монастыря архимандрит Дионисий и келарь Авраам Палицын – рассылало по городам грамоты, возбуждающие религиозно-нравственные чувства и протестующие против принятия на русский престол иноземца и иноверца. По городам снова созываются всенародные собрания. Собираются деньги, сёестные и боевые припасы, призываются или нанимаются ратные люди, формируется так называемое «первое земское ополчение». Оно состояло из двух частей 1) московских дворян и детей боярских с военными слугами и 2) донских казаков. Летом 1611 г. ополчение подошло к Москве, но между его двумя частями произошёл раздор, казаки убили воздя земских людей Пркопия Ляпунова и ополчение распалось. Однако тяжёлая нудача не обескуражила земские миры.
Средневолжские города, начиная с Нижнего Новгорода, становятся центрами формирования второго земского ополчения. Командовать им был призван князь Дмитрий Пожарский, а посадский староста Нижнего Новгорода Козьма Минин стал казначеем земской рати. Рассылаемые из Нижнего призывные грамоты о помощи встечали живой отклик посадских и волостных миров, и силы ополчения росли. В марте 1612 г. оно двинулось на запад и в апреле пришло в Ярославль. Здесь земская рать пробыла около четырёх месяцев, готовясь к походу на Москву. В эти месяцы Россия стала как бы республикой, Ярославль – её столицей, а командование земской рати – «князь Пожарский со товарищи» – её правительством. Оно созвало в Ярославль «выборных людей» от местных миров, и здесь образовался «совет всея земли». Отсюда рассылались уже не только воззвания, но и прямые приказы.».