Именно это иное является предметом моего интереса. Поэтому уже ставшее «постпозитивистской традицией» содержание программ STS, хотя и играет заметную роль в моем исследовании, не является самоцелью. Я собираюсь остановиться, скорее, на том, как STS перешагивают рубежи постпозитивизма. Свою задачу я вижу в том, чтобы показать, как внутри историко-философских, культурологических и социологических исследований науки и технологии, пришедших на смену позитивистским логико-философским штудиям, вызревает критика их собственных оснований, как они обнаруживают свою недостаточность, и как то содержание, которое призвано восполнить образовавшийся пробел, выводит программы STS за пределы постпозитивизма, если понимать под постпозитивизмом отрицание «объективной» науки.
Однако кризис постпозитивизма не означает возврат к позитивистским идеалам. Ситуация, которая складывается сегодня в общественных науках, на мой взгляд, гораздо более любопытна. В последние годы большинство участников постпозитивистского движения признает: «в их [позитивизма и антипозитивизма] зеркальной отраженности заключено немалое сходство»[5]. Невозможно не согласиться с этим. Вероятно, как любой философский «антитезис» постпозитивизм во многом определяется в терминах отрицаемого «тезиса», то есть явно и неявно разделяет некоторые важные основоположения позитивизма и развивает их, постепенно обнаруживая условия преодоления того и другого. На мой взгляд, одним из самых существенных положений, унаследованных постпозитивизмом от позитивизма, является антиметафизическая установка, или, иначе говоря, критика «аргумента от вещей», к которому охотно прибегали «наивные реалисты» в докантовскую эпоху. Как справедливо замечает известный представитель аналитической традиции, испытавшей в последние десятилетия особенно сильное влияние прагматизма, канадский философ науки Ян Хакинг, и логические позитивисты, и их разоблачители-релятивисты вышли из общего «кантовского дома» наряду с прочими наследниками критической школы, к которым Хакинг причисляет также математических конструктивистов, эмпирических психологов, аналитических философов и многих других[6]. С одной стороны, это мало о чем говорит. Из «кантовского дома» вышла вся современная философия без исключения, поскольку кантовская мысль задала философии новые горизонты, внутри которых возможно быть последователем или ниспровергателем Канта, но невозможно философствовать так, как если бы его никогда не было. С другой стороны, под «кантовским домом» Хакинг понимает вполне определенные принципы, первый среди которых – это принцип конструктивизма в сочетании со скептицизмом и субъектцентризмом. Это специфическое сочетание (оно, на мой взгляд, не является для конструктивизма ни всеобщим, ни необходимым) обеспечивает то обстоятельство, что подавляющее большинство философов в 19 - 20 вв бежит от метафизики как враг рода человеческого от ладана. Ведь данная комбинация философских «измов» утверждает, что все смыслы, все значения, все предметы и отношения, то есть, все, что можно помыслить, произведено автономным человеческим субъектом из «недр собственного духа» и проецировано вовне. В своей антиметафизической, антинатурфилосфской установке постпозитивизм принимает эстафету от позитивизма, преследовавшего парадоксальную цель – построить объективное знание без ссылки на объект, поскольку последняя была объявлена критической философией «вне закона». И не просто принимает, а развивает до предельной завершенности, переводя все содержание науки на язык культуры и общества. Постпозитивистское отрицание специфики научной рациональности базируется на тех же самых допущениях, которые присущи критической традиции. Поэтому плач постпозитивизма по утраченным идеалам научности в определенном смысле носит очистительный характер, он открывает возможность задать вопрос об этих исходных допущениях, которые приводят к столь неутешительному итогу.
Выход за пределы постпозитивизма означает кризис самой идеи критической философии и возврат к «докантовским способами мышления», то есть возрождение онтологии. Это существенным образом определяет задачи, которые я ставлю перед собой в моем исследовании. Я собираюсь показать, как новая научная онтология и метафизика приводит к новой «расстановке сил», при которой «природное» и «культурное», «реальность» и «конструкция» понимаются по принципу дополнительности, создавая, таким образом, основы для нового междисциплинарного синтеза. В свое время определенные метафизические допущения вызвали к жизни критику метафизики, сегодня новые метафизические допущения приводят к реабилитации метафизики. STS находятся на переднем крае этой новой «природной» и «культурной» реальности.
Технонаука: история понятия.Онтология и эпистемология технонауки.
Если в первой половине XX в. философия науки отождествлялась с позитивизмом и его модификациями, что означало ее ориентацию на когнитивное измерение и строгое ограничение эпистемологической сферой, то к концу века ситуация сильно изменилась. В ракурс размышлений философии науки попали (не только попали, но и заняли устойчивые позиции, потеснив или даже вытеснив традиционные приоритеты) такие области человеческого бытия и культуры, которые ранее противопоставлялись научному познанию и принципиально оставлялись за пределами рассмотрения. В результате философия науки из четко очерченного дисциплинарного поля превратилась практически в безграничное исследовательское пространство, в котором сосуществуют подчас конфликтующие традиции, школы и направления, чьи принципы и методы извлечены из самых разных дисциплинарных областей - от собственно «первой» философии, социологии, психологии и истории до политологии, экономики, этнографии и культурологии. Прежняя философия науки утратила свой смысловой стержень, объединявшей всю совокупность ее школ и направлений вокруг центральной проблематики, касавшейся формальных когнитивных процедур и их объективно значимых результатов, и получила взамен многообразие науковедческих проблем и стратегий, число которых столь же неисчерпаемо, как и количество действительных и возможных ситуаций культуры (к которым приравниваются познавательные ситуации).
Похоже, что в ряде своих направлений философия науки расстается даже с собственным названием, сохраняя его лишь за ограниченным диапазоном школ, главным образом за теми, которые продолжают следовать позитивистским и аналитическим стратегиям, в то время как остальные предпочитают использовать менее определенный термин «исследования науки» (science studies), подчеркивая тем самым, что анализ научного познания больше не является делом только философии. О междисциплинарном характере исследований науки свидетельствуют разнообразные подзаголовки, которыми снабжены их программы - «исследования науки и технологии», «социологические исследования знания», «наука, технология и общество», «история и философия науки», «культурологические исследования науки», «феминистские исследования науки» и т.п.
Эти и подобные исследования имеют схожую мотивацию. Прежде всего они выражают ту или иную степень неудовлетворенности позитивистским образом науки. Подчеркнутый интерес к теоретической стороне научного познания, рассмотрение науки как гипотетико-дедуктивной объясняющей системы, производящей объективное и внеисторическое, всеобщее и необходимое знание о мире, - все это, по мнению исследователей науки, существенно обедняет и искажает ее образ, так как элиминирует «материальные» конституенты науки - телесные характеристики познающего субъекта и разнообразные аспекты культурной и практической детерминированности процесса и продуктов познания. Иными словами, подчеркивается, что абстрактная, «эпистемологическая» модель науки, или модель, по определению Э.Пикеринга, «наука как знание», не принимает в расчет социокультурные характеристики рациональности, что, в конечном счете, создает угрозу противопоставления живого, реального человека и науки, которая как чисто спекулятивная имеет очень отдаленное отношение к действительной практике жизненного мира. Так, Пикеринг характеризует этот подход как внеисторический, внепрактический и внеинституциональный, противопоставляя его модели «наука как практика» с обратными характеристиками [7].
Поворот к материальным составляющим науки и попытки переформулировать из этой перспективы модель научного познания можно считать конструктивной стороной программы исследований науки, которая складывалась в процессе интенсивного обновления проблематики философии науки и расширения понятия научной рациональности во второй половине XX в.
* * *
В конце 50-х и в 60-е годы было открыто историческое измерение научного знания и начался процесс «прагматизации» науки. В рамках критики основополагающих принципов позитивизма формировались постпозитивистские («неклассические») программы К.Поппера, И.Лакатоса, Т.Куна, П.Фейерабенда, М.Полани, Н.Хэнсона, С.Тулмина, в которых за научной рациональностью были закреплены такие характеристики, как изменчивость, проблемная ориентированность, региональность, историческая и культурная обусловленность. Результатом было появление первых «исследований науки», которые осуществлялись в рамках программ «история и философия науки» (HPS) в различных, поначалу преимущественно в англоязычных, университетах.