Пусть, рассуждают П. Линдсей и Д. Норман, некоторый блок в структуре переработки информации способен вместить в себя только некоторое фиксированное число единиц информации. Поступление новой единицы вытесняет предшествующую изданного блока. Вот, мол, это и есть интерференция. Хотя сами авторы считают эту модель «слишком простой, чтобы дать четкое представление о процессе», но именно она лежит в основе многих интерпретаций. Однако, заявляет Аллахвердов, беда этой модели не в простоте, а в том, что она не имеет никакого отношения к явлениям интерференции. Примитивной реализацией этой модели является устройство стековой памяти в калькуляторе. Но вряд ли хоть один интерференционный эффект удастся продемонстрировать с помощью этого устройства. Модель, конечно, можно усложнять, хотя бы для того, чтобы объяснить вариативность интерференционного вытеснения: почему в одних случаях оно происходит, а в других – нет? Тогда появляются гипотезы наподобие гипотезы ослабления: новая единица не сразу вытесняет старую, а лишь ослабляет ее. Однако гипотезы такого толка трудно рассматривать всерьез. Они изначально предполагают то, что предназначены объяснить, и подтверждаются только теми явлениями, для объяснения которых были созданы. В методологии науки такие гипотезы объявляются дефектными.
Попробуем вывести экспериментально проверяемые следствия из трактовки психической интерференции как результата проверки выполнения задачи игнорирования. Итак, интерференционные феномены демонстрируют загадочный факт: человек зачастую не способен безошибочно справляться с заданием, которое заключается в том, что его не надо выполнять. Поставим странный вопрос: невыполнение какого задания проще не проверять – сложного или простого? О чем, например, проще не думать: о числе 125 или о числе, которое получается при возведении числа 5 в куб? В последнем случае субъект должен вначале проверить, не возводит ли он нечаянно число 5 в куб, и только затем убедиться, что он не думает о результате этих вычислений. Таким образом, число 125 как бы дважды участвует в процессе сличения: при оценке правильности вычисления и при оценке успешности выполнения задачи игнорирования. Если это рассуждение верно, то чем сложнее задание, тем больше требуется стадий проверки правильности «недумания» об этом задании, т. е. тем дольше то, о чем не следует думать, будет находиться в поле внимания субъекта, а посему – сформулируем первое следствие – чем сложнее дополнительное задание, тем должен быть больше измеряемый в эксперименте интерференционный эффект. Этот вывод почти согласуется с привычным взглядом, что любое дополнительное задание затрудняет выполнение основного. Однако – и на первый взгляд это противоречит здравому смыслу – речь идет о таком задании, на которое запрещено обращать внимание.
Тем не менее сделанный вывод хорошо согласуется с эмпирикой. И хотя исследователи не всегда задумывались над оценкой сложности игнорируемого задания, можно легко заметить влияние указанной переменной на величину интерференции. Так, при исследовании мнемической интерференции регистрируется снижение эффективности воспроизведения при предъявлении «отвлекающих» задач (дистракторов) в интервале удержания; при этом установлено, что более сложные задачи (например, более сложные арифметические операции) сильнее мешают воспроизведению. Другой пример относится к области перцептивной интерференции: в феномене Струпа, где инструкцией запрещено читать слова, величина интерференции тем больше, чем медленнее или просто хуже умеет читать испытуемый, т. е. чем – можно полагать – сложнее для него задача чтения. Опишем исследование, подтверждающее это.
В качестве переменной, характеризующей сложность задачи игнорирования текста, использовалась характеристика семантической насыщенности (осмысленности) используемого в задании текста. Казалось бы, можно считать очевидным, что чем выше смысловая нагрузка на текст, тем этот текст сложнее. К сожалению, в психологии – особенно в психологии памяти – со времен Г. Эббингауза утвердилась другая традиция. Принято считать наоборот: для восприятия и хранения более осмысленной информации требуется «меньше когнитивных усилий». Но как-то не верится, например, что музыкант, смотря в нотный текст (пусть даже для его запоминания), решает менее сложные когнитивные задачи, чем испытуемый, не знакомый с нотной грамотой и воспринимающий этот текст как бессмысленный набор графических знаков. Думается, если субъект рассматривает текст как осмысленный, он совершает больше проверочных действий, чем если он заведомо считает этот текст бессмысленным. Ведь из того, что среди умственно отсталых чаще встречаются лица с феноменальной механической памятью, не следует, что у них более сложная, чем у нормальных людей, когнитивная организация и что при запоминании они прикладывают больше когнитивных усилий. Поэтому далее будем исходить из того, что повышение осмысленности текста означает его усложнение.
Известно, что величина струп-интерференции минимальна, если не надо читать бессмысленные слоги, но когда в качестве не подлежащего чтению текста используются слова, она резко возрастает. Была сделана попытка получить подтверждение этого результата для чисел. Время опознания цвета произвольных четырехзначных чисел, каждое из которых изображено своим цветом, оказалось больше, чем время называния цвета цветных крестиков. Однако этот интерференционный эффект возрос более чем в два раза, как только четырехзначные цифры стали нести повышенную смысловую нагрузку, обозначая даты известных испытуемым исторических событий: 1812, 1917, 1941 и т. д. В другом эксперименте в качестве текста, написанного разным цветом, использовались не отдельные слова, а известные стихи («Я памятник себе воздвиг нерукотворный» и т. п.). Игнорировать связный текст оказалось значительно труднее, чем случайный набор слов: величина интерференции приблизилась к стандартным значениям эффекта Струпа, практически не достижимым ни при каких других модификациях методики.
Еще более парадоксальным оказывается влияние усложнения основного задания на величину психической интерференции. Если объяснять интерференционные феномены с помощью представления об объемных или ресурсных ограничениях и не замечать, что задача игнорирования – это не обычная задача, то, конечно, естественным должно выглядеть предположение, что усложнение основного задания также должно лишь усиливать интерференционный эффект. Однако это не так. Чем более наше внимание приковано к чему-либо, тем легче нам не обращать внимания на что-либо иное. Следует ожидать, что чем сложнее любая решаемая задача, тем больше времени должно быть затрачено на контроль над ее выполнением и, соответственно, тем меньше времени остается на контроль над работой над любым дополнительным заданием. Но – и в этом-то все дело! – чем меньше контролируется процесс игнорирования, тем лучше он выполняется. Отсюда второе следствие – усложнение основного задания должно вести к уменьшению интерференционного эффекта.
Действительно, стоит добавить к основному заданию какое-либо новое требование, как ослабевает мешающее действие задачи игнорирования. Пример: и поиск знаков в цифровой таблице, и выполнение теста Струпа протекает быстрее, если испытуемые одновременно беседуют с экспериментатором. Создается впечатление, что в борьбе с интерференцией люди сами научаются усложнять себе задачу. Характерный пример – мнемонические приемы, которые провоцируют мнемониста усложнять себе задачу (т. е. преодолевать мнемическую интерференцию) путем искусственного увеличения объема подлежащего запоминанию материала, проведения каких-то особых операций с этим материалом и даже усложнения способа извлечения информации.
Любое перцептивное и семантическое усложнение материала основного задания также сразу снижает интерференционный эффект. Например, при восприятии двойственных изображений зачастую возникает непроизвольная реверсия, побуждающая испытуемого – вопреки его сознательным усилиям – переходить с восприятия одного значения на восприятие другого. Оказалось, что усложнение изображения облегчает возможность удержания этого значения в поле внимания. (Так, в известном двойственном изображении Э. Рубина «лица – ваза» внимание испытуемых более устойчиво удерживается на лицах до тех пор, пока ваза не будет украшена орнаментом.) Если основное задание в феномене Струпа – опознание цвета – заменить на любое другое, хоть чуть-чуть более сложное (опознание оттенков, формы, ориентации и т. п.), или резко сократить время предъявления, или усложнить способ ответной реакции – например, называть цвета в условиях с задержанной акустической обратной связью (т. е. с помощью эффекта Ли), то во всех этих случаях величина интерференции заметно снижается. Кстати, и сам эффект Ли вызывает меньшие трудности у испытуемых, если они слышат свой голос с задержкой при чтении вслух более сложного текста – например, текста на иностранном языке. Аналогичная картина наблюдается в исследованиях забывания, которое многими понимается как следствие интерференции. Более осмысленные тексты, равно как тексты, легче поддающиеся упорядочиванию и логической классификации, лучше запоминаются, т. е. менее подвержены интерференции.
В целом почти все известные виды интерференционных феноменов демонстрируют: интерференционные эффекты уменьшаются как при усложнении основного задания, так и при уменьшении сложности дополнительного.
Сходство обычно считается самым мощным интерференционным фактором. Это не противоречит развиваемой здесь позиции о природе психической интерференции. Действительно, что проще: «думать о Париже и не думать о Японии» или «думать о Париже и не думать о Франции»? Вряд ли необходимо доказывать, что первое более выполнимо, чем второе. Сходство дополнительного задания с основным как бы само напоминает в процессе основной деятельности о том, что пора бы проверить выполнение задачи игнорирования. Можно дать этому явлению более строгое объяснение, опираясь на принцип интерференции в процессе работы механизма сличения (все-таки в термине «психическая интерференция» есть нечто большее, чем просто метафора). Но, во всяком случае, влияние сходства заданий на величину психической интерференции вполне естественно трактовать как следствие принятой позиции.