Важную роль в оценке эффективности метода играет теоретическое (логическое) обоснование применимости метода. Конечно, теоретическое построение само по себе, как правило, не может подтвердить корректность того или иного технического приема, но все же оно может запретить применение некоторых заведомо негодных средств. Если психологическая техника опирается на очевидно ложный посыл, противоречит всему теоретическому знанию, то такая техника все-таки не должна использоваться, как бы эффективна она ни была. Например, экзорцизм (метод изгнания дьявола), хотя он и был одно время успешен при лечении истерии, не может считаться удачным методом и не должен применяться, поскольку в корне «противоречит рациональной структуре психологического знания». Однако для того, чтобы наложить запрет на эффективную технику, в зону практической деятельности необходимо вводить этические нормы. Должна действовать заповедь «Не навреди»: если практический метод способен многим помочь, но при этом может также оказаться заведомо вредным для некоторых (и нельзя до его использования установить, для кого именно), его применение этически не допустимо.
В практической психологии создано немало разнообразных техник манипулирования сознанием. Такое манипулирование, иногда неизбежное в воспитательных и лечебных целях, превращается в руках циников в оружие оболванивания людей. Поэтому в практической деятельности так важны этические требования, выполнение которых может контролировать, прежде всего, само профессиональное сообщество. Потому же так велика роль различных этических кодексов, принятых в разных психологических ассоциациях мира.
Правила обоснования в естественных науках
Драматическое начало научной психологии.
Факт величия естественных наук не нуждается и не нуждался в доказательствах. Восхищенные гением и результатами Галилея, Кеплера, Ньютона потомки признали физику матерью естествознания и царицей наук. Только естественные науки, решили они, способны познавать Истину. Поэтому неудивительно, что отцы-основатели психологии стали строить новую психологию по образцу великих естественных наук.
Однако первые психологи находились в сложном положении. Вечные «проклятые» вопросы философии сознания (психофизическая, психогностическая, психоэтическая проблемы) не имели ответа. А можно ли строить науку, не представляя, как могут решаться ее главнейшие проблемы? Возможна ли реальная теория, когда само существование сознания парадоксально и логически противоречиво?
У естествоиспытателей тоже были свои проклятые вопросы. Но они их решали. Как? Ньютон предложил, казалось бы, чудовищную с логической точки зрения теорию тяготения, нелепость которой сразу бросалась в глаза и вызывала изумление и отвержение у современников (в частности, у Дж. Беркли, X. Гюйгенса, М. В. Ломоносова). Да и сам Ньютон признавался в личном письме: «Предполагать, что тяготение является существенным, неразрывным и врожденным свойством материи, так что тело может действовать на другое на любом расстоянии в пустом пространстве, без посредства чего-либо передавая действие и силу, – это, по-моему, такой абсурд, который немыслим ни для кого, умеющего достаточно разбираться в философских предметах».
Однако Ньютон все-таки опубликовал свою теорию, отвечая на критику примерно так: мы не знаем, почему тела притягиваются друг к другу. Но это не важно. Довольно того, что открыты законы тяготения, которые любой может проверить в опыте. Зато я не придумываю ни на чем не основанных гипотез (hypotheses поп fingo) о неведомой природе тяготения. «Гипотезы не должны рассматриваться в экспериментальной философии. И хотя аргументация на основании опытов и наблюдений посредством индукции не является доказательством общих заключений, однако это – лучший путь аргументации, допускаемой природой вещей».
Новая физика объясняет природу рассматриваемых ею явлений отнюдь не лучше, чем Ньютон – природу тяготения. Физик Р. Пенроуз отмечает три важных момента квантовой механики: «Первое: в ее пользу говорят все потрясающие совпадения, которые эта теория дает с каждым экспериментальным результатом. Второе: это теория удивительного и глубокого математического совершенства и красоты. А единственное, что можно сказать против нее, – это то, что она полностью абсурдна».
Первые психологи во главе с В. Вундтом тоже решили пойти по такому пути. Мы не знаем, что такое сознание? Ну и что? Химики тоже не знают, что такое вещество, но это не мешает им его исследовать, разлагать на элементы и строить Периодическую систему. Поэтому давайте строить науку психологию и открывать законы психической жизни.
В. Вундт задумался: а не обманули ли Ньютон и его коллеги сами себя? Ведь физики узнают о мире и строят свои теории, опираясь не на непосредственный опыт взаимодействия с природой, а на данные сознания. Следовательно, отнюдь не физики, а психологи имеют дело с непосредственным опытом, поскольку они-то именно сознание и изучают. Это значит, что не Ньютон со своими коллегами, а психологи не измышляют гипотез. Таким образом, по Вундту, психология – не просто естественная наука, а самая естественная из всех наук. Чем она должна заниматься?
По Вундту, естественнонаучная психология призвана находить такие законы душевной жизни, которые можно уподобить законам грамматики. Эти законы важны, без них нельзя построить высказывание, однако они не определяют звучание и содержание этого высказывания. Чтобы понять содержание высказывания, был уверен Вундт, необходимо рассматривать духовные процессы не как подчиненные каким-то законам, а в их историческом развитии. Поэтому он считал, что одной естественнонаучной психологии недостаточно, и разбил психологию на две малосогласующиеся между собой части: естественнонаучную (он называл ее физиологической) и гуманитарную (последнюю он именовал психологией народов).
Нечто похожее мы видим во взглядах и настроениях и других великих основателей научной психологии (Фехнер, Джеймс). Так Джеймс, призывая строить психологию как естественную науку, заведомо признавая, что так построенная наука будет «абстрактной и страдающей неполнотой». Естественнонаучная психология нужна это лишь для достижения временного успеха, для того, чтобы затем, «возвратившись вспять», она слилась с философией в ее целом. Вот только тогда найденные за это время «психологические формулы» приобретут подлинное значение.
То есть в глазах основателей естественнонаучный подход в психологии не был единственным и главным средством решения ее проблем, однако начинать надо было именно с него.
Что же получилось в результате? Ничего похожего по мощи ни на законы ньютоновской механики, ни на Периодическую систему элементов психологам создать не удалось. Единственное, чем психологам можно было гордиться: стало понятно, что старые спекулятивные схемы, на протяжении веков разрабатываемые философами, весьма мало похожи на правду. Но это была пиррова победа. Старые схемы опровергнуты, но новые построены не были как в конце 19, так и к концу 20 века.
С момента своего возникновения в качестве самостоятельной (то есть естественной) науки психология оказалась в состоянии перманентного кризиса. Книги и статьи ученых, констатирующих такое состояние, появляются с завидной регулярностью с семидесятых годов 19 в.
Но может быть неуспех естественнонаучной психологии коренится в том, что психологи неверно пользовались аппаратом естественной науки? Может, психологи вообще обманывали себя, называя то, чем они пользуются, естественнонаучным подходом? Выдается же абсурдная теория научения бихевиористов за образец естественнонаучности.
Поэтому стоит разобраться, как, собственно, следует заниматься естественной наукой.
Мифы и реальность естественной науки
Исследования, выполненные в парадигме естественной науки, весьма отличаются от исследований, выполненных в парадигме эмпирической науки. Сравним, например, как работали эмпирические предшественники Г. Менделя и сам основатель генетики, чья работа выполнена уже в естественнонаучной парадигме. К. Ф. Гэртнер осуществил более 10 тысяч опытов по скрещиванию растений, относящихся к 700 видам, и получил более 250 различных гибридных форм. В результате подобной деятельности ввиду противоречивости всех выделенных «эмпирических закономерностей» в среде биологов вообще возникли сомнения в реальности существования полов у растений.
Иначе работает Г. Мендель. Первое – он поставил перед собой иную цель: установить «всеобщий закон образования и развития гибридов», поскольку «единство плана развития органической жизни стоит вне сомнений». Поскольку, по определению, всеобщие законы никогда не могут быть доказаны экспериментально, то уже очевидно, что главное в замысле Менделя – не количество измерений, а логическая обоснованность полученных результатов. Второе – в течение двух лет он осуществлял отбор растительного материала для последующих опытов. Столько времени на сбор материала можно тратить только в том случае, если заранее определена исследовательская программа. Мендель выбирает для последующего размножения и гибридизации растения, у которых имеются устойчиво различающиеся признаки – такие, что существование потомков, обладающих всеми этими признаками одновременно, логически невозможно (признаки-антагонисты). Это требование, предопределившее успех исследования, вытекает из цели: все равно, какие растения исследовать, если законы, по предположению, носят всеобщий характер, а следовательно, лучше выбирать такие объекты для скрещивания, на которых наследование признаков от родительской пары будет проявляться эмпирически однозначно. Третье – в исследовании регистрируется наличие или отсутствие у растений признаков-антагонистов, присущих в разных комбинациях их родительской паре. Надеяться с помощью такой регистрации на открытие всеобщего закона – это явно или неявно предполагать дискретный характер наследования признаков, т. е. заведомо предполагать существование генов.